Анна положила вторую ладонь ему на голову и разворошила непослушные волосы.

— А ещё я поняла, что хотела бы быть врачом, как ты…

— Я за эту ночь успел прочитать тебе курс пропедевтики? — хихикнул в её ладошку Григорий, не отрывая губ от руки.

— Ты успел заставить меня потерять голову, — улыбнулась она уголками губ, — всё остальное — прилагается. Наверно поэтому так болит, словно в ней поселился кузнец с молотом, наковальней и всё куёт, куёт…

— В таком случае, — Распутин нехотя оторвал губы от прохладных пальцев Анны, — я должен вернуться к своим врачебным обязанностям и спасти прекрасную даму от этого невыносимого молотобойца. А когда тебе полегчает, мы обязательно займёмся вот этим, — и Григорий кивнул на стопку забытых листов, исписанных ровным, каллиграфическим почерком.

—---------------------------

(*) Книга “Curriculum vitae”, глава 25. Непоправимое. (https://author.today/work/144167)

(**) Там же, глава 23. Возвращение.

(***) Главный герой имеет в виду регрессивную гипнотерапию — направление в медицине, продолжающее традиции таких ученых, как Пьер Жане и Йозеф Брейер, основанную на поиске вытесненных травматических воспоминаний в памяти пациента.

— Хассе! Меня не ждать, буду только завтра!

Немолодая, но ещё очень привлекательная дама с гибким станом, способным внушить зависть любой нимфетке, впорхнула в авто, успев по дороге опустить на лицо вуаль и засунуть ручки, обтянутые тонкими лайковыми перчатками, в песцовую муфту.

— Как скажете, фру Суменсон, — почтительно поклонился привратник и поморщился, провожая взглядом угловатую, тарахтящую, дымящую, воняющую повозку, не подходящую столь воздушной, грациозной пассажирке.

Дама, названная привратником “Суменсон”, сама давно не ездила по вызовам. Новые солидные дела, привлекательные возможности и большие люди поглощали её время без остатка. Лишь иногда и только по рекомендациям старых клиентов, ставших добрыми друзьями, она позволяла себе забытые шалости, дарившие ей иллюзию замедления беспокойного и неумолимого бега времени, возвращая в те дни, когда совсем юная куртизанка ловила на себе похотливые взгляды обладателей тугих кошельков, раздевавших её своими потными ручонками, пока она небезуспешно опустошала содержимое их карманов.

Вот и этот вызов, оформленный в виде нижайшей просьбы от знакомого святоши, регулярно пренебрегающего целибатом в её объятиях, был тем случаем, когда отказываться было неправильно и недальновидно. Клиент, как сказал иезуит, был хоть и состоятельным, но не полностью дееспособным, а фру Суменсон не претило обычное человеческое сострадание, особенно, когда оно подкреплялось звонкой монеткой солидного номинала.

Фешенебельный отель Stallmästaregården стоял тёмен и молчалив — зимние месяцы традиционно считались “мёртвым сезоном”, и только одно окно на втором этаже призывно горело жёлто-морковным светом.

Швейцар, такой же угрюмый и серый, как весь Стокгольм, принял шубу, поклонился и рукой обозначил направление движения. Фру Суменсон поднялась по хорошо знакомой винтовой лестнице. Дверь открыла какая-то безразмерная грымза. Одежда горничной смотрелась на ней, как на корове — седло. Белоснежный чепчик оттенял неумело наложенный макияж, густые, лохматые брови по своей развесистости могли соревноваться с причёской, но больше всего привлекали внимание своей уродливостью две отвратительные бородавки на носу и на щеке, приковывая взгляд, не давая внимательно разглядеть остальные черты лица.

Горничная кивнула, посторонилась, пропуская фру Суменсон в апартаменты. Посреди гостиной в инвалидной коляске сидел седовласый, опрятный старичок, настолько благообразный, что при виде его хотелось перекреститься. Длинные, аккуратно расчесанные на прямой пробор волосы плавно перетекали в ослепительно белые бакенбарды, а те, в свою очередь — в аккуратную, клинышком, бородку и роскошные гусарские усы под прямым, длинным греческим носом с узкими ноздрями, слабо выраженной переносицей, отчего казалось, что лоб переходит в линию носа с едва заметным изгибом.

