"Пока Россия, «обобранная экономической и политической разрухой ходит по земле босиком, её крупная промышленность в красных сапожках щеголяет». «Из затраченных государством на войну десятков миллиардов рублей более половины находится в распоряжении торгово-промышленного класса»

— Всё это, конечно, хорошо. Точнее — ничего хорошего, — задумчиво произнесла Анна, вертя в руках печатный листок. — Но здесь не сказано о чиновниках правительства, ни слова о наших банкирах, что вообще непонятно, ибо их участие в грабеже казны и населения видно невооружённым глазом.

— Это тебе сейчас понятно, после задушевных бесед с Ганецким и Ашбергом. А раньше? Да, вроде бы всё очевидно и лежит на поверхности, но пока в факты не ткнули носом, общественная слепота продолжит торжествовать. Кто-то не видит никакой связи финансистов с властью, кто-то видит, но считает её несущественной. А есть и те, кто всё прекрасно понимает, но молчит вполне осознанно… Ну как же газетчики будут писать про тех, кто является их хозяевами или кредиторами, имеет административную власть? Сейчас вся наша с тобой самодеятельность — только смальта для мозаики. Это всё ещё предстоит сложить и показать во взаимосвязи, и то, не уверен, что поверят, во всяком случае сразу…

— Но каким образом ты её покажешь? У нас же нет своей газеты.

— Своей нет, но можно воспользоваться чужими. Есть, например, на просторах Отечества интересный и очень активный купец Иван Сытин. Тот, кто придумал отрывной календарь. “Русское слово” принадлежит как раз ему. Иван Дмитриевич издавал Пушкина, Толстого, Достоевского чаще и больше, чем все остальные книгоиздатели, вместе взятые, но ни разу не прочёл никого из них. Его личная необразованность доходит до курьёзов. Однажды он выкупил книгу у какого-то начинающего писателя, дважды с успехом напечатал её и только потом узнал, что жулик ему подсунул произведение Гоголя, выдав за своё… Идеальный носитель правильно вложенной в него информации… Но я бы не стал ставить в нашей игре на газеты. Слишком привычно, а потому — уязвимо. Мы пойдём другим путём!

— Каким?

— В будущем убойную, пробивную силу приобретут короткие фильмы. Сейчас синематограф главным образом развлекает, а мы превратим его в отдельное и очень коварное средство донесения информации до широких масс, неграмотных, не привыкших читать, но охочих до развлечений и совершенно беззащитных перед правильно подаваемой движущейся картинкой. Поэтому первое, что мы сделаем после приезда в Петроград — откроем киностудию.

— А я полагала, что она нужна только для скрытного наблюдения и конспиративных встреч.

— И для этого тоже. Но и как фабрика по производству информационных бомб, она нам очень сильно поможет. Наконец-то конфискованные у господина Фюрстенберга-Ганецкого деньги пойдут на добрые дела, хоть и не так, как он предполагал.

— Примете на службу?

— В первую очередь.

— В качестве кого?

— Должность главного редактора удовлетворит ваши амбиции, сударыня?

— Смотря что придётся редактировать и создавать.

— Прямо сейчас — ещё одну копию банкирских показаний.

— Третий раз? Я их уже наизусть помню.

— Мне просто нравится твой замечательный почерк, — улыбнулся Григорий.

— Только после ужина. У меня уже руки трясутся. Не знаю, от чего больше — от голода или от холода.

Паромчик отдал концы и, пуская чёрные клубы дыма из одинокой высокой трубы, гулко ухая паровой машиной, петлял между островами и островками Аландского архипелага по направлению к Або. Перебирая вилкой овощное соте и не скрывая улыбки, Анна с интересом разглядывала борьбу Григория со стерлядью.

— Ты урчишь, как кот, — наконец, не выдержала она.

— Это неприлично?

— Жутко! Но мне нравится, потому что делаешь это очень искренне. Рыбные блюда, я заметила, твоя страсть. Почему?

— В ХХI веке люди сожрали всю нормальную рыбу, превратив её в деликатес. Ты не поверишь, но хорошие, качественные морские и речные продукты в будут стоить дороже мяса. Представляешь?

