Кайзер спрятал лицо в ладони, положив локти на столешницу поверх бумаг.

— Бедный, бедный Никки! Представляю, как он сейчас страдает…

Из личных дневников.

Запись, сделанная Николаем II 23-го февраля. Четверг.

“Проснулся в Смоленске в 9 1/2 утра. Было холодно, ясно и ветрено. Читал все свободное время французскую книгу о завоевании Галлии Юлием Цезарем. Приехал в Могилев в три часа пополудни. Был встречен генералом Алексеевым и штабом. Провел час времени с ним. Пусто показалось в доме без Алексея. Обедал со всеми иностранцами и нашими. Вечером писал и пил общий чай.”

Император Николай возвратился в ставку после двухмесячного отсутствия. Его радовало в Могилеве всё — отдаленность от министерских запросов, повседневные, почти ритуальные обязанности, устоявшийся быт и прогулки.

«Мой мозг отдыхает здесь, где нет ни министров, ни беспокойных вопросов, заставляющих думать,» — написал он в тот вечер жене.

Этим же вечером великие княжны доверяли дневникам свои мысли.

Из записей Татьяны Николаевны:

«…Была операция под местным наркозом Грамовичу, вырезали пулю из груди. Подавала инструменты… Перевязывала Прокошеева 14-го Финляндского полка, рана грудной клетки, рана щеки и глаза. Перевязывала потом Иванова, Мелик-Адамова, Таубе, Малыгина…».

Из дневника Ольги Николаевны:

«…У меня Микертумов 16-го гренадерского Мингрельского полка, ранен в руку. Гайнулин — 4-го стрелкового Кавказского полка, тоже в руку. Лютенко 202-го Гурийского полка, резали грудь. Кусок кости вынули под хлороформом. Татьяниному Арутинову 1-го стрелкового Кавказского полка, вынули из щеки-шеи шрапнель, вышедшую через левый глаз…».

Пожелав детям спокойной ночи, своему мужу написала письмо императрица Александра Федоровна. На английском. Именно этот язык считала она своим родным, на нем общались супруги в кругу семьи.

“Что будет после того, как закончится эта великая война? Будет ли пробуждение и возрождение во всем, будут ли еще идеалы, станут ли люди чище и поэтичнее, или они останутся сухими материалистами, так много хотелось бы знать. Эти страшные страдания, которые перетерпел весь мир, должны очистить сердца и умы, и застоявшиеся мозги, и спящие души; ах, если бы можно было только мудро направить все в правильное и плодотворное русло”…

За окнами Александровского дворца в Царском селе бушевала вьюга. Её завывания скрадывали первые раскаты Февральской революции. На фронте братались русские и немецкие солдаты, а в тылу неистовствовала патриотическая кампания по обличению германофильства: "Судить царицу-немку!", "Долой распутинскую шайку шпионов!"

—-------------------

(*) Из мемуаров фон Рейшаха, опубликованных в книге Уткина “Забытая трагедия”.

В любой организации есть хотя бы один человек, понимающий, что происходит на самом деле. Вот его-то и надо уволить в первую очередь! В царской России незаменимых специалистов было немного. Но именно из их числа рекрутировались подвижники, готовые работать в любых условиях, лишь бы реализовать свои профессиональные таланты. Среди них вышестоящим начальством любовно отбирались кандидаты на роль козлов отпущения. Выбранные торжественно и публично предаваемые анафеме, они театрально изгонялись, чтобы потом заместившие их лица под покровом ночи могли воровато прийти домой к изгою с глазами нашкодившей собаки и спросить: “Иваныч, а как вообще эта хрень работает?”

Одним из безжалостно третируемых инженеров-самородков был Эдуард Брониславович Кригер-Войновский, назначенный управляющим министерством путей сообщения в декабре 1916 года. Кригер-Войновский не слыл чиновником-бюрократом, настойчиво избегал политики. Идеальная биография — не был, не состоял, не участвовал… В наши дни такого высококвалифицированного специалиста в области техники и технологии, превосходно подготовленного инженера назвали бы технократом. Наблюдая деградацию железнодорожных перевозок и понимая последствия паралича отечественного транспорта, он предложил на время хлебного кризиса централизовать и перевести железные дороги России в режим ручного управления, сократить или вовсе прекратить пассажирские перевозки и за счет высвобождения подвижного состава, разгрузки путей сообщения решить проблему “пробок” на железных дорогах для военных и хлебных эшелонов. Три тысячи пятьсот вагонов с зерном, безнадежно застрявшие в южных губерниях, в соответствии с планом Эдуарда Брониславовича, в середине февраля могли прибыть на Север и Северо-запад страны, но наткнулись на нерукотворное препятствие, не предусмотренное планом управляющего.

Камнем преткновения стал не менее активный человек Юрий Владимирович Ломоносов, заботливо и своевременно подсаженный к чересчур резвому министру в начале 1917 года заместителем. Его недюжинной воли и энергии хватало на внешне несовместимые занятия. Научную работу и управление кафедрой киевского политехнического института Юрий Владимирович прекрасно совмещал с участием в боевой технической группе РСДРП под руководством Красина, защиту докторской диссертации — с посильным личным вкладом в революцию 1905 года. Дворянское происхождение и прекрасная русская фамилия в голове Ломоносова органично сплетались с беззаветной любовью к Англии, куда он заблаговременно отправил на постоянное место жительства свою семью под гарантии получения британского подданства в случае точного исполнения поручений лондонских эмиссаров. В первый же месяц своего пребывания на новой должности Юрий Владимирович изобретательно растащил подвижной состав российских железных дорог по разным направлениям и регионам. Паровозы в большинстве своём оказались в азиатской части империи, а то, на чем они работают — уголь или дрова — в европейской. В этих условиях приходилось из оставшегося тягового ресурса выделять дефицитные машины и гнать их с углем и ремонтными бригадами на юго-восток, инспектировать, обслуживать, собирать в сцепки, перегонять в места назначения и сдавать поездным бригадам. А время, топливо и моторесурс неумолимо таяли. На станциях, тупиках и полустанках южных губерний томились хлебные эшелоны, в неприспособленных условиях лежало мясо, попадающее в паёк многим новобранцам из крестьян только в армии. Союзники, прибывшие в Петроград на конференцию, Ломоносова заметили, похвалили, но наградили и одарили других. Это было обидно. Московскому голове Челнокову англичане вручили британский орден Подвязки. Он первым публично ударил в набат: "хлеба в Москве осталось на пять дней!" Правительство одернуло паникера, но телеграмма попала в газеты. А цель в этом и состояла. Слово — не воробей, вылетело — не поймаешь, особенно, когда издания на корню скуплены правильными людьми, своевременно и умело сыпящими соль на раны паникующего населения.

"Русское Слово" от 18 января: “…На Алтайской железной дороге, между Бийском и Семипалатинском, скопилось четыре миллиона пудов мяса. Мясо сложено под открытым небом и от порчи его сберегают только стоящие морозы. С наступлением оттепели все это громадное количество мяса неизбежно начнет гнить".

"Русское Слово" от 27 января:“Сибирские пути сообщения решительно не могут справиться с вывозом мяса. Кроме Алтайской дороги, крупные залежи мяса скопились на новой Ачинско-Минусинской дороге…"

"Русская Воля" от 7 февраля:“По имеющимся… сведениям на рельсах южных дорог и вообще земледельческой России стоит около 35000 вагонов, груженных хлебом."