Пока дошли до дома, Оксана остыла, а Настя совсем раскисла. На автомате они разделись-разулись в прихожей и сели на диван.

— Что мы можем предпринять в этой ситуации? — чувствуя, что начинает сильно нервничать, встал перед ними Руслан.

Жена сидела и тихо плакала, мать смотрела на него в ожидании, а у него не было ни единой идеи, как выпутаться из создавшегося положения.

— Ты меня спрашиваешь, что нам делать? — раздражённо спросила его мать, чувствуя, что пауза затянулась. — Сам заварил эту кашу, сам теперь и расхлёбывай!

— Это каким же образом я её заварил? — ошарашенно спросил Руслан. — Вообще-то, это была твоя идея! Это ты прибежала с этим объявлением, и заявила, зачем нам маклер? Мол, я сама уже всё нашла и решила… Сэкономила триста рублей?

— Я⁈ Да кто из нас мужик⁈ Ты что, никогда не слышал от отца, как он говорил — выслушай женщину и сделай по-своему? Ты должен был всё проверить, разобраться!

— Я тебе сразу сказал, что нужен специалист! — начал злиться Руслан. — Говорил? Говорил. Не знаю я, как всё это делается!

— А раз не знаешь, куда ты лезешь, не зная броду? — вскочила мать. — Ты должен был меня остановить!

— Как тебя можно остановить? — окончательно разозлился Руслан. — Ты же не слышишь никого, кроме себя! И сейчас, вместо того, чтобы думать, что нам дальше делать, ты сидишь и вину на меня переводишь! Это нам что, поможет исправить ситуацию?

— Откуда я знаю, что нам дальше делать? — обиженно отвернулась от него мать.

— Вот, сколько раз зарекался тебя слушать, — едко заметил Руслан. — Есть у тебя среди родителей в саду кто-нибудь из милиции?

— У Лёньки Шишкина дед в милиции служил, в отставке сейчас, — неохотно ответила мать.

— Надо с ним посоветоваться. Он же всех у нас в УВД знает, может, поможет… Пошли к нему.

— Я на работу пойду, — всхлипнула Настя, тихо сидевшая во время их перепалки. — Я же до обеда только отпросилась.

— Иди, иди, дорогая, и не плачь. Мы что-нибудь обязательно придумаем, — проводил Руслан жену и вернулся к матери. — Пойдём, чего ты сидишь?

— Это что же, мы придем к старшему Шишкину, и вскоре все будут знать, что меня обвели вокруг пальца как последнюю дурочку? — резко ответила она, недовольно взглянув на него и опять отвернулась.

— А что ты предлагаешь? Молча утереться и уступить две комнаты за тысячу рублей? Я на это не подписывался!

— А на репутацию матери тебе наплевать? Я, между прочим, детским садиком заведую! Мне люди своих детей доверяют!

— Мам! Какая репутация⁈ Опомнись! Нас обокрали! Вставай и пошли!

Из редакции отправился в типографию. Ганин встретил меня не очень приветливо. А Марьяна, как всегда, была на контрасте, собранная и предупредительная. Тут же меня за стол усадила, чаю налила, выставила разнообразные вазочки с печеньем, конфетами и вареньем.

— Вот, решил вас навестить, — сообщил я. — Слышал, что удалось отделаться малой кровью. Ну, рассказывайте, что у вас тут происходит?

— Кому малой, а кому не очень, — недовольно ответил Ганин, потянувшись за конфетой.

— Давайте, я вам кипяточку долью в чашку, Макар Иванович, — заботливо предложила Марьяна и тут же, не дожидаясь ответа и долила. — А то чай уже остыл совсем.

Вот, наверное, так они и работают. Она озвучит что-то, типа посоветовалась и делает, не дожидаясь согласия или одобрения. А Ганину всё пофиг, что чай горячий, что холодный… Его, небось, только потеря денег интересует.

— Как говорят мудрые евреи, спасибо, господи, что взял деньгами, — ответил я ему. — Лучше заплатить, чем сесть. Разве не так?

— Конечно, так, — ответила за него Марьяна. — Правда, Макар Иванович?

— Лучше-то лучше, а денег всё равно жалко, — отмахнулся он от нас.

— Макар Иванович, сказку про золотую антилопу помните? — не выдержал я. — Чем там всё закончилось?

Он взглянул на меня с такой ненавистью, как будто я ему пощёчину дал. Нет, он неисправим, это, явно, какая-то психопатология.

