Колледж я прогуливаю. Сегодня суббота, двадцатое февраля, уже вечер, и все, чего мне хочется, – это навестить Чарли. Том сказал, что его перевезли сегодня после обеда в наш госпиталь. Но у мамы случилась очередная истерика, и я остаюсь в своей комнате, чтобы не мучить родителей еще больше. Инспектор сказал, что к Чарли мне пока нельзя, потому что идет следствие, а нас с ним подозревают в хранении оружия.

Мама в шоке и говорит, что во всем случившемся моя вина, потому что я связалась с Чарли. Забавно это слушать, она ведь сама его хвалила.

Папа тоже в шоке, но молчит. Он пытается осознать, что я стреляла в сына его лучшего друга – в парня, который похитил мою лучшую подруга. Такого он точно еще в жизни не встречал.

Как и прежде, сегодня родители в восемь вечера начинают ссориться, так что сейчас мы с Амандой после ужина сидим в моей комнате и слышим, как они орут друг на друга. Точно разведутся... И отпуск не помог.

– Мэнди, сделай музыку громче, – прошу, и подруга усиливает звук Мэрилина Мэнсона. Я только его и слушаю эти дни, зверски скучая по Чарли.

Что до Стивена Ханта, то его арестовали сразу после освобождения. Он сейчас в нашем участке, в «клетке». Инспектор Доннаван собирает картину случившегося по крупицам, и Хант ему еще нужен. Странно подумать, но я не запомнила лица Стивена в летнем доме, не обратила на него внимания, лишь скользнув взглядом. Но прошлой ночью он мне приснился, и я увидела, что он был страшно напуган. В его блеклом взгляде не осталось той холодной ненависти, которой он меня одарил в лесу, когда стоял на коленях и просил прощения. Теперь Стивен молил меня: «Убей его! Стреляй!» И при этом, как мог, закрывал Аманду. Эта деталь врезалась мне в сознание и не отпускает: Хант мучил ее, но не готов был отпустить даже перед лицом смерти. Боялся, выл, но тянулся к Мэнди, как мог… А может, он тянулся к ней только в моем сне; может, моя психика просто не может принять, что среди нас живут бездушные люди, как пришельцы.

Стивена посадят. Может, даже пожизненное дадут. Не знаю.

Аманде прописали психолога, но она не хочет его посещать. Вместо этого зависает сутками у меня.

– Я с тобой больше никогда не расстанусь, даже Том со своим кольцом может идти на все четыре стороны, – заявляет вдруг она.

– Ты ему откажешь? – недоверчиво удивляюсь. Я машинально снова смотрю в окно, чтобы стать ближе к Чарли. В его доме провели обыск, ничего не нашли. Не понятно, что искали. Может, склад оружия.

– Если Том не разрешит мне жить с тобой, то да, откажу.

Я улыбаюсь и резинкой стягиваю волосы в хвост.

– У тебя фобия.

– Наоборот, филия. Я теперь знаешь кто? Ри-фил. Без тебя мне жизнь не мила. Это, наверное, синдром любви заложницы к спасителю. Но мне плевать, я буду жить с тобой, как плесень.

– Живи, – пожимаю плечами, и мы обнимаемся. Стоим так посреди комнаты и молчим. Сегодня были похороны Трейси, но мы не пошли, чтобы нас не завалили вопросами. Нам нельзя пока разглашать данные.

– Давай я тебе маникюр сделаю, – предлагает Мэнди, и я соглашаюсь. В той прострации, в которой мы существуем уже несколько дней, можно и ногти накрасить. Мне посоветовали сосредоточиться на рутинных делах, чтобы вывести себя из мыслей о мировом тлене.

Мэнди винит себя за то, что села в машину Майкла в тот злополучный вечер понедельника. Он появился изниоткуда и сказал, что хочет кое-что узнать обо мне. Машину он, как оказалось, одолжил у кретина Картера. После того, как забралась в салон, Аманда почувствовала головокружение и тошноту: Майкл прижал к ее лицу пропитанную хлороформом тряпку.

Видеоналюдения у дома Аманды нет, и Салливан спокойно ее увез. Она очнулась уже в летнем доме. Туда же пришел и Хант, которому Майкл сказал, будто Аманда попросила переговорить из-за тех событий в лесу. Мол, согласилась на встречу на территории сержанта.

Какая нелепая, пугающая цепь событий. И как хорошо, что Чарли жив. Эта мысль щекочет изнутри, как перышком. Несмотря на тягостное время, я счастлива, потому что мой парень справился с обреченной случайностью и выжил. В моих глазах он гений.

– Давай синий, – предлагает Мэнди палитру лаков.

«Вы деградируете со скоростью высыхания лака», – вдруг вспоминаю и усмехаюсь. О да, я скатилась на приличную высоту. Акции Рианны О‘Нил упали в цене на миллиард пунктов.

