В общем, нас избегали, как гремлинов, которых случайно облили водой.

Я была готова к изоляции. Понимала ведь, чем обернутся наши с Чарли игры. И все же мне всегда была важна репутация, а статус успешного человека казался чем-то базовым и необходимым, как зубная щетка. И вдруг я этой щетки лишилась. Сначала было наплевать, но к концу дня стало неуютно. Кто я? Где мои границы? Без привычного «белого пальто» иду как голая.

Залитые приглушенно-оранжевым светом заката, мы холодно прощаемся с одногруппниками и расходимся в разные стороны. После шестнадцати миль ходьбы ощущаю не только усталость, но и вселенскую несправедливость. И очень стыдно перед Чарли из-за того, что мне не все равно, какого мнения обо мне местные.

Ты узкомыслящий сноб, Рианна О'Нил. Позор. Нет слов.

Но как бы я себя ни порицала, чужое мнение от этого менее важным не становится.

Улучаю момент и, пока миссис Бейкер не ушла домой, заговариваю о Лине. Наставница внимательно слушает и соглашается помочь. Такой она человек – с огнем справедливости в сердце.

В Нью-Йорке сейчас три часа дня, так что время самое подходящее, чтобы связаться с Линой. Мы недалеко от церкви, поэтому решаем пойти именно туда, чтобы заодно и преподобного Мартина проведать.

В каменном здании прохладно, и эхо шагов звучит непривычно гулко. Наверное, потому что я волнуюсь. В рабочем кабинете миссис Бейкер наспех аккуратно складывает предметы на столе.

– Только не подставляй меня, Чарли, и не заговаривай. Они скорее всего включат громкую связь, – предупреждает наша сообщница.

Она тоже щелкает громкую связь и набирает длинный номер американской школы. Тянущие звуки гудков бьют по нервам, но наконец женский голос на автоответчике здоровается: «Школа Кроули, добрый день» – и просит нажать цифру 2, чтобы пообщаться вживую.

Чарли упирается кулаками в столешницу, кусая уголок нижней губы. Значит, делает мысленный выбор… Точно ведь заговорит с сестрой! Но я не успеваю его одернуть, потому что начинается телефонный разговор.

– Добрый день, – чопорно произносит миссис Бейкер. У нее звонкий мелодичный голос, который приятно слушать. – Я представляю благотворительный фонд Британской ассоциации глухонемых, меценатом которой являлась бабушка одной из ваших воспитанниц, Оливия Осборн. Мы желаем пригласить внучку Оливии, Лину, выступить в Эдинбурге 14 мая на нашей конференции. Мать Лины два года назад оставила нам этот номер. Я ведь не ошиблась?

Слова льются из миссис Бейкер, как манна небесная, а голос у нее до того сухой и требовательный, что секретарь школы не подозревает о подвохе и переключает на директора. Миссис Бейкер вскидывает брови, молча выражая недоумение, что вопрос Лины решает лично глава школы. Она еще раз повторяет запрос директору и говорит, что вышлет официальный факс лишь после того, как услышит мнение Лины.

– Нам важно знать, что мисс Осборн думает о возможной поездке, – мягко поясняет она.

– Простите, но этот вопрос нельзя решить без ее отца, – чеканит директор, металлический тон которого способен раскалывать айсберги.

– С мистером Осборном мы обсудим дело лишь после согласия девочки. Права человека одинаковы везде, хоть нас и разделяет океан, не так ли? Вы ведь не пытаетесь оградить воспитанницу от общения с внешним миром?

– Мисс Осборн не любит общаться в принципе, – гнет линию директор.

– Тогда позвольте в этом убедиться, и вопрос будет снят. Мы хотим с вами сотрудничать, а не препираться, и тем более нет желания работать с вами через омбудсмена.

Миссис Бейкер звучит искренне оскорбленной.

Пять мучительных минут ожидания – и в кабинет приводят Лину. Раздается щелчок: и правда включили громкую связь.

– Лина, добрый день! Меня зовут миссис Бейкер, и я бы хотела пригласить тебя приехать в Шотландию в мае. Как ты на это смотришь?

В ответ тишина. Чарли сверлит телефон таким сосредоточенным взглядом, что тот сейчас расплавится.

– Вот видите, миссис Бейкер, Лина не готова к подобным приключениям. Если на этом все, то разрешите попрощаться…

– Чарли, – вдруг раздается тонкий, надломленный голос, в котором отражается испуг. – Чарли, ты там?