Показал глазами Марьяне на выход, приглашая её поговорить без свидетелей и направился в коридор. Она вышла за мной, и мы прошли вдоль по коридору подальше от дверей в кабинет директора.

— Марьяна Платоновна, слышал, что вас ставят вместо Ганина?

— Да, уже и приказ готов, — кивнула она.

— Не повторяйте его ошибок, укомплектуйте полноценную команду как по штату положено. Нормального бухгалтера возьмите, главного инженера. А если он захочет, пусть совмещает обязанности инженера по охране труда. И регулярно проверяйте, чтобы все было как следует оформлено. И спирт тот же лучше вообще у себя в кабинете под замком держите. Если еще раз от вас привезут сотрудников с отравлением спиртом, никакой адвокат и никакие ухищрения уже не помогут.

— Конечно, Павел, так всё и сделаю.

— А Ганин остаётся у вас замом?

— Остаётся, — печально вздохнула она. — Велели не увольнять.

Я вздохнул не менее печально, услышав это. Вроде и понять можно, он слишком много знает, но, блин…

— Присматривайте за ним. Его поведение не поддаётся логическому объяснению, оно абсолютно иррационально. От него можно ожидать чего угодно. А вы, вообще, давно его знаете?

— Ох, наверное, — задумалась она, — лет пятнадцать уже знаю. Нет! Больше…

— И он всегда был таким?

— Что вы, нет, конечно. Не знаю, что на него нашло в последние годы…

— А сколько ему, кстати, лет?

— Пятьдесят восемь.

— Ещё два года потерпим и проводим с почётом на пенсию.

Мы с ней вернулись в кабинет директора. Марьяна села в директорское кресло. Попрощался с ними и пошёл на выход.

Попрощавшись с куратором, которого глубоко уважала за разумные советы, Марьяна переключилась на документ, который она держала в руках. Это был приказ издательства «Просвещение» о назначении её директором типографии номер двадцать один. Момент ее торжества!

Глядя через опущенные ресницы на Ганина, она вспомнила, как много лет назад стала его любовницей, будучи ещё рядовым сотрудником райкома. Как не вышла второй раз замуж из-за него, надеясь, что он уйдёт от жены. Приспосабливалась, угождала… Осталась из-за него без детей… Зато он тянул её везде за собой. Так она оказалась в Московском горкоме, и утешала себя мыслью, что нет семьи, зато карьеру сделала неплохую для женщины без связей.

А потом она с треском вылетела из горкома вслед за Ганиным и оказалась в этой богом забытой типографии. Причём этот старый дурак даже не счёл нужным скрывать от неё, из-за чего именно он вылетел с должности. А зря… Это переполнило чашу ее терпения. Воровать у тех, кто тебе помогает зарабатывать огромные деньги? После этого у нее не осталось к нему ни капли уважения…

Что с ним не все так просто, она догадывалась и до этого. Ганин, бывало, ей рассказывал, что выбил лично для нее премию, хотя потом оказывалось, что премию эту все получили… Ну и обещаний невыполненных от него накопилось столько, что можно мелким почерком ученическую тетрадь исписать. Сам столько лет имел в руках баснословные деньжищи, при этом дарил ей духи «Красная Москва» и считал, что этого достаточно…

Узнав о размерах сумм, что застревали у него в руках все эти годы, она почувствовала себя обманутой. Нет, она почувствовала себя оскорблённой и растоптанной. Столько всего было принесено в жертву! А ради чего⁈ Говорил, что любил ее, а деньги тащил домой супруге, каждый раз мимо нее. Не деньги даже, деньжищи!

Лучшие годы жизни прошли, как и любые теплые чувства к Ганину, назад уже ничего не вернуть и ничего не исправить. Но и оставить всё как есть, она не могла. Желание наказать этого козла было настолько велико, что она уже специально давала ему советы, которые и привели к тому результату, что она теперь была его начальником и сидела в его кресле. Он самодовольно считал, что она влюблена в него, как кошка, и плохого не посоветует. А зря, прошли те времена, когда так и было.

Она, конечно, никак не ожидала, что несчастный алкаш умрёт. И даже некоторое время мучилась от угрызений совести. Но потом она решила, что её, пусть и намеренная, но, по большому счёту, невинная фраза не привела бы к такому результату, если бы эти алкаши сами не напились бы изопропила. Она же насильно им в глотку его не вливала. Она только сказала, показав на шкаф со спиртом: