«Уходим», — сказал Мэйтленд, но на самом деле ушли они недалеко. Бросив на дно лодки две туго набитые седельные сумки, он велел Розамунде сесть в лодку и погреб к дальнему берегу. Там, где склонялись к самой воде гибкие ветви плакучей ивы, Мэйтленд остановил лодку. В этом укрытии они и затаились, покуда совсем не стемнело.

Розамунда прикидывала, не попытаться ли ей бежать, прыгнув в реку, но, поразмыслив, решила, что игра не стоит свеч. Во-первых, Мэйтленд связал ей руки, стало быть, она не сумеет плыть. Во-вторых, в Харперо-вой куртке она наконец-то согрелась и просохла. Розамунда отнюдь не оставила мысли о побеге, она просто решила подождать с этим, пока не окажется на суше.

Мэйтленд снова сделался угрюм и зол, и за все это время они не обменялись и парой слов. Молчание уже начало тяготить Розамунду.

Она осторожно кашлянула.

— Чего мы ждем?

— Не «чего», а «кого». Харпера, само собой.

Розамунда окинула взглядом реку, но в темноте ничего не смогла разглядеть.

— Как же он узнает, что мы здесь?

— Узнает.

Розамунда прикусила язык, так и не задав следующий вопрос. Разумеется, Харпер не сможет разглядеть их в этакой темноте. Просто все это было обговорено заранее, и лодка оказалась здесь совсем не случайно. Если что-то пойдет не так, как задумано, они смогут ускользнуть от погони по реке.

Этот человек предусмотрел буквально все. Еще в домике он методично уничтожил все следы их недолгого пребывания в этих стенах. Многострадальная туфелька Розамунды и пуговицы, отлетевшие с ее платья, лежали сейчас в кармане его куртки. Корзина для пикника — вместе с остатками их ужина и прежней одеждой Розамунды — теперь, утяжеленная камнями, покоилась на дне реки. Понемногу девушка сознавала, что Ричард Мэйтленд — очень умный и чрезвычайно опасный враг.

Но если он так умен и опасен, отчего же тогда ему не удалось самое простое и безыскусное убийство? Его ведь поймали буквально на месте преступления. Поймали, судили и приговорили к повешению. Так что, может быть, Ричард Мэйтленд не так уж и умен.

С другой стороны, он ведь бежал из Ньюгейта, верно? Насколько знала Розамунда, до тех пор это удалось только одному заключенному, да и то случилось это еще до ее появления на свет.

— Полковник Мэйтленд…

— Тихо!

Розамунда поджала губы. Не хочет разговаривать, ну и пусть его. Она давно уже привыкла оставаться наедине со своими мыслями. Порой она даже разговаривала сама с собой, хотя при этом ее окружала шумная светская толпа. И ведь никто ничего не замечал! Впрочем, эти люди никогда по-настоящему и не говорили с ней. Их занимало не то, что Розамунда могла бы им сказать, а то, что она — дочь герцога. Да будь она механической куклой, никто не заметил бы разницы!

А потому Розамунда, чтобы развлечься, иногда играла сама с собой в одну занятную игру. Мысленно она превращала окружающих в шахматные фигурки. Одни играли на ее стороне, другие были противниками — те, что пытались удержать ее, когда она решительно устремлялась к ближайшему выходу.

Люди, конечно, не шахматы, но такое сравнение забавляло саркастический ум Розамунды. Если б шахматные фигурки и вправду могли говорить, кто знает, что бы они высказали людям? Наверное, жаловались бы, что вечно, день за днем Движутся по одной и той же старой доске, повторяя одни и те же движения. Что, если бы одна из них взбунтовалась и захотела вырваться на свободу?

А вот то, что произошло в Ньюгейте, вовсе не было занятной игрой. Все это произошло на самом деле. Но как такое было возможно? Розамунда поерзала, пытаясь устроиться поудобнее. Итак, Ньюгейт, тюремный двор…

Надзиратели, заключенные и посетители сгрудились посреди доски. Это, конечно же, пешки. Такое их положение сохранится ненадолго. Пешек всегда приносят в жертву первыми.

Ход делают фигуры.

Мэйтленд. Розамунде очень хотелось сделать его черным королем, но такая роль ему совершенно не подходила. Шахматный король чересчур пассивная фигура, он вечно прячется за пешкой, ладьей или королевой. Мэйтленд нипочем не стал бы прятаться за чужую спину. Нет, он должен быть самой сильной фигурой на доске, стало быть, королевой. Харпер, его правая рука, — офицер.

Она, Розамунда, была на доске Ньюгейта целью, к которой стремился Мэйтленд, то есть белым королем. Как только он заполучил ее, игра сразу закончилась его победой. Белая королева должна была защищать Розамунду, но в этой игре королева — кто же, если не напористая Кэлли? — еще не решила, на чьей она стороне. Белый офицер, мистер Прауди, был выведен из игры еще до начала гамбита. Между черной королевой — Мэйтлендом, и белым королем — Розамундой, стояли только пешки.

Крик надзирателя: «Побег! Запереть все двери!» — вызвал у пешек панику. Они бестолково метались по доске, мешая друг другу. Харпер воспользовался неразберихой. «Сюда, сюда! Вон он, убегает!» — кричал он, и белые пешки покинули доску.

Где же был тогда белый конь? Или ладья? Где был Чарльз? Стоял в углу двора, подняв руки вверх. И когда белая королева наконец ринулась в бой, было уже поздно. Харпер обезвредил ее.

Никто теперь не защищал Розамунду от Мэйтленда. Мат королю.

В этот миг грянул выстрел, и Розамунда упала.

Что-то здесь не сходилось. Что-то было не так в последовательности событий. Какая-то из фигур оказалась не на своем месте. Какая? Где? Почему? Сейчас, еще минуту, и ей все станет ясно…

— Черт!

Лодка закачалась, и Розамунду тоже качнуло.

— Черт! — повторил Мэйтленд.

Розамунда взглянула на его смутный, едва различимый в темноте силуэт, затем перевела взгляд на дальний берег реки. Людей видно не было, зато Розамунда ясно различала мелькание фонарей, которые вспыхивали в зарослях, неуклонно приближаясь к коттеджу. Это, конечно, не Харпер, у него был бы только один фонарь. Значит, это те, кто ищет ее, Розамунду, и среди них, быть может, ее отец и братья. Она сделала глубокий вдох, готовясь крикнуть погромче… и замерла, когда в висок ей ткнулось ледяное дуло пистолета.

— Только пикни, и это будет твой последний крик. — Свободной рукой Мэйтленд стиснул ей горло. — И к тому же этим ты ничего не добьешься, ничего, ясно? Они не сумеют до тебя добраться. У них нет лодок. Мне останется лишь столкнуть тебя в воду, и ты камнем пойдешь на дно. Ты этого хочешь?