– А ты? Боишься чего-нибудь, Чарли? – тихо интересуюсь, кусая его за ухо.

– Больше всего – сойти с ума.

Приподнимаюсь и поворачиваюсь на бок, чтобы лучше видеть голубые глаза.

– Для меня это вообще был бы конец света, – сокрушенно соглашаюсь.

– Для тебя – нет. Ты бродила бы вдоль моря и напевала что-нибудь из прошлого. А я стал бы маньяком, – он горько усмехается, и я подтруниваю:

– Сам ведь настаивал, что от души никакой пользы.

– Мне удобно так думать. – Он переплетает наши пальцы и смотрит на замок, как на чудо. – Знаешь, ты первый человек, которому я могу рассказать все что угодно.

– Правда? – широко улыбаюсь. – Тогда признайся, что ты планируешь сделать, пока тебе еще восемнадцать? Что-нибудь сокровенное, о чем никому не говорил.

Он отвечает уверенно, не задумавшись ни на секунду:

– Убью Джейсона.

Шух! Как ушат льда мне в мысли, и я резко сажусь на качелях.

– А ты? – спокойно спрашивает он, и я послушно отвечаю, находясь в непонятном вакууме:

– Скай-дайвингом занялась бы. И съездила бы автостопом на рок-концерт… Про отца – ты ведь пошутил? – Вглядываюсь в Чарли растерянно, и он не сразу, но кивает с ухмылкой:

– Да… конечно.

Тревожный разговор затухает, потому что у Осборна в кармане начинает вибрировать телефон.

– Ты мне звонишь. – Чарли показывает экран с надписью «Бри».

Точно! Я же средствами связи не озаботилась, оставила дома. Наверное, Мэнди меня ищет.

Это и правда она. Ее голос срывается, хриплый и полный слез:

– Але, Ри! Прости, что мешаю, но… Трейси нашли, ее тело прибило к берегу в Бродике. Говорят, она утопилась.

Чарли, обеспокоенный, поднимает меня с дивана и ставит на ноги, а я продолжаю сжимать телефон в руке так сильно, что пальцы побелели.

– Я же знала, что с Трейси что-то случилось. Мы все знали…

Осборн притягивает меня к себе, позволяя уткнуться носом ему в грудь. Я цепляюсь за полы его кофты, как за спасательный круг во время шторма. Меня и правда штормит. Слишком много эмоций в последнее время в моей жизни.

– Наши отношения начинаются со смерти. Кто бы сомневался, – хмыкает Чарли, но я чувствую его смятение и даже ярость, которыми он прикрывает испуг. – Я тебя отвезу, куда скажешь.

– Не стоит, не надо… Правда. Останься. Я позвоню, когда вернусь.

Но Чарли не слушает возражений, поднимается к себе и минуты через две возвращается аккуратно одетым, в джинсах и черной футболке. Нервным жестом зачесывает волосы наверх, берет меня за руку и уверенно идет к моему дому, так что я едва поспеваю следом. В прихожей нас встречает Лобстер, который сипло ругается на чужака.

– Ну привет, ночной демон, – говорит ему Чарли, пытаясь обойти упрямого лабрадора.

Мэнди выходит из гостиной – и мы бросаемся друг к дружке, обнимаясь. Страх потерять близкого человека ужасает, маяча тенью за спиной. Трейси была добрым человеком, и ее смерть, как красный сигнал светофора, отрезвляет. Планы и амбиции уходят на задний план, остается только тупая боль сожаления и сострадания к семье преподобного Мартина. А еще мерзкий страх. Куда же без него.

Господи, ну почему все так?!

Мэнди здоровается с Чарли, и тот уводит меня наверх, находя мою комнату сразу, словно бывал здесь раньше.

Стою посреди собственной неприбранной спальни и отупело смотрю по сторонам, не помня, что именно должна сделать. Чарли берет со стола пульт и включает телевизор, выводя меня из ступора, а потом начинает открывать и закрывать дверцы в поисках одежды.

Слезы комом стоят в горле, но я стараюсь не заплакать, сосредоточившись на том, как Чарли молча вынимает из шкафа серое хлопковое платье, достает спортивное белье из комода, подходит ко мне и начинает раздевать. У него дрожат руки, и он долго не может справиться с замком на пижаме. Это окончательно выбивает меня из мрачной пустоты, и я жмурюсь, перехватывая пальцы Чарли.

