— Ну, не выпускай Вагановича из виду. Держи руку на пульсе… О, придумал! Тебе надо будет, как-то, словно невзначай, познакомить твоего начальника с Шанцевым. Как будто случайно пусть встретятся, на дне рождения твоём, к примеру. Одно дело, ты что-то там рассказываешь, то ли сочиняешь, то ли выдумываешь… И совсем другое дело, когда это говорит первый секретарь горкома, да ещё преемник Вагановича, приводя факты и цифры. А если узнает твой начальник, узнает и секретарь парткома, будь уверен.

— Ловко, — усмехнулся Ахмад. — Жаль, до июля ещё ждать и ждать…

— Новоселье устрой, — предложил я. — Это даже лучше. День рождения можно и на работе отметить. А на новоселье твой начальник по-любому приедет, чтобы тебя не обидеть. Надо только ещё и Шанцева пригласить.

— Чтобы он еще захотел в это ввязываться… — с сомнением покачал головой Ахмад, — он-то свои проблемы решил, Вагановича из Святославля выкурил.

— Ну, насколько я понял, он достаточно умен, что Ваганович, который сделает карьеру в Москве, ему самому не нужен. Он же тогда может с триумфом однажды и на родину вернуться…

— Ну это да, — кивнул Ахмад, повеселев, — по крайней мере, я ему так и скажу, если он вдруг начнет отнекиваться…

Вышла Галия и мы отправились к себе. Вскоре она уехала на работу. Мне тоже предстоял сегодня насыщенный день. Первым делом отправился на Лубянку.

Румянцеву оказалось нужно сообщить мне, что необходима лекция и срочно. Ну кто бы сомневался…

— Тема, как раз, как ты любишь, — ехидно улыбнулся он. — «Охрана здоровья матери и ребёнка».

Шутник, блин… Сразу захотел тоже пошутить в ответ — мол, сами их посадили, так сами и охраняйте не только их, но и их здоровье. Но потом от шутки решил воздержаться… Слишком по-диссидентски звучит, не надо мне, чтобы после моего ухода, Румянцев, наморщив лоб, эту шутку в мое дело вписал. Пусть и посмеется сначала вместе со мной над ней…

— Здрасьте, приехали. Где я, а где здравоохранение?

— Что, не сможешь?

— Ну, что-то напишу, конечно. Но исключительно с административной точки зрения.

— Хорошо, — пожал он плечами. — И не обижайся за странную тему, кому-то сверху вдруг захотелось на эту тему провести воспитательную работу. Может, какой офицер недосмотрел жену с маленьким ребенком, мне-то откуда знать, в чем причина.

— Когда надо?

— В среду на согласование. Лекция в четверг в десять утра.

— Ну, в среду, так в среду, — обречённо улыбнулся я.

От него отправился в редакцию через гастроном. Купил развесной пастилы. Абрикосовой, пахло от пакета просто умопомрачительно, слюнки потекли, словно я и не завтракал. Вера оценила и сразу принялась смаковать. А я оглянулся на тот угол, где обычно мешки с письмами стоят. Но забирать, пока, нечего было, слава богу. Дал ей свой второй фельетон про прыжки через рельсы, и она принялась читать.

— Я уже знаю, что у тебя все истории настоящие, так мне даже и смеяться не хочется, — откровенно поделилась она. — Кстати, про детский сад фельетон свой видел в сегодняшнем номере? Как тебе карикатура?

Достал газету из портфеля.

— Даже посмотреть некогда было, — ответил я, разворачивая номер. — За рулем не почитаешь…

Быстро нашёл и свой фельетон, и карикатуру. Няня необъятных размеров в белом халате кормит ребёнка с ложки кашей. Малыш тянется к котлете на тарелке, а няня специально отодвигает её так, чтобы он не дотянулся.

— Опять Вася котлету нетронутой оставил, — жалуется няня воспитательнице, которая за соседним столом точно так же кормит девочку.

— И Оля тоже. Она ещё и сырники утром есть не стала, — ответила воспитательница.

— Н-да… Очень едкая карикатура, — вынужден был признать я. — Чувствуется, художник разозлился.

— Да у нас все возмущены, — ответила Вера. — Как ни крути, а у всех или дети, или внуки, или племянники… Хорошо хоть, в большинстве садов такого ужаса все же нет. Чтобы настолько обнаглеть, это же надо совсем совесть потерять…

— Это да, — согласился я, — и сам был очень возмущён.

