Ну да сейчас Мэйтленд ему не страшен. Он никогда не сумеет узнать правду. Кроме того, у Мэйтленда есть одна слабость, которой он, Уиверс, лишен начисто. Мэйтленд в своих поступках следует кодексу чести, пускай своеобразному, но все же незыблемому. Мэйтленд, например, никогда не пойдет на убийство для достижения своих целей. В отличие от него.

Сидя у камина, Уиверс размышлял о том о сем — и наконец обратился мыслями к друзьям Мэйтленда. Осторожный человек этот Мэйтленд; по крайней мере эту его черту Уиверс понимал и уважал. Глава Тайной службы не может позволить себе легко сходиться с людьми. Единственными друзьями Ричарда Мэйтленда были Хью Темплер и Джейсон Рэдли. Уиверсу было известно, что Рэдли уехал в Париж еще до того, как Мэйтленд попал в переплет, и до сих пор еще не вернулся. Что до Темплера, он благополучно предал своего друга, как только начался суд.

Или же не предал?

Поразмыслив, Уиверс решил, что было бы слишком рискованно предоставить поимку Мэйтленда властям. Он не доверял ни полиции, ни судейским. Все они беспомощные тупицы, да и как еще назовешь тех, кто не моргнув глазом осуждает на смерть невиновного, в то время как настоящий убийца, например, он, Уиверс, уже пять раз уходил от возмездия.

Первое свое убийство он обдумывал до мельчайших деталей — и все же испытал величайшее потрясение. Поразительно, как с каждым разом было все легче убивать, легче и приятней. Убивая, Уиверс испытывал небывалый прилив силы, он чувствовал себя богом.

Даже сейчас, только думая об этих убийствах, он ощутил знакомое возбуждение. Впрочем, как бы ни были приятны все эти деяния, они ничто перед тем наслаждением, которое он испытает, когда Ричард Мэйтленд запляшет в петле!

«Не торопись», — мысленно предостерег себя Уиверс. Убить Мэйтленда будет не так-то легко, как других. Этот человек по природе своей чересчур подозрителен. Если в прежних случаях Уиверс полагался на свою хитрость и природное обаяние, в деле Мэйтленда ему пришлось поработать мозгами. Он должен был все хорошенько обдумать, все предусмотреть, чтобы не дать Мэйтленду ни малейшего шанса докопаться до правды.

Услышав голоса за дверью, Уиверс поднялся. Он с нетерпением ожидал этого гостя и жаждал получить ответы на вопросы, которые неотступно преследовали его. Где сейчас друзья Ричарда Мэйтленда? Где он может скрываться? Каким будет его следующий шаг? Кто помог ему бежать?

И кто сейчас возглавит поиски Мэйтленда?

Харпер облокотился на трактирную стойку, сделал щедрый глоток из кружки с элем и вытер пену с усов обшлагом рукава. Он все яснее понимал, что похищение герцогской дочки было чуть ли не самой крупной ошибкой, которую совершил его патрон за всю свою жизнь. Дорога на Челси оказалась буквально забита солдатами. Харпер успел проехать по ней едва ли милю-две, когда за ним погнался кавалерийский отряд. Как бы он ни правил наилучшей упряжкой из всех, какие когда-либо попадали в его руки, сейчас бы его уже как миленького волокли в Ньюгейт. Вместо этого Харпер успел бросить на обочине герцогскую карету и укрыться в «Шляпе набекрень» прежде, чем трактир окружила полиция.

И вот уже наступили сумерки, в зале зажгли лампы, а Харпер все еще торчал в трактире. В зале было полно народу, а у всех дверей торчала стража. Полиция обнаружила герцогский экипаж и теперь с удвоенным рвением разыскивала девушку и ее похитителей. Всех, кто ни попадался поблизости, полицейские задерживали и препровождали в трактир для последующего допроса. Такого шума не наделало бы даже похищение самого короля.

Впрочем, могло быть хуже, намного хуже. Например, эти стражники могли оказаться из части, расквартированной в Хорс Гардс, там же, где помещалась Тайная служба. Тогда кто-нибудь из них сразу же опознал бы Харпера — и делу крышка. По счастью, эти солдаты были из Ричмонда и Харпера никогда в глаза не видели.

Допрашивать задержанных еще не начали, да Харпер и не намерен был дожидаться, когда начнут. Язык у него подвешен неплохо, так что он сумел бы вывернуться без труда, да только времени на это уйдет чересчур много. Нет, нужно добывать лошадей и возвращаться к патрону. Вот сейчас он допьет свое пиво и возьмется за дело. Устроит небольшой переполох и в суматохе ускользнет отсюда.

Если повезет.

Когда распахнулась дверь и в трактир вошли двое, Харпер понял, что теперь может не беспокоиться о том, как поскорее вернуться к патрону. Как бы случайно он повернулся так, чтобы вошедшие не разглядели его лица. Узнают они его или нет — еще вопрос, а вот Харпер их сразу узнал. Всей Тайной службе была известна эта пара выскочек: Дигби и Уорсли. Они работали в секретном третьем отделе, который в обиходе звался «испанской инквизицией», словом, это были шпионы, которые шпионили за другими шпионами.

Эти двое вечно совали свои носы в чужие дела, и полковник Мэйтленд два-три раза больно прищемил эти носы. Дигби ненавидел патрона, поскольку считал, что по справедливости сам должен был стать главой Тайной службы. Если только он сумеет изловить полковника, то заставит его сполна расплатиться за эту выдуманную обиду.

Харпер едва заметно повернул голову и краем глаза увидел, что Дигби и Уорсли выходят из залы с одним из полицейских офицеров. Неужели они прознали про тот заброшенный домик? Харпер покачал головой, не может быть. Только он сам, патрон и мистер Темплер знают, где находится этот домик, а уж они-то не станут болтать. Однако теперь, обнаружив герцогскую карету, выскочки из третьего отдела живо сообразили, что и сам патрон прячется где-то неподалеку.

Харпер похолодел от недоброго, очень недоброго предчувствия.

— Глядите-ка! — пронзительно крикнула какая-то женщина. — Вон везут герцогскую карету! А это никак сам герцог с сыновьями?

Все, кто был в зале, бросились к окнам, толкаясь, чтобы заполучить местечко поудобней. Харпер не шелохнулся. Стоя у трактирной стойки, он и так хорошо видел все, что происходило во дворе. Герцог Ромси и его сыновья стояли как раз под фонарем.

Все трое были на редкость хороши собой: смуглые и черноволосые, как цыгане, изящные и стройные, словно танцовщики. И все же было в их манере держаться нечто надменное, внушающее трепет. И, конечно же, Дигби и Уорсли трепетали перед ними вовсю, кланялись и расшаркивались, словно ученые собачки.