Позднее тем утром ко мне зашел уже третий врач – Уильям Сигел. Он представился мне и маме (та была наслышана о его звездной репутации). За день до этого она упомянула Сигела в разговоре со своим терапевтом, и тот заметил: «Вас лечит Сигел? Как вам удалось его заполучить?» Уильям Сигел был харизматичным мужчиной и всем своим видом располагал к себе. Проведя неврологический осмотр, он протянул маме руку и произнес:

– Мы во всем разберемся. С Сюзанной все будет в порядке.

Мама уцепилась за его слова как за спасательный плот и прозвала Сигела «Багси[9]» – своим личным доктором-гангстером.

Мозг словно рождественская гирлянда. Когда все работает, лампочки светят ярко, и даже если одна погаснет, адаптивные способности мозга таковы, что остальные по-прежнему будут сиять. Но порой бывают повреждения такого рода, что даже одной перегоревшей лампочки достаточно, чтобы погасла вся цепь.

На следующий день после знакомства с Багси меня навестила доктор Сабрина Хан из психиатрического отделения. Она представилась Стивену и мне. Это был уже четвертый врач из моей «коллегии», и она тоже слышала о двух моих попытках к бегству: ночью и утром, в присутствии доктора Руссо. Во врачебном журнале доктор Хан охарактеризовала меня как «слегка растрепанную, беспокойную», в «откровенной пижаме» (на мне были узкие леггинсы и прозрачная белая рубашка) и отметила, что я теребила проводки от аппарата для ЭЭГ.

Для психиатра очень важно дать не только психологическую, но и визуальную характеристику пациента. Мой растрепанный и «неприкрытый» вид мог быть симптомом мании: в маниакальную фазу больные биполярным расстройством нередко забывают о внешности и частично утрачивают способность контролировать свои импульсы, что приводит к саморазрушительным последствиям – например, неразборчивости в сексуальных связях. И хотя в прошлом у меня не было проблем с психическим здоровьем, по возрасту я попадала в группу риска: такого рода заболевания обычно развиваются в период от 18 до 25 лет, хотя у женщин возможны и в более зрелом возрасте.

Доктор Хан делала заметки, а я вдруг заявила:

– У меня расщепление личности.

Она терпеливо кивнула. Я выбрала один из самых противоречивых диагнозов в психиатрической сфере. Диссоциативное расстройство идентичности – так его теперь называют – это болезнь, при которой создается впечатление, что в человеке «живут» несколько совершенно разных, отличающихся друг от друга личностей, вплоть до того, что сам пациент порой не подозревает о существовании остальных своих «ипостасей». Некоторые врачи верят в существование этого диагноза, другие – нет (особенно учитывая, что «знаковая» пациентка с этим заболеванием – Сибил[10] – впоследствии оказалась шарлатанкой). Больные часто путают диссоциативное расстройство с другими психическими заболеваниями, в частности с шизофренией. Я вот явно запуталась.

– Этот диагноз поставил вам психиатр или, может быть, психолог? – мягко спросила доктор Хан.

– Да. Психиатр диагностировала у меня биполярное расстройство.

– И вы принимали лекарство от этой болезни?

– Я отказалась. Выплюнула его. Мне нужно отсюда выбраться. Мне здесь не место. Мне нужно в психбольницу. В Беллвью[11]. Здесь я в опасности.

– Почему вы так считаете?

– Все обо мне судачат. Они обсуждают меня и насмехаются надо мной за глаза. Мне нужно в Беллвью, там знают, как лечить мою болезнь. Не понимаю, что я вообще тут делаю. Я слышу, что обо мне говорят медсестры! Я слышу их мысли. Они говорят гадости.

«Параноидальное восприятие», – записала доктор Хан в журнале.

– Вы слышите их мысли? – переспросила она.

– Да. Весь мир надо мной потешается!

– А что еще вы слышите?

– По телевизору меня тоже обсуждают.

«Бред отношения», – записала доктор Хан. Бред отношения – это уверенность пациента в том, что в газетных статьях, песнях и телешоу говорится именно о нем.

– Бывали ли в вашей семье случаи психических заболеваний?

– Не знаю. Возможно, у бабушки было биполярное расстройство. Но вообще, они все сумасшедшие, – рассмеялась я. А потом накинулась на нее: – А вы знаете, что я имею полное право сама уйти отсюда? Я просто могу взять и уйти. По закону меня нельзя здесь удерживать против воли. Не хочу больше с вами разговаривать.

На основе наблюдений доктор Хан поставила два предполагаемых диагноза: «аффективное расстройство, требует уточнения» и «психоз, требует уточнения». Ее насторожили мои припадки и меланома в анамнезе: ей казалось, что у болезни должна быть неврологическая причина.

Если же мой внезапный психоз объяснялся не болезнью неврологического характера, самым вероятным диагнозом, по ее мнению, было биполярное расстройство типа А. Биполярное расстройство типа А характеризуется маниакальными или смешанными фазами (манией и депрессией). По шкале оценки биполярных пациентов от 1 (самые тяжелые случаи) до 100 (отсутствие симптомов) она поставила мне 45 – «серьезные симптомы». Доктор Хан также порекомендовала приставить ко мне индивидуальную охрану, чтобы предупредить возможные попытки к бегству.

Чуть позже в тот же день к команде присоединился пятый врач. Мой случай заинтересовал доктора Иэна Арслана, психофармаколога. Арслан был под два метра ростом и больше напоминал стареющего хиппи, чем врача. За его любовь к поэтам-битникам и интеллектуальным объяснениям абстрактных медицинских терминов один из коллег-врачей прозвал его «ходячей битниковской энциклопедией».

Он тоже был наслышан о моих попытках сбежать и параноидальном бреде, поэтому сначала обратился к маме, попросив ее вспомнить все, что случилось за последние недели – с того момента, как я начала странно себя вести. Затем он поговорил с отцом. Короткой беседы со мной хватило, чтобы у него сложилось яркое представление о моих симптомах. Он опросил медсестер и даже позвонил доктору Бейли, который, согласно заметкам Арслана, заявил, что я «злоупотребляла алкоголем и выпивала две бутылки вина в день». С момента нашего последнего разговора с доктором Бейли количество выпиваемого мною алкоголя почему-то выросло в несколько раз.

Подытожив все собранные данные, доктор Арслан наметил два диагноза, которые ему хотелось бы исключить: постприпадочный психоз и шизоаффективное расстройство. Он не стал говорить моим родителям о втором предположительном диагнозе, зная, что это их расстроит.

Термин «шизоаффективное расстройство» впервые прозвучал в 1933 году в знаменитой работе «Шизоаффективные психозы». «Как гром среди ясного неба, рациональный ум вдруг охватывает сильнейший бред… пламя его разгорается без каких-либо предупредительных сигналов».