– Ты что-нибудь знаешь об укусах клопов?

Я часто в шутку говорила, что если бы у меня была дочь, мне хотелось бы, чтобы она была похожа на Анджелу. В редакции она была моим героем. Три года назад, когда мы познакомились, она была робкой, учтивой молодой женщиной из Квинса всего на пару лет меня старше. В «Пост» она перешла из маленькой еженедельной газеты, и напряженная работа в крупном городском таблоиде постепенно раскрыла в ней талантливого репортера – одного из самых одаренных в «Пост». Анджела выдавала превосходные репортажи пачками. Поздно вечером в пятницу ее можно было застать за написанием четырех статей сразу на четырех разных экранах. Само собой, я стала на нее равняться. А теперь мне очень нужен был ее совет.

Услышав страшное слово «клопы», Анджела машинально отодвинулась.

– Только не говори, что они у тебя есть, – шаловливо улыбнувшись, проговорила она.

Я начала показывать ей свою руку, но не успела пожаловаться, как у меня зазвонил телефон.

– Готова? – Это был Стив, новый воскресный редактор.

В свои тридцать пять он уже стал главным редактором воскресного выпуска – то есть моего подразделения, – и хотя вел себя дружелюбно, я его побаивалась. По четвергам Стив устраивал встречу с репортерами, где каждый предлагал свои идеи для воскресной газеты. Услышав его голос, я с ужасом поняла, что совершенно не готова к этой встрече. Обычно у меня были заготовлены как минимум три внятные идеи – не всегда гениальные, но, по крайней мере, было что предложить. А сейчас – ничего, совершенно нечем заполнить свои пять минут. Как так могло случиться? Забыть о брифинге было невозможно: это был еженедельный ритуал, к которому все мы старательно готовились даже в выходные.

Позабыв о клопах, я встала, таращась на Анджелу и отчаянно надеясь, что пока доберусь до кабинета Стива, все разрешится само собой.

Я нервно прошагала по «Пайн-стрит» и зашла в его кабинет. Села рядом с Полом – редактором воскресных новостей и моим близким другом, который взял меня под крылышко, еще когда я училась на втором курсе. Я кивнула ему, стараясь однако не встречаться с ним взглядом. Поправила на носу очки с огромными поцарапанными стеклами, которые один мой друг-журналист как-то назвал моим личным средством предохранения, потому что «никто не захочет с тобой спать, пока ты в них».

Некоторое время мы сидели в тишине, и я надеялась, что успокоюсь в присутствии Пола – такого знакомого и импозантного. Копна рано поседевших волос, привычка вставлять слово «хрен» везде и повсюду как междометие – Пол воплощал собой все старомодные стереотипы репортера и был блестящим редактором.

Нас познакомил друг семьи, и летом, после окончания первого курса, Пол дал мне возможность попробовать себя в качестве репортера. Через несколько лет работы «на подхвате» – горячие новости, сбор информации для других репортеров, пишущих статьи, – Пол подкинул мне первое крупное задание: статью о дебошах в студенческом общежитии Нью-Йоркского университета. Я вернулась со статьей и фотками, как я играю в пиво-понг; моя отвага его поразила, и хотя разоблачительная статья так и не вышла в свет, он стал поручать мне все больше репортажей, и, наконец, в 2008 году меня приняли в штат. И вот, сидя в кабинете Стива совершенно неподготовленной к сегодняшней встрече, я чувствовала, что подвела Пола, который верил в меня и уважал, я все еще ощущала себя недоучкой.

Молчание затянулось, и я подняла голову. Стив и Пол выжидающе смотрели на меня, и я начала говорить, надеясь, что по ходу что-нибудь придумаю.

– В одном блоге была история… – пробормотала я, в отчаянии пытаясь зацепиться за обрывки наполовину сформулированных мыслей.

– Так не пойдет, – прервал меня Стив. – В следующий раз найди что-то получше. Договорились? Чтобы ни с чем больше не приходила.

Пол кивнул – его лицо пылало. Впервые за всю свою журналистскую карьеру я села в лужу: такого не случалось даже в школьной газете. Я вышла с собрания, кипя от злости на саму себя, озадаченная собственной тупостью.

– Все нормально? – спросила Анджела, когда я вернулась на свое место.

– Да, только я вдруг разучилась делать свою работу. Но это ерунда, – мрачно пошутила я.

Она рассмеялась, показав немного неровные зубы, которые, однако, ничуть ее не портили.