Осборн подается к телефону, и моя спина покрывается испариной. Я мотаю головой, чтобы он молчал, но миссис Бейкер морщится, как от зубной боли, и кладет ладонь поверх кулака Чарли, а потом кивает.

Истинная доброта не знает страха. Такая она, наша миссис Бейкер.

Осборн облизывает губы и громко отвечает:

– Лина, все будет хорошо. Ты с ним не останешься, я приеду за тобой.

– Чарли, – всхлипывает девочка.

– Миссис Бейкер, разговор окончен. С вашей стороны это непедагогично, – отрезает директор, и связь обрывается.

– О боже, – бормочет наставница, падая в кресло. У нее дрожат руки, и она утирает пот со лба. – Что же у вас в семье происходит, Чарли?

– Война на выживание, – отвечает он, усевшись на край стола, а потом складывает руки на груди и усмехается: – А вы крепкий орешек, да? Зря настоящим именем назвались. Влетит вам, как школьнице.

– Еще не хватало подставлять других людей! – возмущается миссис Бейкер. – Если уж я решилась бросить вызов, то и ответственность моя. Тем более я не соврала ни единым словом, мы могли бы пригласить Лину на конференцию, если бы она согласилась... Ах! Все же не стоило тебе заговаривать. Вдруг получилось бы заполучить твою сестру в Эдинбург в мае…

– Джейсон не разрешил бы Лине уехать из Штатов.

Настоение у Осборна улучшилось, и он хитро вскидывает темную бровь:

– Вы и правда знали мою бабушку Оливию?

– О да, та еще была стерва, ты уж прости.

– Мама с вами согласилась бы. Свекровь из Оливии была паршивая.

– Не удивительно.

Чарли слишком взбудораженный, поэтому миссис Бейкер одна идет в дом преподобного Мартина, выставив нас за порог.

Мы бредем по набережной, ковыряя кроссовками сырой песок, и я мечтаю побыстрее добраться до кухни и съесть что-нибудь вредное, до того проголодалась. Осборн держит меня за руку, но мыслями он далеко. Я снова вспоминаю жуткие слова о желании убить отца, и думаю: хммммм… Что если Осборн не шутил?

Внутри шевелится осьминог саспенса. Сразу фильмы Хичкока в голову лезут.

– Слушай, Чарли, – говорю неуверенно, – а ты не преувеличиваешь? Я про твои отношения с Джейсоном.

Он отстраняется от меня и прячет руки в карманах ветровки.

– Ну давай, Бель, расскажи мне, как важно проникнуться состраданием к чудовищу, – с холодным смешком отвечает он.

– Да я ведь не о том. От жестоких людей нужно уходить, конечно. Но ведь не обязательно при этом их… ну того. Ты понял.

– А если тебе не позволят уйти?

– Есть суд.

– В суде я проиграю, они не отдадут мне Лину.

Я тяжко вздыхаю. Искать выход из тупиковых ситуаций – мое хобби. Но на этот раз, когда в тупике оказался человек, которого я люблю, светлых идей нет.

– Джейсон – психопат, – нехотя произносит Чарли. – Ты знаешь, что это такое? Когда ты для родного человека – игрушка, которую ему нравится ломать. Он при любой возможности качает тебя эмоционально, и приходится закрывать себя, как фотообъектив, чтобы не чувствовать ничего, когда ты рядом с этой бездушной мразью. Это страшно, Ри. Это охренеть как страшно. Ты когда-нибудь читала исповеди детей, которые выросли с такими родителями?

– Нет, – тихо отвечаю, мысленно оставляя новый запрос для гугла. Почитаю перед сном.

– Мать была для Джейсона любимой игрушкой. На следующий день после ее смерти он сломал мне ребро, а я ему вывихнул руку. Честно, нам обоим тогда полегчало. Не знаю, как мы до сих пор вообще с ним живы. Иногда нас заносило, конечно…

Чарли поджимает губы, от чего заостряются скулы, и обреченно добавляет:

– Иногда я ловлю себя на том, что поступаю так же, как он. Начинаю ломать людей, потому что за годы отучил себя сочувствовать чужим людям. Потом адреналином захлебываюсь, боюсь, что умер внутри… Черт. По-моему, со мной что-то не так. Я же к тебе притронуться лишний раз боюсь, чтобы не сделать больно.