Мы вышли вместе в коридор и попрощались. Она направилась в одну сторону, а я пошёл в кассу писать заявление на получение депонента.

Святославль.

Договорились встретиться с Левичевым у исполкома пораньше.

— Сколько же людей? — удивилась Оксана, подойдя к Бюро обмена. — И все меняются? Я и не знала, что у нас так много желающих…

— А вы выписались? — уточнил Левичев у Руслана и Насти.

— Да. Вот справка из ЖЭКа, — ответил он.

Процедура была небыстрая, оформление занимало минут по сорок. Оксана успела познакомиться в очереди с женщиной, задав, вроде бы, риторический вопрос:

— Ну, что же там так долго делают?

— Как что? Документы проверяют, — ответила ей старушка, сидевшая на соседнем стуле. — Новые ордера всем выписывают…

Слово за слово они разговорились. Переполненная эмоциями Оксана несколько раз порывалась рассказать, что они меняются на квартиру и машину, но Руслан, стоявший рядом, начинал многозначительно покашливать, и она умолкала.

Когда пришла, наконец, их очередь, они все вчетвером, включая Настю и Левичева, вошли в кабинет.

Пришлось отвечать на закономерный вопрос сотрудницы Бюро, почему они так неравнозначно меняются, трёшку на однушку. Левичев быстро сообразил, и велел Руслану показать документы на дом, запудрил тётке мозги россказнями про сложный, многоходовый обмен и та сдалась.

Получив, наконец, ордер на свою новую жилплощадь, Оксана вышла первой на улицу. За ней вышел Левичев и Руслан с женой.

— Ну, теперь идем к нотариусу, — сказала Оксана со счастливой улыбкой на лице.

— Зачем? — недоумённо спросил Левичев.

— Как зачем? — с беспокойством спросил Руслан. — Машину оформлять.

— Какую машину? — удивлённо посмотрел тот на него.

У Оксаны улыбка сползла с лица.

— Позвольте, — подошла она к новому владельцу своей трёхкомнатной квартиры. — Вы нам машину должны!

— Может, вам, гражданочка, голову нагрело? — удивлённо посмотрел он на неё. — Ничего не знаю ни про какую машину!

— Как не знаешь? Ты же не хочешь сказать, что мы за твою сраную тысячу две комнаты тебе отдали?

— Какую тысячу? Вы чего? Я в такие игры не играю. Мы совершили с вами обмен и больше ничего. Я законопослушный гражданин. — уверенно заявил Левичев. — У вас три дня на то, чтобы освободить квартиру.

Он развернулся и пошёл прочь от исполкома.

Оксана бросилась за ним с криками, что он обокрал их, что она выведет его на чистую воду, что найдёт на него управу и что он ещё пожалеет, что связался с ней.

На крыльцо исполкома вышел дежурный милиционер на шум, и Руслан бросился за матерью, чтобы остановить её.

— Тихо, мам! Тихо! Успокойся! Сейчас ты этим только хуже сделаешь!

Святославль.

Но Оксана его не слушала и продолжала кричать.

— Мам, стой! Стой! — схватил Руслан её за локоть. — Прекрати! Ты нас под монастырь подведёшь, кричишь на всю площадь!.. Там милиционер!

Только когда сын схватил ее за руку, Оксана и пришла в себя. Или то, что про милиционера услышала, помогло?

— Сволочь! Ты ещё пожалеешь! — прошипела она вслед удаляющемуся Левичеву.

Милиционер, увидев, что крики закончились, равнодушно посмотрел на них, и закурил. Видимо, для того и вышел, а не как показалось изначально Руслану.

Щеки Оксаны были красными, но не ровным цветом, а пятнами. Она тяжело дышала, глаза были полны ненависти, кулаки сжаты. Руслан поразился и испугался виду собственной матери… Он помахал рукой жене, и она поспешила к ним, еле сдерживая слёзы.

— Тише, тише, Настенька, хоть ты не плачь, — попросил он её, подхватил под руки обеих своих женщин и повёл к дому матери. К бывшему дому матери…

— У нас есть ещё три дня, — проговорил он. — Мы что-нибудь придумаем…