— Фру Суменсон? — полувопросительно, полуутвердительно произнёс клиент по-французски, глядя исподлобья. — Признаюсь, когда старина Дальберг описывал вас, я посчитал, что он сильно приукрашивает, однако, увидев лично, убедился, что он даже несколько поскромничал, рассказывая, насколько вы привлекательны.

— О! Вы мне льстите, мсье…

— Луи де Фюнес… Но вы можете меня называть просто Луи….

— У вас очень интересное произношение, Луи, — проворковала Суменсон, проходя внутрь комнаты и кладя на стол свою сумочку.

— Да. Результат детства, проведенного в Сербии… Вы там были когда-нибудь?

— Нет.

— Очень рекомендую. Балканы — край, поцелованный господом. Там прекрасно всё.

— Однако, Луи…

— Ваш гонорар на столе и если вы не против…

— Конечно же. Как предпочитаете? — фру Суменсон, одним движением прошелестев лежащими на столе купюрами, спрятала их в сумочку и провела пальчиком по своему платью от декольте до бедра.

Старичок погладил свою бороду, опустил руки на колёса инвалидного кресла, и фру Суменсон оценила, насколько они сильны — коляска быстро подкатила к даме, затормозив в дюйме от её ног.

— Как видите, я ограниченно дееспособен, поэтому предпочитаю, чтобы моя партнёрша была в аналогичном положении — это уравняет шансы и даст мне возможность снова почувствовать себя полноценным мужчиной. Ну вы меня понимаете?

— Мне раздеться?

— О нет, я привык с этим справляться сам. Располагайтесь в спальне, Марта вам поможет, я сейчас буду…

Толстая уродина, уложив Фру Суменсон на безразмерную кровать, надёжно прикрепила её кисти ремнями к металлической спинке и последним движением накинула на лицо что-то похожее на собачий намордник с деревянным шариком, больно уткнувшимся в губы. Фру Суменсон фыркнула и дёрнулась, но та, которую клиент назвал Мартой, неожиданно приятным голосом прояснила:

— Не беспокойтесь, это ненадолго, мсье де Фюнес обожает поговорить.

Шарик в общем не сильно беспокоил, хотя противно давил на язык, из-за чего Фру Суменсон могла только мычать. Но так как желание клиента — закон, особенно такого денежного, куртизанка утихла, успокоилась и даже успела разглядеть на удивление маленькие, изящные, розово просвечивающиеся на свету ушки Марты.

— О! Я смотрю, что тут всё уже готово! — раздался голос клиента, неожиданно перешедшего на хороший русский язык. В комнату вкатилась инвалидная коляска. — Прекрасно, прекрасно! Тогда, Евгения Маврикиевна, не будем терять время и сразу перейдём к делу. Обещаю, что тот сексуальный опыт, который вы приобретёте сейчас, не пойдёт ни в какое сравнение со всей вашей предыдущей богатой практикой. Сегодня у нас будет вечер воспоминаний, и вы испытаете множество эротических переживаний.

Имя-отчество, известное всего нескольким людям в Петербурге и только одному — в Стокгольме, произнесенное без акцента по-русски, прозвучало, как гром среди ясного неба, заставив фру Суменсон задёргаться… Под куртизанкой заплясала увесистая кровать, а закрытый кляпом рот исторг невнятное, продолжительное мычание.

— Мы только начали, и сразу такой яркий оргазм, — кротко произнёс благообразный клиент, поглаживая бороду. — Милочка, вы, когда закончите, дайте знать, и продолжим наше увлекательное знакомство…

Поняв, что вырваться или позвать на помощь не получится, фру Суменсон прекратила бесполезно брыкаться, запрокинула голову и застонала, коря себя за утрату бдительности.

— Вот и прекрасно! — удовлетворенно усмехнулся старикашка. — Вы меня не разочаровали. Всё идёт по плану. Швейцар, услышав эти звуки, поймет, что наше времяпровождение не противоречит декларированным намерениям и, закрыв входную дверь, отправится коротать время в дворницкую. А мы продолжим. Кроме нас в отеле никого нет. Вы — мой единственный слушатель, и я твёрдо намерен развлечь вас занимательной беллетристикой, а потом предложу дополнить мой рассказ известными вам деталями. От желания или нежелания это делать зависит вся ваша дальнейшая судьба. Послушайте, подумайте. Вы умная женщина. Надеюсь, сделаете правильные выводы. Итак….