— Вот как? — лицо Аверре приняло прежнее более человеческое выражение суровой грусти. — Тогда, на правах наставника, я сам приму за тебя решение. — И не произнеся больше ни слова, с занесенной для удара Иглой, прыгнул на меня.

Его движение было стремительным и неожиданным, как вспышка молнии. Я стоял, не двигаясь, словно завороженный зверек под гипнотическим взглядом болотного змея, и наблюдал, будто в замедленной прокрутке, за неотвратимым приближением острия Иглы к своему лицу. А в следующее мгновение ослепительная синяя вспышка, прилетев со стороны, насквозь прошила Батулову грудь, заставив его вскрикнуть от неожиданности и боли и затем, так и не выпустив из рук Иглу, улететь вместе с нею в черную пропасть между статуй под собственный протяжный жалобный вой.

Первой моей мыслью было: «Неужели?». Секунды проходили в безмолвной тишине, а я тупо смотрел в темноту у себя под ногами и все никак не мог поверить, что Аверре мертв. Рядом плавал, точно надоедливый светлячок, слабеющий световой шарик. Он трепетал и помаргивал, будто свечка на ветру, но не гас, поскольку некоторая часть моего «Я» все еще была сосредоточена на том, чтобы он горел. Чувство недоверия боролось во мне с облегчением от того, что все закончилось, хотя конец этот казался настолько неправдоподобным, насколько это вообще могло быть.

Тут я вспомнил, что до сих пор находился в пещере не один.

Подняв взгляд к уступу, я увидел Эйтн, чей образ отбрасывал дрожащие тени в неровном свете моего энергетического факела. Ее рука, сжимавшая бластер, все еще оставалась вытянутой, а полные губы сурово сжатыми, и только слезинка, скатившаяся вниз по щеке, оставила за собой блестящий след, тем самым сказав мне, что она сделала.

— Эйтн? — спросил я очень тихо, кажется, впервые обратившись к леди Аверре по имени.

Девушка не отвечала, по-прежнему глядя сквозь меня, куда-то в подпространство между пластами бытия. Я догадывался о том, что она там видела, но из вежливости и сострадания спрашивать не стал, поскольку отлично понимал, какие чувства она испытывала в этот момент, хотя и ничем не мог помочь. Если бы только слова благодарности за спасение моей жизни имели какое-то значение, я бы их произнес. Но я знал, что они бесполезны и потому молча стоял, глядя, как самая сильная из всех когда-либо виденных мною женщин, плачет от того, что лишила человека жизни. Более того, родственника. Хотя он, по моему мнению, этой самой жизни и не заслуживал вовсе.

Я не скажу о том, сколько мы так простояли над пропастью, радуясь в душе счастливому избавлению и одновременно скорбя о своих поступках. Но только после того, как она все-таки опустила оружие, я решился заговорить:

— Эйтн, мы должны выбираться. Надо посмотреть, что творится наверху. Надо… — последнюю фразу я не стал договаривать сознательно, поскольку рвался узнать, что Аверре сделал с моей мамой, но испытывал стыд за то, что из-за меня девушка лишилась любимого дяди. Сказать по правде, это был фактически первый раз, когда я признал свою вину, мучительно терзавшую мне душу.

Вдруг высоко над нами разгорелся настоящий огненный шар, такой мощный, что осветил каждый уголок сырого и мрачного урочища древних зодчих, кроме его непосредственных недр, одновременно окатив наши продрогшие тела мощной волной тепла. И голос, прозвучавший оттуда, наполнил меня до краев ощущением успокоения от осознания, что мама, не смотря ни на что, жива:

— Сет?!

— Я здесь!

— Все в порядке? — спросила она.

Но я не успел ответить, так как рядом с озабоченным лицом мамы появилось еще одно, принадлежащее Занди.

— Эпине, где Эйтн? — сразу же потребовал он ответа.

— Да тут она, — откликнулся я, бросив на девушку быстрый взгляд, — рядом стоит.

— Эйтн?! — прокричал Занди. — Вы целы?

Я не ждал, что она осчастливит его ответом, но, видимо, ее холодная натура к тому моменту уже успела взять верх, и леди Аверре совершенно будничным тоном сказала:

— Да. Мастер Аверре убит, но я бы хотела, чтобы вы поскорее вытащили нас отсюда. В моем нынешнем положении весьма неудобно снова заставить эту штуку работать.

Речь шла о подъемнике, который и помог нам спуститься.

— Не беспокойтесь, — тут же отозвался граф. — Я сейчас что-нибудь придумаю.

Что ж, энтузиазму и степени одержимости Занди риоммской красавицей можно было позавидовать, только мне все же было интересно, что именно он собирался предпринимать. Надеюсь, не веревку из минновых лиан плести? Мама, кажется, разделяла мои предположения, потому как, спокойно отодвинув его светлость от края, просто спорхнула вниз, легко, словно пушинка, приземлившись на запястье статуи рядом со мной.

— Ты цел? — тут же поспешила осведомиться она, схватив мое лицо в ладони и осмотрев его на свету.

— Мам, я нормально, ты лучшее ее осмотри, — я указал на Эйтн, которая, при более ярком освещении, теперь стала казаться похожей на приведение, настолько бледной и изможденной я ее никогда раньше не видел.

— Тебе нужно на воздух, милочка, — объявила мама, едва взглянув на нее. — Занди, ловите ее.

Легким движением руки она заставила текучие потоки Теней уплотниться вокруг девушки подобием энергетического бутона и вознести ее наверх, прямо в распростертые объятья графа.

Едва получив в руки предмет своего обожания, он увел ее прочь, а мы с мамой остались вдвоем. Хотя, если по совести, это было не лучшее место, где стоило предаваться разговорам о нашей с нею непрожитой жизни.

Но мы и не говорили. Просто смотрели — то друг на друга, то на письмена и знаки, пестревшие вокруг на стенах. Эти иероглифы особенно заинтересовали маму.

Наконец, когда стоять, балансируя над пропастью уже не было мочи, я предложил:

— Давай убираться отсюда. Меня от этого места просто дрожь берёт.

Однако ее ответ оказался совсем не таким, какой я ожидал. Она сказала:

— Я до сих пор не верю, что эти существа действительно когда-то существовали… Тебя разве это не захватывает?

Я немного помялся прежде, чем выдавить из себя:

— Не особенно. Все эти легенды и древние артефакты, конечно, интересны, но я предпочитаю разговаривать о них в более уютной обстановке.

Все еще занятая изучением инопланетных реликвий, мама лишь негромко рассмеялась.

— А ты нелюбопытен, — сказал она, спустя мгновение.

Я ухмыльнулся. Если бы она только знала… Впрочем, я рисовал перед собой массу возможностей, при которых мы могли заново узнать друг друга и, может быть, возродиться той маленькой, пусть и не самой полноценной, семьей, которой были когда-то и которой так долго оставались лишены.

— Нельзя все вот так оставлять, — между тем заявила она, заставив меня недоуменно уставиться ей в затылок.

— О чем ты, мам?

Выйдя на самую узкую часть ладони, она, присев у чаши, обернулась:

— Игла все еще внизу. Мы не можем допустить, чтобы она так там и осталась. Ее следует достать и непременно уничтожить.

Даже от мысли, что придется спуститься туда, где лежат останки Аверре и вытащить из его мертвых рук Иглу, меня пробрал озноб. После всего, что он натворил, даже приближаться к его, наверняка, истерзанному трупу было выше моих возможностей.

— Это совсем еще не конец, — с уверенностью заявила мама.

Именно в тот момент, когда ее реющая сфера энергии скрылась за головой ближайшей статуи, из темноты под ногами вынырнула окровавленная рука и ухватила мою мать за щиколотку.

Я громко вскрикнул от неожиданности и страха. Вскрикнула и мама, а затем, под весом изрыгающего проклятья на весь наш род и очень даже живого Аверре, начала соскальзывать вниз. Доли секунды ушли на то, чтобы я успел подскочить к ней и не дать улететь вниз.

Вцепившись свободной рукой в край чаши, я, всеми силами стараясь не соскочить туда же, держал маму за руку, пока мастер с безумной улыбкой на сильно изрезанном острыми камнями лице, цепляясь одной рукой за запястье статуи, шнырял своими дикими глазами по всей пещере. В руке его по-прежнему оставалась зажатой Игла.