— Нет. Но верю.

— Спасибо. А гурьевскую кашу, — Григорий с вожделением посмотрел на десерт, — вообще готовить разучатся. Считай, я только название её и помню.

— Тут я тебя разочарую, — Анна небрежно дотронулась пальчиком до посуды, — в этой каше гурьевское только название. Но обещаю, как только появится возможность — приготовлю тебе это блюдо по старинному рецепту моего дедушки.

— А ты умеешь готовить?

— Каждая девушка из приличной семьи должна уметь готовить.

— А что еще должна уметь девушка из приличной семьи?

— О! — Анна хихикнула, прикрыв рукой губы, — это очень длинная и грустная история, преподаваемая в гимназии и в институте.

— А мы сейчас никуда не торопимся. Дорога длинная.

— Ну хорошо, тогда слушай…

Анна отложила приборы и прикрыла глаза, вспоминая давно забытые уроки.

— Правила светской жизни и этикета из сборника советов и наставлений(**) гласят: первое — выходить на улицу без перчаток очень неприлично, и надевать их следует дома, так как надевать перчатки на улице не комильфо, как и завязывать ленты шляпы; второе — ложиться спать молодой женщине следует около часа ночи. В постели — перелистывать французский роман. Засыпая, ни о чем грустном, неприятном и тяжелом не думать, в особенности об убийцах, нищих, мышах, пауках, привидениях, сиротах, страшных болезнях и пожарах. Следует помнить, что спокойная совесть — лучшее средство для спокойного отдыха. Видеть непристойные сны — совершенно неприлично молодой даме. В подобном случае ей следует, отнюдь не увлекаясь любопытством, посмотреть, что будет дальше, немедленно проснуться и повернуться на другой бок.

— Потрясающе! — Распутин от удивления прекратил жевать. — Всего ожидал, но чтобы регламентировать сны! До такого даже в армии не додумались!

— Если бы только сны, — Анна улыбнулась, выныривая из своих девичьих воспоминаний. — Слушай дальше! Смех и слезы светской красавицы должны быть красивы и изящны. Смех должен быть не громкий, но рассыпчатый. При плаче можно уронить не более трех-четырех слезинок и наблюдать, чтобы не испортить цвет лица.

— Кто редактор этого шедевра? — Григорий с трудом сдерживал смех, — я хочу его расцеловать!

— Разговор светской красавицы ведется на французском языке, — продолжала Анна. — Надо говорить так быстро и часто, чтобы издали казалось — горох сыплется. Если даже приходится говорить по-русски, то она должна не выговаривать звуков "р" и "л". Беседуя с мужчиной, особенно с холостым, барышня не должна смотреть своему визави в глаза. Следует сидеть, опустивши глазки, и только изредка вскидывать их на собеседника. Барышня вообще должна иметь вид невинный, но отнюдь не глупый…

— Краснеть барышня должна тоже строго по уставу?

— Она должна научиться краснеть по произволу, то есть тогда, когда это прилично. И не краснеть, когда это неприлично, например, если услышит что-нибудь двусмысленное. В таких случаях лучше всего делать так называемое деревянное лицо.

— О-бал-деть! — прокомментировал Григорий. — А какие еще существуют запреты?

— В обществе не следует зевать. Это невежливо и неприлично. Если барышне неудержимо хочется зевнуть, то уж лучше выйти в другую комнату. Точно так же следует поступать, если захочется чихнуть.

— Фейспалм, — пробормотал Григорий, — добивайте, сударыня, не жалейте!

— Ни под каким видом не следует самой надевать себе в прихожей галоши! Если нет подходящего кавалера, то эту обязанность исполняет прислуга или в крайнем случае мамаша. В разговоре барышня не должна упоминать про черта, акушерок, любовников, бородавки, кислую капусту, грибы, редьку, колбасу, хвост, нижнее белье, желудочно-кишечные заболевания, свиней, пиво, лысины, новорожденных детей и бандажи.

Анна перевела дух и требовательно посмотрела на Григория.

— Теперь ваша очередь рассказывать правила хорошего тона для барышни ХХI века, товарищ полковник.