– Я сама, все в порядке.

Он отворачивается, пока я переодеваюсь, и смотрит в экран, где показывают давний фильм о женщине из высшего общества, которая попала в рабство в стране третьего мира, а в итоге выбралась на свободу надломленным человеком и покончила с собой, так и не сумев начать жизнь с нуля.

«Три шага до свободы».

Это один из любимых маминых фильмов. Мама любит драмы. Для меня же это слишком тяжелое кино: героиня актрисы Джессики Милборн всегда вызывает во мне прилив тянущего, болезненного сострадания, а я и так расстроена сейчас.

Надев платье, окликаю Чарли, но он продолжает смотреть в экран, как загипнотизированный. Кладу Осборну руку на плечо, слегка сжимая, и он вздрагивает, поворачиваясь ко мне. В его глазах – тяжелый туман, как пелена скорби.

– Это моя мать, – говорит он таким странным надтреснутым голосом, что я не уверена, правильно ли расслышала.

Осборн снова смотрит в экран, и я тоже перевожу взгляд.

Кто?.. Джессика Милборн?!

– Она умерла.

– Как?.. Когда?! Я не знала…

Мама мне обязательно сказала бы об этом, она любит обсуждать актеров. А кроме того… Погодите. Сбитая с толку, я несколько мгновений привожу мысли в порядок. Чарли – сын Джессики Милборн?! О ее семье я ничего не знала, если честно.

– О смерти не сообщали в новостях. Для всех она лечится в Швейцарии.

– Почему? – изумленно взираю на парня, который с каждым новым словом приносит в мою жизнь новые загадки.

– Потому что Джейсон так решил. Чтобы даже памяти о ней не оставить.

Это настолько странно, что я развожу руками:

– А как же родственники? Папарацци, в конце концов?!

– Она перестала сниматься десять лет назад, во время клинической депрессии. Со славой ушли и люди. До матери давно никому не было дела. – Чарли садится на край кровати и тяжело вздыхает, сминая пальцами лоскутное покрывало.

– То есть, ты ни с кем не говорил о своей потере?

Не понимаю, как такое возможно. Сколько же сил уходит на то, чтобы жить с открытой раной?

– Я не могу обсуждать ее с посторонними.

– Чарли… – шепчу растроганно и подхожу вплотную, позволяя ему зажать меня бедрами, как в капкан. Обнимаю его, глажу окаменевшие мышцы спины и запускаю пальцы в густые волосы, притягивая его голову к себе. И меня прошивает искрой узнавания: он мой, мой и только мой.

Джоанна была права. Это как магия.

Осборн сжимает мою талию и смотрит снизу-вверх. Взгляд как никогда открытый. Я заглядываю внутрь души, раненной и забившейся в угол – и забываю обо всех своих проблемах, и даже о Трейси на минуту забываю. Пропадаю в Осборне, как птица в летнем небе.

Он поправляет мои волосы, вытягивая из-под горловины платья, и целует меня медленно и долго, освобождая нежностью от груза в сердце. Я тоже хочу освободить Чарли от страхов. Из меня плохая помощница, неопытная, но в темноте двоим все же не так страшно. Осборн не один. И я не одна. Нас теперь двое.

Он целуется так, словно выпивает мою душу, а взамен отдает свою. Его энергия вливается в меня волнами, вызывая дрожь, и я льну к нему, крепко обнимая за шею, утопая в тепле и аромате Чарли. Он пахнет мандарином и вереском, как моя любовь, а на вкус – сладко-мятный, как мечта.

Я не сразу слышу настойчивый стук в дверь, и только окрик Мэнди заставляет меня спуститься с небес на землю. Но отпускать Осборна тревожно, словно без его рук упаду.

– Чарли, – говорю тихо. – Все будет хорошо.

– В будущее не заглянешь, детка, – отвечает он с холодной усмешкой, которая моментально покрывает броней ту беззащитность, что я увидела.

– Ну почему же. Если выиграю грант и создам игру, то подсмотреть вполне получится.

– Не понять мне вас, оптимистов, – сокрушенно качает он головой, и мы идем на первый этаж.

– А он что здесь делает?! – накрывает нас злой голос дяди Эндрю, которому подпевает старина Лобстер. – Ри, я запретил тебе общаться с этим типом!

– Ты бы лучше за своей сукой смотрел, – бросает Чарли, и дядя возмущается: