Достаю смартфон и печатаю: «Привет, Чарли. Не представляю, как другие ждут любимых людей годами. Для меня даже день без тебя – ад. Сегодня я проснулась рано, в шесть утра, и смотрела на твое окно. И умудрилась опоздать на учебу».

Каждый день я пишу Чарли сообщения. Знаю, что он не прочтет: телефон выключен, значит, еще не вернули владельцу. Но это не важно, он потом прочтет, и ему будет приятно.

Папа обвиняет моего парня во всем, вообще во всем, даже в своем разводе, наверное. Хотя, казалось бы, он адвокат и обязан, наоборот, защищать невиновных. Даже инспектор пытался объяснить родителям, как самоотверженно поступил Чарли. Но папе лишь бы найти крайнего, и одной меня оказалось мало в этот раз.

В обед в столовой мы с Мэнди садимся за стол с Кошкой-Кэт и Джерри и едим молча, пока одногруппники засыпают нас вопросами. Мы лишь переглядываемся и невозмутимо поглощаем – кто салат, кто сэндвич. Я ем шпинат, смешанный с тыквенными кубиками, и жалею, что не взяла хлеба, чтобы из крошек составить слово «Отвалите».

Джерри из последних сил сдерживается, чтобы не поддаться влиянию толпы и не растрепать, какой он крутой мачо и как он всех спасал вместе с Осборном. Но я пристально на него смотрю, и он с мученическим выражением лица грызет яблоко в безмолвном страдании.

Потеря девственности не прошла незаметно для Джерри: он сияет, как капот моего «биттла» после дождя. Понимает ли наивный одногруппник, что Кэт бросит его сразу после экзаменов, когда ей придет время лететь в Штаты? Может, и понимает. Но на его настроение это никак не влияет: Джерри счастлив. Он обнимает Кэт за плечи, и та даже не сопротивляется, словно успела привыкнуть к рукам парня на своем теле.

И в этот момент мне до боли хочется увидеть Осборна. Просто посмотреть на него, убедиться, что он в порядке. Катаю тыквенный кубик по дну тарелки и думаю, как это можно устроить.

Без понятия.

Придется, как минимум, нарушить приказ инспектора. Как максимум – запугать до смерти старушку Натали, чтобы помогла пробраться к Чарли. Я знаю Натали с детства, она всю жизнь проработала медсестрой. У нее железные нервы и иммунитет к вредным пациентам, так что на нее рассчитывать не приходится, увы.

Мистер Хопкинс после обеда проводит со мной воспитательную беседу, как и положено директору по инструкции, а затем подбадривает, напомнив, что скоро экзамены.

– Только труд поможет тебе пройти через испытания, – дает он напутствия. Рыжая кудрявая шевелюра сияет под лучами солнца, которые падают в окно, и я улыбаюсь.

– Спасибо, мистер Хопкинс.

– Работай больше, и на пробежку выходи два раза в день. И чтобы никакой соли.

– Конечно, мистер Хопкинс.

– Я связался с отцом Чарли, Джейсоном Осборном, он прилетит через две недели. Представляешь? Сын чуть не погиб, а он – через две недели… Уму не постижимо, – возмущается директор, и я замираю в кресле.

– Зачем вы ему позвонили?

– Он доверил нам сына. Полагаю, у меня не было выбора… Ри, ты хорошо себя чувствуешь? – Мистер Хопкинс встревоженно поднимается и быстро наливает мне стакан воды.

– Да, все хорошо. Извините, это стресс.

– Кушай больше лосося и черники, они снижают кортизол, – тут же советует супер-активный директор, и я, напичканная советами по здоровью, возвращаюсь к учебе, думая о Джейсоне. Он ведь отравит существование Чарли. Остается верить, что вечно занятой бизнесмен приедет ненадолго.

– Ты хмурая, – констатирует Мэнди, когда я плюхаюсь ей на колени в аудитории.

– Мне нужно увидеть Чарли.

– Так поезжай, в чем проблема?

– Инспектор запретил, ты же знаешь.

– Да, но он ведь не сидит сутками в госпитале, подстерегая тебя.

– Сегодня он, кстати, в Глазго, у Майкла…

– Тем более.

После занятий Аманду забирает Томми, которому подруга все еще не дала ответ, а я отправляюсь в церковь. Час общения с моими девчонками пролетает быстро, потому что внутри горит идея: сегодня я должна поговорить с Чарли.

– Миссис Бейкер, – ненавязчиво спрашиваю наставницу, – а вы не знаете, где именно лежит Осборн? В каком отделении?

– В колледж приходил инспектор Доннаван. Вам с Чарли запрещено общаться, – напоминает миссис Бейкер, как будто я могла об этом забыть.

– Я должна предупредить его о приезде отца.

– Мы сами ему сообщим.

– Но…

– Послушай, Ри. Я всегда была на вашей стороне, и сейчас тоже. Поэтому не стану помогать тебе увидеться с Чарли. Это запрещено. Вы только хуже себе сделаете.

Да, конечно, разум согласен на сто процентов. Но из церкви я отправляюсь прямиком в госпиталь, и пусть меня силой выводит охрана.

Может, это вознаграждение за мою смелость, а может, удача идиотки, но прямо на входе я сталкиваюсь с Заком. Вот кто мне поможет! Он мне должен – если не хочет, чтобы я рассказала инспектору, насколько халатно наш славный Зак относится к своим обязанностям. Он ведь бросил нас в ту ночь.

– Ри! – пугается полицейский и приосанивается, притворяясь храбрым.

– Здравствуй, Зак. Я только узнать, как Чарли.

– Он хорошо. Ходит. В отличие от Майкла.

Ух… Знает, как побольнее пнуть противника. Но в шахматах он мне проиграл когда-то, и сегодня обойдется без моего короля.

– Правда?! Чарли уже ходит? – искренне удивляюсь.

– Да, но он очень беспокойный пациент. Даже с Натали ругается.

– А в какой он палате?

– Тебе туда нельзя.

– А я и не собираюсь заходить в палату. Скажи, пожалуйста, где его окно. Могу я хотя бы окно Чарли увидеть? Не его самого. Или это тоже незаконно?

Зак сомневается, и я дожимаю:

– Ты бросил нас в доме сержанта Салливана отдуваться за всех и делать твою работу. Я об этом никому не рассказала, и другие промолчали.

Он краснеет и отворачивается, глядя на горы. В темноте их темный силуэт похож на кардиограмму.

– Я следовал инструкции. Но, возможно, в твоих словах есть логика: смотреть на здание теоретически не запрещено… Ладно, давай провожу.

Мы огибаем левое крыло, и офицер щурится, считая окна. Сейчас уже стемнело, и только россыпь фонарей вдоль аллеи освещает сказочно-красивое красное кирпичное здание. На улице не холодно, но я кутаюсь в куртку и стягиваю рукава ниже кистей, сминая ткань внутри.

– Вон то, на втором этаже. Но вам нельзя разговаривать. Я побуду с тобой.

Я стою прямо в пятне искусственного света, надеясь, что Чарли чудесным образом прочитает мои мысли. Но даже если не увижу его сегодня, вернусь завтра, одна, без надзора. Может, тогда получится.

Магничу взглядом высокое прямоугольное окно, и мы вместе с Заком вздрагиваем, когда створку вдруг дергают вверх, открывая проем. Натали упирается ладонями в подоконник и глубоко дышит, а потом замечает меня и возмущенно кричит:

– О, да ради всего святого! И эта туда же! – Медсестра отворачивается и грубо просит: – Вернись на место, негодник! У тебя процедуры через пять минут.

– Натали, любимая моя, тогда займись подготовкой чертовых процедур. Дай мне пять минут подышать воздухом, или я пожалуюсь, что ты запрещаешь мне дышать, – раздается невероятный, волшебный голос Чарли, и он наконец показывается в проеме, подвинув клокочущую от негодования медсестру.

– Вам нельзя разговаривать! – напоминает в панике Зак, боясь притронуться ко мне и увести силой. Но я сейчас, как молот Тора: меня никто не сдвинет с места, кроме самого Тора. А его в Ламлаше нет. Он где-то в Скандинавии.

«Привет», – показываю на языке жестов.

«Привет». – Чарли прикрывает веки, опуская голову, словно груз с плеч упал, а потом улыбается, взглядом выпивая мое дыхание, и спрашивает: «Как ты?»

«Хорошо. А ты?»

«Хочу к тебе».

«Я очень сильно люблю тебя, Чарли».

«Повторяй чаще, детка. Тогда я быстрее выйду отсюда».

– Ри, я приказываю тебе покинуть территорию госпиталя, – наконец смелеет Зак. Он включает рацию, давая понять, что сдаст меня, и я торопливо добавляю:

«Директор вызвал Джейсона, он прилетит через две недели».