Смотрю на то, как аккуратно и ловко подруга украшает мои ногти, и обещаю вселенной, что никогда больше не возьму в руки оружие, если только Майкл очнется. Пожалуйста, пускай он тоже выживет. Это же Салливан, король школы, молчаливый брюнет с холодным взглядом. Парень, которого я с детства знаю… В которого Мэнди была немного влюблена.

«Клянусь, что не стану обвинять его ни в чем и помогу, как умею», – уговариваю вселенную. Аманда против такого моего альтруизма, она считает Салливана мудаком, но в ее голосе тоже слышится сожаление: Мэнди рассказала о разговоре между ее похитителем и Чарли. О том, что Майкл страдал целый год и, не найдя выхода из эмоционального тупика, сдался и начал колоться героином.

«Если он выживет, я помогу ему найти выход», – повторяю про себя, как мантру.

А утром нам звонит инспектор Доннаван, чтобы сообщить: Майкл пришел в себя. Правда, он никогда не сможет ходить.

В понедельник утром мы с Мэнди опаздываем в колледж. Мой «биттл» отчаянно требует уборки в салоне, но я делаю вид, что не вижу пустых упаковок из-под чипсов и сухофруктов, которыми Аманда устлала сиденья.

Сегодня моя очередь представлять доклад на занятии мистера Килмора, но я даже тему не узнала. Вместо завтрака по дороге жую динную полоску горькой черной лакрицы. Ненавижу ее, но усердно работаю челюстями. Нужно хоть чем-то работать, раз уж мозг отказывается.

Неужели я когда-то любила понедельники? Не может такого быть.

На мне – отутюженная школьная форма: брюки и джемпер на блузку. Мама лично принесла утром из прачечной, хотя у меня еще три комплекта в шкафу висят. Я сразу насторожилась: мама и стирка – это к дурным новостям. Интуиция, как всегда, не подвела. Мама присела на кровать, слушая, как в душевой шумит вода, заглушая крикливое пение Аманды, и огорошила:

– Мы все-таки разводимся. Не хотели тревожить вас, но дольше тянуть не получается. Придумай, как сказать Итону, хорошо? Потому что я не могу.

– Итон со мной не разговариват.

– Сама виновата, милая. Зачем ты на него накричала?

Я поджала губы, прикусила язык и отвернулась. Кричать у нас имеют право только родители.

– Ладно, вечером испеку ему кексов и помирюсь, – сдалась я.

Сейчас, торопливо поднимаясь в аудиторию к мистеру Килмору, именно о кексах я и мечтаю. Быстрее бы вечер наступил, быстрее бы пролетели четырнадцать дней. Мне нельзя видеть Чарли еще две недели, а потом его выпишут; к тому времени инспектор Доннаван закончит расследование и уплывет с острова. А может, улетит… Не знаю, на чем он там передвигается – на яхте или вертолете.

Мы с Мэнди переглядываемся, как провинившиеся котята, и я толкаю дверь, чтобы зайти в аудиторию. Голоса одногруппников сразу смолкают, а мистер Килмор торжественно произносит:

– Мисс О’Нил! Мисс Коллинз! Добро пожаловать. – Он кивает ребятам, и те аплодируют. Они ведь и подробностей не знают, максимум сплетни от Джерри и Кэт. И подтверждая мою догадку, Джерри вскидывает руки вверх и восклицает:

– Вандервумен в помещении! Нас всех спасут! Аллилуйя!

Мистер Килмор не сдерживается и обнимает меня. Еще бы ему не радоваться. Беднягу ведь чуть не обвинили в похищении Аманды. Вскидывая светлые брови, он молча спрашивае у меня: «Ты в порядке?» Я улыбаюсь в ответ, а у самой в голове солируют тараканы, которые требуют понять, что же призошло между ним и Трейси, побудив ту покончить с собой?

К счастью, мистер Килмор не спрашивает о докладе, и я плавно проскальзываю за свою парту у окна. Это очень непривычно. Здесь ведь обычно сидел Осборн. Я глажу пальцами гладкую столешницу и смотрю в окно. Пока вместо меня отдуваются одногруппники, думаю о родителях, об Итоне и Чарли… и гоню мысли о Майкле, но они навязчиво возвращаются. Господи, я ведь никогда не стреляла, как я могла так попасть? Что за роковой случай: пуля повредила спинной мозг. Сильно повредила, нижняя часть тела парализована. Да, еще рано ставить окончательный диагноз, но надежды практически нет. Эта мысль истязает меня, но только я сама могу себя простить. Пока что не получается. Я убеждаю себя, что выстрелила ради Чарли, но с каждым часом это все меньше и меньше успокаивает. В общем, фаза принятия дается с трудом. Да и как можно принять, что сделала человека инвалидом?