Однажды я попросила Джеймса отвести меня в город на педикюр – у моего сводного брата скоро была свадьба. Он высадил меня в центре, и я сказала, что позвоню ему через час; но когда отец приехал в Саммит из Бруклина меня навестить, то обнаружил, что меня нет уже два часа и я так и не звонила (я зашла в «Старбакс» выпить кофе, а потом пошла в салон – это меня задержало). Началась паника. Меня стали искать по всему городу, и наконец отец остановился у «Маникюрного салона Ким».

Заглянув в тонированную витрину салона, он увидел меня в массажном кресле. Я сидела с застывшим видом и смотрела прямо перед собой – будто спала с открытыми глазами. С уголка нижней губы капала слюна. Другие клиентки салона – женщины средних лет, «мамочки из Саммита», как их называли, – уже нервно поглядывали в мою сторону. Их безмолвные взгляды как будто говорили: «Посмотри-ка на эту ненормальную!» Отец потом признался, что пришел в такую ярость, что вынужден был отойти от окна, прислониться к витрине соседнего магазина и успокоиться. И лишь через минуту он сделал глубокий вдох, вошел в салон с широкой улыбкой и произнес:

– Вот ты где, Сюзанна. А мы тебя искали!

На той же неделе мама взяла выходной и предложила пройтись по обувным магазинам на Манхэттене. В одном из бутиков в Верхнем Ист-Сайде я засмотрелась на туфли, и тут к маме подошла продавщица.

– Как тихо и спокойно она себя ведет! Какая милая девочка, – радостно заметила женщина. Она явно посчитала меня умственно отсталой.

– Она не милая, – процедила мама, придя в ярость.

Я, к счастью, не слышала их разговор.

На обратном пути в электричке я заснула на мамином плече. Из-за лекарств и остаточной когнитивной усталости моего выздоравливающего мозга попытки вести себя «нормально» всегда действовали на меня выматывающе.

В Саммите, спускаясь по ступеням с железнодорожной платформы, я вдруг услышала свое имя. Сначала я решила не обращать внимания. Мало того, что реальный мир и иллюзорный по-прежнему путались у меня в голове, мне сейчас меньше всего хотелось встретить кого-то из знакомых. Но меня окликнули еще раз. Я повернулась и увидела свою старую школьную подругу Кристи – та шла нам навстречу.

– Кристи, привет. – Я пыталась говорить громко и уверенно, но все равно получился шепот.

Мама заметила это и объяснилась за меня:

– Мы ездили в город пройтись по магазинам. Купили туфли. – Она приподняла пакеты.

– Здорово. – Кристи вежливо улыбнулась. Она слышала, что я заболела, но не подозревала, что проблема связана с неврологией. Наверное, думала, что я ногу сломала. – Как ты себя чувствуешь?

Как я ни пыталась призвать на помощь свою говорливость, которая некогда была моей отличительной чертой, на ее месте осталась лишь зияющая дыра. Внутри меня все так перепуталось и стало таким непонятным, что я стала неспособна на светские беседы. Я могла думать лишь о том, как горят мои щеки и потеют подмышки. В тот момент я поняла, какой это дар – умение общаться.

– Хороошооо. – Я протянула это слово, будто мой рот был набит манной кашей.

Мысли продолжали кружиться, натыкаясь на пустоту. «Ну скажи же что-нибудь, скажи!» – кричал мой внутренний голос, но безуспешно. Стоя в тишине, я чувствовала, как солнце обжигает плечи. Кристи встревоженно смотрела на меня. Неловкая пауза – и она помахала рукой, сославшись на то, что опаздывает.

– Рада была повидаться, – сказала она и повернулась, чтобы уйти.

Я кивнула и проводила ее взглядом. Она скрылась за дверью на станцию. Я же чуть не расплакалась прямо там, посреди улицы. В тот момент я чувствовала себя совершенно беспомощной – в особенности по сравнению с ощущением, охватывавшим меня на пике психоза: что мне, как сверхчеловеку, все подвластно. Догадавшись, насколько глубоки были мои переживания, мама взяла меня за руку и повела к машине.

