Батула нигде не видно уже двое суток.

Следующее письмо:

— Сегодня застукала Изму в лаборатории без моего ведома. Вытолкала его взашей. Думаю, стоит ли сообщить об этом графу? Если он шпионил, то не по своей инициативе, а если это так, то и сообщать ни к чему. В конце концов, ничего важного он выяснить не мог. Результаты исследований я держу тщательно зашифрованными и… хотя об этом, думаю, пока не стоит…

Анализ растения подтвердил стопроцентное совпадение. Значит, махди не только едят его, но и вонзают себе в голову. Может быть, в качестве нейростимулятора или иного наркотического вещества? В истории галактики не раз встречались расы, чьи религиозные ритуалы сопровождались применением психотропных веществ, однако это не объясняет, почему я не могу просканировать их тела. Чутье подсказывает, что здесь нечто иное…

Пока Аверре продолжает заниматься неизвестно чем неизвестно где, я решила посетить местную библиотеку. Милейшая старушка госпожа Чи» Эмей без вопросов позволила мне ознакомиться с материалами о махди, имеющихся в их архивах. К моему сожалению, оказалось, что таковых крайне мало. Бегло пробежав глазами каждую из пяти книг, я поняла, что едва ли найду ответ здесь. Наудачу, я задала пару вопросов госпоже-архивариусу и она меня не разочаровала. Чи» Эмей сказала, что минн — так называется растение — для махди нечто вроде тотема, их покровитель и защитник от посланцев извне. Что это значило, я сама понимаю смутно, но думаю, что мне следует поговорить с Батулом и графом и постараться убедить их отправиться в джунгли. Мертвые махди едва ли поведают мне что-либо еще, а вот живые могут.

На этом письмо обрывалось. Но за ним было еще:

— Занди отказал. До сих пор не понимаю причину этого, но он только сказал: «Чужакам путь в леса закрыт. Те, кто уходят, назад не возвращаются». Не слишком обнадеживающе, как считаешь? Я пыталась объяснить ему, что мои исследования продвигались бы быстрее, имей я возможность работать с живым махди, но он отказался наотрез. И при этом смотрел на меня как-то странно. Я никогда не встречала столько боли в глазах молодого человека. Но что еще больше меня поразило, так это страх. Да, да. Я видела жуткий, первобытный страх в его глазах. Хотелось бы мне знать, какие мысли скрываются в его голове… В такие моменты я почти жалею, что не элийр.

Батула я так и не увидела. Занди сказал, что не знает, где тот может быть. Так я ему и поверила…

Вернулась в лабораторию, где снова обложилась книжками о культуре и истории боиджийских аборигенов. Читать о них оказалось несравненно интересно. Мне хотелось знать, кто был автором всех этих исследований, но обложки книг такового не называли.

Изма, думаю, понимал мой интерес и предложил проверить экспонаты, хранящиеся в лавке наверху. До этого я практически не уделяла внимания отвратительному шоу уродцев, выставленному в старых пыльных витринах. Зато, каких только безделушек я здесь не увидела, и все они принадлежали культуре махди, включая мумифицированные головы некоторых их жрецов. Я взяла одну из голов в лабораторию. Мне было любопытно, отличалась ли она чем-нибудь от тех, кто был просто мертв.

Вскрыв череп, я обнаружила мозг, что было странно, ведь обычно при мумифицировании, если верить обрядам большинства рас, занимавшихся примерно тем же самым, его извлекают, чтобы предотвратить разложение. Но тут о разложении не шло и речи. Мозг просто затвердел и по составу напоминал сушеную древесину.

Подвергнув фрагмент серого вещества анализу, мне стал ясен принцип обряда. Видимо, махдийские жрецы или те, кто этим делом заведовал, высаживали на клетках мозга пророщенные семена минна и как-то стимулировали их дальнейший рост. Развивающееся растение поедало клетки, перерабатывая их в некую клейкую массу, растение растворялось в этом веществе и погибало, а полученная субстанция застывала и уже не разлагалась. Получался непроницаемый кокон, сквозь который не смог бы пробиться и элийр!

Я так потрясена, однако это лишь малая толика того, что я могла бы узнать, будь у меня на руках образец живого растения и кто-нибудь из аборигенов. Я должна отправиться в лес сама.

Вероятно, это будет последнее мое письмо, пока не вернусь обратно в Мероэ. Понятия не имею, как они меня там встретят, но хочу надеяться на лучшее. Возьму с собой только минимум оборудования, сосредоточусь на работе. Думаю, так даже интересней, когда мне будет что рассказать тебе. Люблю тебя, мой малыш. Не скучай.

Здесь запись завершалась.

Я вылез из-за панели и, с трудом дойдя на ватных ногах до кесс-автомата, кое-как наполнил трясущийся в руках стаканчик горячим напитком.

Мама стремилась попасть к аборигенам. Не это ли ее погубило? Если хоть один махди виноват в ее смерти… Я позабочусь о том, чтобы от их деревни не осталось и камня на камне, неважно, сколько усилий для этого понадобится…

Из-за нахлынувшего раздражения, я непроизвольно сжал ладони в кулак, расплющив стаканчик и ошпарив себе ноги расплескавшимся кипятком.

Смачно выругавшись, отправился в кубрик, чтобы переодеться, но именно в этот момент хронометр напульсника дал сигнал о наступлении рассвета. А ведь еще надо успеть добраться до таверны, откуда мы условились начать свое путешествие в джунгли Боиджии!

Быстро переоблачившись в свежую одежду, я вернулся к панели управления и отсоединил инфочип матери от проектора, еще раз перепроверил наличие при себе склянки с семенами минна. Занди пообещал, что обо всем позаботится. Я надеялся, что снабдить нас оружием к этому тоже относится, потому что сами мы безоружные для аборигенов никакой опасности не представляли. Зато я мог поздравить себя с тем, что впервые в жизни, меня это мало беспокоит. Желание выяснить правду наконец-то вытеснило страх смерти. Махди оказались той точкой, в которой сошлись все нити, а раз так, то пришла пора нанести им визит.

Если ночью Мероэ будто вымирал, то и с приближением рассвета ситуация не спешила меняться. Первые солнечные лучи уже облизывали верхушки городских шпилей бронзовым светом, а на улицах по-прежнему не было ни души — местные жители никуда и никогда не спешили. Недавно прошедший дождь оставил после себя мелкие лужицы и бодрящий запах свежести, вдыхая который, мне было проще бороться с той растрепанностью чувств, которая владела мной теперь безраздельно.

Добираться до таверны «Тибо» пришлось тем же способом, что и до космопорта. Полное отсутствие людей на улицах только упростило задачу. Если Гетт и поднял шум по поводу моего побега, то это пока никак не проявлялось. Разве что парочка патрульных машин встретилась по дороге, да и те просто проплыли мимо, не сумев распознать меня среди неухоженных клумб. Для них я был не более чем темным пятном, неподвижной тенью, неинтересной и легко забываемой.

Переулок Джиптан отличался от большинства прочих улочек Мероэ обилием разросшейся дикой зелени. Густые верхушки паатов, дотягиваясь сюда из джунглей под городом, вгрызались в каменную кладку домов воздушными корнями, оплетая их своими тонкими прутьями и превращая мелкие закутки и подворотни в настоящие скрытые убежища для бездомных и прочих опустившихся представителей местного общества. «Тибо» располагалась аккурат между двумя такими участками, насквозь пропитанными смесью из вони отходов жизнедеятельности обитателей переулка и запаха буйно-цветущих лоз.

Полуживые диоды вывески все еще мерцали, хотя света на улице уже было достаточно, чтоб это стало незаметным. Взойдя на крыльцо на этот раз как человек, я оказался внутри и тут же с удивлением обнаружил, что заведение заполнено почти до отказа. Как будто час пик только-только начал спадать. Видно местное представление о ночном образе жизни не слишком отличалось от прочих миров Империи. Народ всех мастей развлекался, как мог. Кое-кто резался в азартные игры, но большинство примитивно заливало свои внутренности химическими соединениями, в разной степени приводящие их организмы в состояние эйфории.