– Коготочки-то спрячь, Дороти, – ухмыляется гостья, и мне неловко. Это же подруга Чарли, что я в самом-то деле…

– Извини, – тут же иду на попятную, – это все кортизол.

Мы крадемся в дом, на кухню, и я варю итальянский кофе. Мама утром достаточно зерен смолола, и сейчас не приходится жужжать кофемолкой, поднимая дом на уши.

Феррари снимает жакет и с шумом втягивает аромат кофе с нотками шоколада и пыльцой фей… или что они там добавляют для бодрости?

– Вообще, я за документами прилетела. Оз у тебя оставил.

– А-а, да. Конечно, – спохватываюсь.

Феррари следит за каждым моим движением, как пантера. Ее серые с золотом глаза оценивают меня и не одобряют. Она без особого интереса заглядывает в коробку, когда я спускаю ее со второго этажа, и кивает:

– Хорошо. А теперь по теме… Будет сложный судебный процесс, потом вопрос с Линой на очереди. К сентябрю, возможно, все решится. Ты молодец, умница, симпатяжка – но Осборну теперь не до тебя. Я благодарна, что ты помогала ему все это время, но можешь выдохнуть. От тебя больше ничего не требуется.

Как во сне ставлю перед Феррари чашку с пыльцой фей, на темной пенке которой даже подобие цветка нарисовала, и внимательно изучаю аккуратный матовый маникюр девушки. Аманда пришла бы в восторг.

– Не стоит благодарности, я была рада помочь, – мягко улыбаюсь, запоздало надевая проржавевшую броню пофигизма. – А можно вопрос? Мне просто интересно. Это ты подняла вопрос об экстрадиции Чарли?

– Допустим, да, – равнодушно отвечает Феррари.

– Но как? Ведь три дня всего было. Я тебе написала утром в четверг.

– А я помолилась, – с издевкой произносит она, облизывая полные губы.

– Кому?

– Кое-кому.

– Гм… И Чарли знал о твоих связях?

– Нет.

Вот оно что, а то я удивилась, что он подруге сразу не позвонил.

– Скажи, а Кое-кто может забрать и Лину обратно в Штаты прямо сейчас?

– Нет, он не станет больше вмешиваться. Я и так ему юбилей испортила. – Феррари надменно улыбается и молча пьет кофе, прежде чем сказать: – Странная ты, Дороти. Ты как успокоительное. Говоришь – и мне спать хочется. Будто у психолога на приеме.

– Чарли любит меня слушать.

– Он тоже странный стал. Ты ведь даже не в его вкусе. Оз выбирает ярких и строптивых, а ты… я даже не знаю. Девочка-ромашка. Оборвать лепестки – и выбросить.

– Ревнуешь?

Феррари издает язвительный смешок и заправляет за ухо блестящую прядь темных фиолетовых волос.

– Наивная ты. Оз мне брат, семья. Я искренне желаю тебе добра, честное слово, потому и предупреждаю, чтобы ты замков из песка не понастроила.

Поздно. Я уже понастроила. Обещала себе жить одним днем, но стоило Осборну поманить меня общим будущим, и я мгновенно поддалась слабости, окунувшись в мечты с головой.

– Почему ты зовешь его Оз? – интересуюсь.

– Эм-м, сказку про волшебника слышала?

– Да, но... почему?

Мне правда не дает покоя этот вопрос.

Феррари отодвигает чашку и смотрит на меня с жалостью.

– Он может на спор уломать любую девушку, навешав лапши на уши, – поясняет она и мельком улыбается какому-то воспоминанию. – Вряд ли он упоминал, за что его сюда сослали.

– За вождение в нетрезвом виде? – неуверенно гадаю.

– Ну ты даешь! Вождение… Если бы! Он начинающую звезду Голливуда трахнул на камеру. Еле успели изъять видео из Сети, пока не разлетелось. Ты не подумай, я не пытаюсь очернить Осборна сейчас. Я к тому, что ты плохо его знаешь. – Гостья замолкает, устало потягиваясь, и улыбается мне: – А вот теперь мне действительно пора. Спасибо за кофе.

Она звонит пилоту вертолета, и тот вскоре появляется, чтобы забрать коробку с вещами Чарли. Так жалко их отдавать в чужие руки, просто ужас, но я лишь грустно вздыхаю. Мелочи. Это мелочи. И все, что сказала эта циничная девушка, тоже меня не волнует... Но броня пофигизма растворяется, и мне нечем защититься от правды.

