— Тогда остается последний вопрос, — Джерри откинулся в кресле и посмотрел на Эндиа снизу вверх. — А нужен ли я Доминику. Может, он и не вспомнит обо мне? Проснулся дома, умылся-позавтракал и побежал на свидание с очередным поклонником…

Даже самому себе было трудно признаться, насколько больно стало от подобной перспективы, и Джерри сглотнул, пытаясь протолкнуть комок, ставший в горле.

— Только не Доминик, — уверенно отмел предположение Энди. — Он у нас распиздяй немного, этого не отнять, но распиздяй честный. Изменять он не будет и делать вид, что ничего не случилось — тоже. Вот только… — тут он осекся, нахмурившись. — Вот только гордый он очень, — продолжил немного мрачно. — Навязываться ни за что не станет.

Ответить ему Джерри не успел — дверь кабинета едва не сорвалась с петель, когда в нее ворвались запыхавшиеся и какие-то подозрительно мокрые Фишеры.

— Еле смогли отыскать, — произнес Данкан, протягивая Джерри его значок и украдкой бросая на Энди настороженный взгляд. — Мистер Купер, простите, пожалуйста…

Джерри успел заметить, как Энди улыбнулся уголками рта, поспешно отводя взгляд от Фишера.

— Все, проехали, — махнул рукой Джерри. — Но больше, я надеюсь, вы с подобными вещами шутить не будете. А теперь, — беззлобно рыкнул он, дождавшись послушных кивков двух белобрысых и одной темной голов, — вон с глаз моих. Энди, я отменяю наказание, к маме сам пойду.

И телепортировался, не дожидаясь, пока троица покинет кабинет.

Мишель дома не оказалось, и никто не помешал спокойно принять душ, наконец-то толком побриться, причем, выскоблив подбородок, Джерри подумал немного и со вздохом намылил пах. Бритва легко и аккуратно сбрила все то, что ускользнуло от лезвия тесака, а Джерри затопили будоражащие кровь воспоминания. Взгляды, запахи, звуки, ощущения… За всю свою жизнь до острова он не накопил такого количества воспоминаний, как за те неполные три недели. Три недели, которые уже навсегда остались в прошлом.

Вопреки разуму, под завязку забитому тяжелыми и безрадостными мыслями, тело с радостью зацепилось за полюбившиеся ощущения. В паху мгновенно потяжелело, и член, покрытый, словно изморозью, мыльной пеной, вздрогнув, стал стремительно твердеть. Джерри пытался не обращать внимания на совершенно неуместное возбуждение, но очень быстро проиграл собственным гормонам.

Обхватил член ладонью, вспоминая, как Доминик облизывал его, прежде чем взять в рот, судорожно выдохнул, погладив совершенно гладкие яйца, вспоминая взгляд Хьюза, когда тот делал тоже самое. Эти картинки настолько подняли градус возбуждения, что сейчас обычная дрочка приносила куда большее удовольствие, чем даже самый "крутой" секс с Мишель, который раньше казался ему поистине потрясающим. Он уже был на грани оргазма, когда наконец позволил себе вспомнить ещё кое о чем.

Осторожные тонкие пальцы и умелый горячий язык; ошеломительные стыдные ласки и тягучее неповторимое наслаждение. Именно в эту минуту Джерри отчаянно пожалел, что так и не смог добавить в свою коллекцию воспоминаний еще одно — о чужом твердом члене в заднице.

Изогнувшись, он завел руку за спину, пробегаясь намыленными пальцами между ягодиц. Пришлось с силой сжать член у основания, чтобы не кончить, когда подушечки нащупали сжатое колечко ануса. Застонав и закрыв глаза, Джерри погладил чувствительную кожу и, почувствовав, как расслабляются мышцы, легко вогнал палец по самую костяшку.

Это было совсем не похоже на то, что с ним делал Доминик — менее остро, более смазано, далеко не так волнующе. И все равно прекрасно. Джерри снова застонал, на этот раз громче, стараясь нащупать внутри ту самую точку. Он как раз до нее добрался и собирался было помочь себе вторым пальцем, когда вдруг с ужасом услышал скрип раскрывающейся двери.

— Джерри, тебе плохо? Ты стонал… Джерри?!

