Анджела, как истинный репортер, тут же начала меня расспрашивать:

– Сюзанна, что с тобой вообще творится?

– Я… не… помню, – запинаясь, ответила я. Чуть позже я прервала наш разговор на другую тему и спросила внезапно более четким голосом, но все же замедленно: – А что обо мне говорят?

– Не волнуйся. Никто ничего не говорит. Но все беспокоятся за тебя, – заметила Анджела.

– Да нет же, скажи. Я хочу знать.

– Никто не говорит ничего плохого, Сюзанна. Клянусь.

– А я знаю, что в «Сплетнике» обо мне гадостей написали, – не унималась я.

«Сплетник» – так назывался блог светских новостей.

Джули с Анджелой озадаченно переглянулись.

– Ты о чем?

– В «Сплетнике» писали обо мне гадости. Мое имя было в заголовке. – Я села в кровати с абсолютно серьезным видом. – Как думаете, может, им позвонить?

Анджела покачала головой:

– Хм, нет. Мне кажется, это плохая мысль. Может, напишешь им по электронной почте, когда тебе станет лучше?

Примерно через час Анджела и Джули попрощались и прошли по коридору к лифтам. По-прежнему молча нажали на кнопку вызова и стали ждать. А когда сели в лифт, Джули тихо произнесла:

– Думаешь, она теперь навсегда такой останется?

Вопрос был задан неспроста. Та я, которую Джули с Анджелой только что повидали, мало напоминала меня старую, ту, которую они знали уже много лет.

Но все же что-то от меня прежней еще сохранилось. Хотя я больше не могла концентрировать внимание долго и поэтому не могла читать, я сохранила способность писать, и отец дал мне линованный блокнот, в котором я записывала, как себя чувствую. С помощью записей я также могла общаться с посетителями, а они имели возможность лучше понять, что со мной происходит.

Меня увлекло не только описание моих проблем в блокноте: я, как одержимая, поставила себе цель поблагодарить всех, кто присылал мне цветы. Моя палата была завалена букетами: белые нарциссы, желтые тюльпаны, розовые розы, оранжевые подсолнухи, розово-белые лилии (мои любимые). Я умоляла отца составить список имен, чтобы я всем могла отправить благодарственные письма, когда лучше себя почувствую. Когда я слишком устала писать, папа сам написал несколько коротких записок за меня. Но мне так и не довелось отправить эти благодарности. Потому что очень скоро дела приняли совсем дурной оборот.

Из Центра контроля заболеваний и Нью-Йоркской государственной лаборатории пришли результаты анализов: все отрицательные. Теперь у врачей был длинный список болезней, которых у меня не было. Он включал следующие инфекционные заболевания:

• Болезнь Лайма, часто возникающая после укуса клеща.

• Токсоплазмоз – заболевание, вызываемое паразитами. обычно переносится кошками.

• Криптококковый менингит, вызываемый грибком.

• Туберкулез, поражающий легкие.

• Лимфоретикулез, или «болезнь кошачьей царапины».

Также пришли результаты исследований на ряд аутоиммунных заболеваний – неполного перечня, ведь аутоиммунных заболеваний больше ста. Они также были отрицательными. Итак, у меня не было:

• Синдрома Шегрена – поражения слезных и слюнных желез.

• Рассеянного склероза – болезни, при которой поражается миелин – белково-липидная оболочка вокруг нейронов.

• Красной волчанки – заболевания соединительной ткани.

• Склеродермии – кожного заболевания.

Короче говоря, ничего. Ни одного «ненормального» результата. Даже различные МРТ и КТ были абсолютно чистыми. Если верить результатам исследований, я была здорова на все сто. Родители заметили, что врачи начали отчаиваться: им, видимо, казалось, что они никогда не выяснят, что же со мной не так. Было ясно, что, если физическая причина моей болезни так и не обнаружится, мне предстоит отправиться в куда более неприятное место. Все это понимали, но никто не признавался вслух. Поэтому моей семье был совершенно необходим человек, который верил бы в меня, несмотря ни на что. Впервые за всю историю общения с врачами моя мама надеялась, что хоть один анализ на заболевание даст положительный результат. Тогда, по крайней мере, мы получили бы ответ.