– Брось, Сюзанна. Что стряслось? Не бери в голову. Ты профи.

– Спасибо, Андж. – Я хлебнула остывшего кофе. – Просто сегодня не мой день.

Вечером, шагая на запад от здания «Ньюскорп» на Шестой авеню, мимо туристической клоаки Таймс-сквер к своему дому в Адской кухне, я размышляла о случившихся за день неприятностях.

Как будто нарочно реализуя стереотип нью-йоркского писателя, я снимала тесную однокомнатную квартиру-студию и спала на раскладном диване. Окна квартиры, в которой царила странная для Нью-Йорка тишина, выходили в общий для нескольких многоквартирных домов двор. Здесь меня чаще будили не завывания полицейских сирен и скрип мусоровозов, а сосед, играющий на аккордеоне на своем балконе.

Несмотря на заверения службы по борьбе с насекомыми, утверждавшей, что мне не о чем беспокоиться, я могла думать только об укусах клопов, отправляя в помойку свои любимые статьи из «Пост», напоминающие о том, какая странная у меня работа – жертвы и подозреваемые, опасные трущобы, тюрьмы и больницы, двенадцатичасовые смены, проведенные на холоде в машине фотографов в ожидании знаменитости, которую нужно было «поймать» и сфотографировать. Занимаясь своим делом, я наслаждалась каждой минутой. Так почему вдруг все начало валиться из рук?

Распихивая свои сокровища по мусорным мешкам, я останавливалась, чтобы прочесть некоторые заголовки. Среди них был самый крупный репортаж в моей карьере: мне удалось договориться об эксклюзивном тюремном интервью с похитителем детей Майклом Делвином. Все СМИ страны гонялись за этой историей, а я была всего лишь студенткой выпускного курса Вашингтонского университета Сент-Луиса. Но Делвин говорил со мной дважды. Однако на этом история не закончилась. После выхода статьи адвокаты Делвина сорвались с катушек; против «Пост» затеяли дело по обвинению в клевете, пытались добиться запрета на публикацию, а местные и национальные СМИ начали критиковать мои методы в прямом эфире, ставить под сомнение этичность тюремных интервью и таблоидов в принципе. Полу в то время пришлось вытерпеть немало слезных звонков от меня, и это нас сблизило; в конце концов газета и мои вышестоящие редакторы за меня заступились.

И хотя этот опыт стоил мне немалого количества нервных клеток, он разжег мой аппетит, и с тех пор меня вроде как провозгласили штатным тюремным репортером. Делвин же получил три пожизненных.

А еще был репортаж о ягодичных имплантах – «Осторожно, сзади», заголовок, который до сих пор вызывал у меня улыбку. Я работала под прикрытием: притворилась стриптизершей, которой нужно дешево увеличить зад, и обратилась к женщине, проводившей нелегальные операции в гостиничном номере в центре. Помню, я стояла, спустив трусы до колен, и прямо-таки обиделась, когда она объявила цену – «тысячу за штуку», то есть вдвое больше, чем взяли с девушки, которая навела нас на это предприятие.

Журналистика была самым интересным делом на свете: жизнь как в приключенческом романе, только еще удивительнее. Но я не подозревала, что вскоре моя судьба примет настолько странный оборот, что о ней впору будет писать в моем собственном любимом таблоиде.

Хотя воспоминание о «ягодичном репортаже» вызвало у меня улыбку, я и эту вырезку отправила к растущей горе мусора. «Там ей самое место», – фыркнула я, несмотря на то что эти безумные истории были мне дороже золота. В тот момент мне казалось, что я просто должна выбросить все это, но на самом деле подобная беспощадная расправа со следами многолетней работы была мне совершенно несвойственна.

Я, как жадный хомяк, хранила все, что имело для меня сентиментальную ценность, – стихи, написанные в четвертом классе, двадцать с лишним дневников еще со школы. Тогда мне было невдомек, что паника из-за клопов, забывчивость на работе и внезапное желание выбросить всю бумагу были как-то взаимосвязаны – ведь я не знала, что навязчивое ощущение «присутствия насекомых» может быть признаком психоза. Проблема малоизученная, так как люди, страдающие паразитофобией, или синдромом Экбома, чаще обращаются с жалобой на воображаемых насекомых не к психиатрам, а в службу борьбы с паразитами или к дерматологам, и в результате так и живут, не подозревая о своем диагнозе. Мои же неприятности, как оказалось, были гораздо серьезнее чешущейся руки и встречи, к которой я забыла подготовиться.