На пороге, глупо хлопая глазами и раскрыв рот, стояла Мишель. Джерри, еще в самом начале дрочки сдвинувший в сторону противно прилипающую к телу занавеску, предстал перед ней во всей красе, иначе не скажешь — с каменно стоящим членом и пальцами в заднице. Но самое ужасное было то, что от неожиданности он резко дернулся назад, с силой насадившись на собственную руку и надавливая на самое чувствительное место… И теперь, не в силах хоть что-то изменить, он кончил на глазах ошарашенной жены, снова застонав от немыслимого по силе оргазма.

От шока первые несколько секунд Мишель не могла вымолвить ни слова, а потом молча развернулась и побрела прочь, опустив голову и плечи. Джерри чертыхнулся, быстро смыл мыло и сперму, накинул на бедра полотенце и выскочил из ванной.

Мишель нашлась в спальне. Она стояла на коленях у шкафа, пытаясь высвободить из-под коробок с обувью огромный чемодан.

— Мишель! — окликнул её Джерри. — Мишель, послушай…

— Я подаю на развод, — глухо сказала Мишель, не поворачиваясь к нему.

— Подожди, — Джерри попытался поднять ее с коленей. — Не стоит рубить сплеча. Ну что такого страшного произошло?

— Да что ты… Ты что, не понимаешь?! — Мишель даже заикаться стала от захлестывающих эмоций. — Ты животное! У нас идеальные отношения! Были до твоей выходки… Боже, — она застонала, закрыв лицо руками. — Какая грязь… Где ты только этого понабрался?!

Резким движением Джерри оторвал-таки ее от чемодана и усадил на кровать.

— Это никакая не грязь. Мишель, — он развернул супругу лицом к себе, и с пылом сказал, смотря ее в глаза: — Супружеские отношения — это не только чопорный секс в ночной рубашке под одеялом. В них нет никаких правил, ограничений или рамок. Нет, понимаешь?

— Да что такое говоришь? — прошептала Мишель, и Джерри с некоторой оторопью увидел, как из её глаз брызнули слезы. — Да разве можно порядочной женщине?.. Я порядочная, понимаешь?! — закричала она в отчаянии. — Не как та шлюха, с которой ты связался! От которой понабрался всей этой гадости! Всё же было хорошо! У нас была образцовая семья… — и она зарыдала, закрыв лицо руками.

— Неужели порядочности претит получать удовольствие, лежа в постели с мужем? — резко остывая, спросил Джерри. — И образцовая семья заключается в том, чтобы прятаться друг от друга за пятью слоями тряпок?

Внезапно Джерри стало искренне жаль ее. И стало на миг страшно от мысли о том, что повинуясь воспитанию и глупым представлениям о морали и добродетели, Мишель всю свою жизнь глушила в себе чувственность, заставляя сторониться физической близости.

— Малыш, нет в этом ничего постыдного, — поддавшись порыву, он метнулся к сжавшейся в комочек жене. — И неправильного тоже нет. И противного.

Отняв ее руки, он прижался губами к соленым от слез лишенным какой-либо помады или иной косметики губам, мягко проводя по ним языком.

Мишель испуганно вздохнула, приоткрыв рот, и он этим воспользовался: поцеловал глубже, ласковее, заигрывая и приглашая к ответу. И он последовал, но не совсем такой, как ожидалось. Мишель положила обе руки ему на грудь, уперлась в нее и с силой оттолкнула Джерри от себя.

— Даже не пытайся лезть ко мне со всей этой мерзостью! — крикнула она и влепила ему пощечину. — Иди к той, что научила тебя совать пальцы в задницу!

— Я-то пойду, — Джерри беспомощно отступил назад. Почему-то было до слез обидно теперь уже даже не за себя, а за Мишель, — только подумай о моих словах, хорошо? — он резко обернулся и с чувством сказал, пытаясь поймать ее взгляд: — В телесном удовольствии нет ничего постыдного или неправильного. Отпусти себя, — теперь он почти умолял, — ну хотя бы попытайся, прошу! Ради нас с тобой!

Мишель вытерла тыльными сторонами ладоней слезы и отвернулась.

— Уходи, Джерри, — сказала решительно. — Я сегодня же подаю на развод.

Джерри не стал спорить. Он взял свои вещи, снова ушел в ванную, где неспешно оделся и высушил волосы. Потом вернулся в спальню.

Мишель тихо плакала, уткнувшись лицом в пушистое покрывало. Джерри присел на краешек кровати, предпринимая последнюю попытку спасти их брак.