Каждый день мама с нетерпением ждала встречи с доктором Багси. Он был похож на доброго дедушку, и его неунывающий оптимизм и добрые слова стали единственным лучиком света в эти темные дни. В день, когда пришли результаты анализов, Багси не появился, и она заволновалась и отправилась в коридор его искать. Она увидела его белый лабораторный халат, когда он выходил из палаты в конце коридора.

– Доктор Сигел? – позвала она его с вопросительной интонацией. Он быстро повернулся, лицо его было серьезным – видимо, он спешил. – Как дела у Сюзанны? Выяснили что-нибудь?

Он взглянул на нее без капли прежнего дружелюбия и оптимизма.

– Ее случай передали другому врачу, – бесстрастно проговорил он и повернулся, чтобы уйти.

– Что… что? – запинаясь, проговорила мама. Ее нижняя губа дрожала. – И что нам делать?

– Не знаю, что сказать. Я больше не ее лечащий врач, – повторил он, повернулся и торопливо ушел.

Маме вдруг показалось, что она осталась совсем одна. С начала моей болезни ей пришлось пережить немало трудных минут, но эта, пожалуй, была хуже всех. Ведь даже один из лучших врачей в стране сложил руки, отказавшись меня лечить!

Мама сделала глубокий вдох, расправила жакет и вернулась в мою палату. В тот момент она чувствовала себя глупо, ведь она поверила, что я была для Сигела чем-то большим, чем просто пациенткой, одной из многих. Чуть позже ко мне зашла доктор Руссо, и мама с трудом смогла заставить себя взглянуть на нее. Теперь доктор Руссо была нашей единственной надеждой. Но закончив осмотр, она повернулась к маме и проговорила:

– Мы с доктором Наджаром считаем, что необходимо провести еще одну люмбальную пункцию.

Поскольку мое состояние ухудшалось, мысль о повторной люмбальной пункции уже не казалась такой пугающей, как прежде. Но маму больше заинтересовало упоминание о новом враче.

– А что это за доктор Наджар?

– Он взялся за случай вашей дочери. Это блестящий врач, – сообщила доктор Руссо.

Доктор Сухель Наджар присоединился к врачебной коллегии после того, как ему позвонил доктор Сигел. Он разрешил несколько «загадочных» случаев, заслужив этим репутацию человека, к которому обращались в самых непонятных ситуациях. И вот доктор Багси передал ему свой самый трудный случай.

– Я ничего не понимаю, – признался доктор Сигель доктору Наджару. – Нужна ваша помощь.

Он перечислил все симптомы и предполагаемые диагнозы, противоречащие один другому. По мнению психиатров, причиной моего поведения была душевная болезнь, но увеличенное число лейкоцитов свидетельствовало об инфекции, а результаты всех других анализов были отрицательными. Доктор Наджар сразу же предположил, что у меня одна из разновидностей вирусного энцефалита – воспалительного заболевания, скорее всего, вызванного вирусом герпеса. Теория о шизоаффективном расстройстве показалась ему неубедительной, и он предложил начать вводить мне внутривенно противовирусный препарат ацикловир.

Но пришли результаты анализов на вирусы, и его догадки не подтвердились. У меня не оказалось ни ВИЧ, ни вируса простого герпеса типа А и Б; отрицательным был и анализ на вирусный энцефалит, поэтому доктор Наджар прекратил лечение ацикловиром. Другим вероятным диагнозом была аутоиммунная реакция; и здесь можно было применить экспериментальную иммунотерапию, которую доктор Наджар успешно опробовал на одном пациенте с воспалением мозга. Лечение включало стероиды, внутривенное введение иммуноглобулина и переливание плазмы.

– Думаю, необходимо немедленно начать введение иммуноглобулина, – заявил доктор Наджар, увидев, что исследования на вирусы дали отрицательные результаты.