Несмотря на то что я все еще вела себя как зомби и крайне нервировала этим окружающих, Джеймс, как и Стивен, порой замечал во мне проблески «старой» Сюзанны. Все надеялись, что рано или поздно она вернется. Однажды в гости заехала Ханна. Мы сидели в гостиной и смотрели «Синий бархат» – фильм моего любимого режиссера Дэвида Линча. Прошло примерно пятнадцать минут с начала фильма, и Джеймс с Ханной разговорились о том, как ужасно играют актеры. Я ничего не ответила, но намного позже, когда они говорили уже о другом, прервала их и заметила:

– Это нарочно. Плохая игра. Это ранний стиль Линча. В «Диких сердцем» они играют уже намного лучше.

Джеймс и Ханна замолчали, тихо кивая. В тот вечер никто ничего не сказал, но позднее они вспоминали этот момент как еще одно подтверждение тому, что моя прежняя личность не пострадала – она просто была еще глубоко запрятана.

Не считая прогулок до «Старбакса», просмотра «Друзей» и поездок в кафе-мороженое, мои дни проходили в постоянном ожидании – я, как истосковавшийся щенок, ждала приездов Стивена. Тот приезжал в Саммит на пригородном поезде.

За руль мне было нельзя, и на станцию меня возили мама, Аллен или Джеймс. Как-то раз мы с мамой сидели в машине и ждали появления Стивена, и тут она воскликнула, показав пальцем на платформу:

– Вот он! Смотри, как изменился!

– Где?

Я оглядывала толпу. Но узнала его, лишь когда он остановился у моего окна. Он сбрил бороду и отрезал свои волосы длиной до подбородка: теперь у него была щеголеватая стрижка, волосы гладко зачесаны назад в стиле 1940-х. Он показался мне еще красивее, чем всегда. Глядя, как он садится в машину, я вдруг ощутила щемящее чувство благодарности за то, что мне встретился такой преданный и самоотверженный друг. Конечно, я знала об этом и раньше, но в этот момент меня переполнило глубокое чувство к нему.

Я поняла, что люблю его не только потому, что он не бросил меня, но и за то, что он наполнил мою жизнь ощущением безопасности и смыслом в сложнейший ее период. Я много раз спрашивала у него, почему он остался, и он всегда отвечал одинаково: «Потому что люблю тебя и хотел быть с тобой; потому что знал, что ты все еще там». Благодаря силе любви он продолжал видеть меня прежнюю, невзирая на все метаморфозы моей личности.

И хотя для Стивена, как он утверждал, я всегда оставалась той же «старой» Сюзанной, большинству людей с этим было сложнее. Через несколько дней я согласилась пойти на вечеринку в честь возвращения Брайана, одного из наших со Стивеном самых близких друзей. Тот ненадолго приехал домой из Остина, где сейчас жил.

Когда мы приехали, на заднем дворе дома его матери горел гриль и люди разных возрастов сидели вокруг, ели бургеры, играли в петанк и общались. Но стоило нам со Стивеном и его сестрами присоединиться к компании, как я буквально почувствовала «перемену ветра»: все принялись таращиться на меня, больную девушку. Хотя, скорее всего, мне это почудилось – ведь большинство приглашенных даже не знали о моей болезни, а многие видели меня впервые, – мне казалось, что я в центре внимания, и это внимание было мне совсем неприятно.

Но друзья, которые были на том же празднике, вспоминают, что я выглядела неестественно счастливой и улыбалась приклеенной, застывшей улыбкой до ушей. Может, это была маска, своего рода защитная броня, при помощи которой я пыталась отгородиться от пугающей меня толпы?

На вечеринке меня почти никто не расспрашивал о больнице, хотя те, кто слышал о моей беде, подходили настороженно, потупив глаза, – как будто им было стыдно, что они знали, хоть и мельком, о том, что случилось со мной. Этим людям казалось, что я ускользнула от них, а на смену пришел двойник Сюзанны, который лишь напоминал о том, каким человеком я была когда-то. А у меня в голове крутились вопросы: слышали ли они о том, что я лежала в больнице? Или им сказали, что я сошла с ума? Вместо того чтобы заговорить с ними, я сверлила их неподвижным взглядом, не в силах выдавить ни слова. Наконец я бросила все попытки завязать общение и сосредоточилась на поедании сочного арбуза и жаренных на гриле бургеров.