Феррари исчезает в вечернем сумраке, а я еще долго стою на дороге, погружаясь в серую тоску. Меня рвет на части от бессилия. Возможно, сказывается усталость, а может, та страница из жизни Осборна, которую мне приоткрыла Феррари, случайно порезала мне сердце. Не знаю, что именно повлияло, но я совершенно не могу представить будущее в этот момент. Стараюсь нарисовать дом в Калифорнии, но картинка не складывается. Мы с Чарли рассыпаемся, как песчаный замок, которым играет ветер. Мысль о нашей общей гавани кажется иллюзией, в которую мы спрятались в порыве эмоций.

В последнее время жизнь походила на дурдом, но у меня был якорь: вера в себя. А сейчас во мне – только пустота. Я бы попросила поток событий оставить меня в покое, но даже на это нет сил.

В руке я сжимаю смартфон, и в который раз набираю номер Чарли.

Абонент недоступен.

Стою, как оглушенная, и ничего не вижу перед собой. И нет таких жестов, которые могли бы высказать то кромешное, всепоглощающее отчаяние, которое замораживает меня от кончиков пальцев на ногах – вверх до нейронов мозга, пока я и вовсе не перестаю чувствовать.

Я бреду, как во сне, сажусь на крыльце Чарли, там, где часто сидел он, и не знаю, что делать. Мы с Чарли прожили на этом острове маленькую жизнь. Вместе мы пытались пробить брешь в обреченной случайности, но сомнения разъедают меня сейчас, когда я осталась одна. Мне бы вернуться в свой уютный мир, к стабильным планам и мечтам о табличке «Рианна О‘Нил» в кампусе… Но я не могу. Старые мечты мертвы, а новые слишком расплывчаты. Если бы существовал такой мир в сказках – состояние вне мечты, то он назывался бы Пустотой.

Мама как-то сказала, что первая любовь – это лишь опыт, на котором учатся строить отношения. У нее самой случилось именно так: сначала была первая, глупая любовь, а потом – брак с состоявшимся мужчиной.

Продрогшая, в пижаме, я сижу на ступеньке крыльца и убеждаю себя, что моя первая любовь выдержит испытание.

Помоги мне, Чарли.

Не отпускай меня.

Кажется, я даже слышу, как он поджигает сигарету, и до деталей представляю его лицо, мимику, каждый жест. Он словно передо мной сейчас стоит, опираясь плечом о колонну крыльца, склонив голову, чтобы заглянуть мне в глаза.

«Расскажи мне сказку, детка. Я без тебя не усну», – произносит он с привычной ухмылкой, будто поверить не может, что делится личными секретами с малознакомой соседкой.

Я вожу пальцем по гладкой широкой ступеньке и, закусив губу, утираю слезы с прохладных щек. Мы далеко друг от друга, но Чарли со мной, татуировкой Джека Фроста в сознании, узором полицейских лент на двери, темнотой окна, из которого больше никто не наблюдает за мной.

«Сегодня я расскажу о будущем. О Калифорнии. Мы поселимся в большом доме. И там не будет штор. Я стану будить тебя на рассвете, чтобы видеть восход солнца в отражении твоих глаз. А потом мы состаримся. И умрем».

«Вау. Внезапный финал», – сказал бы Чарли.

Да, наверное. Но меня такой вполне устроит.

Я уже собираюсь подняться, когда вдруг рядом с босой пяткой царапаю палец об острый металлический краешек… чего-то. Включаю фонарик на смартфоне и подсвечиваю нижнюю ступеньку – там, где она состыкуется с верхней. В продолговатой узкой щели блестит небольшой, диаметром в дюйм, плоский круглый кулон. Скребу расщелину ногтями, как Лобстер, который пытается откопать крота на холмах, и наконец вытаскиваю находку. Цепочки нет, есть только этот символ: четырехконечная звезда с искривленными лучами в кольце. Вдоль кольца тянется гравировка, но буквы настолько крошечные, что не могу разглядеть.

Стоило бы срочно отнести находку в полицию, но представляю полный снобизма взгляд нового сержанта или, тем более, чопорную неловкость Зака, и отметаю эту идею.

По дорожке ко мне плетется сонный Итон, в пижаме, надетой шиворот-навыворот.

– Ты зачем тут сидишь, Ри?

– А ты зачем пришел?

– Посмотреть на привидение.

– И я тоже…

– Видела?