Мэйтленд как-то странно глянул на нее и не шелохнулся.

— Ложись, — терпеливо повторила Розамунда.

Он насмешливо прищурился.

— Чтобы ты огрела меня по голове этим горшочком? Нет уж, спасибо. Просто перевяжи рану, и покончим с этим.

Розамунда стиснула зубы, но больше ничем не выдала своего раздражения. Наложив повязку с basilicum, она велела Мэйтленду придержать ее, а сама выбрала полотняный лоскут подлиннее, чтобы завершить перевязку. И лишь тогда осознала в полной мере, что происходит. Только теперь до нее дошло, что Мэйтленд стоит перед ней обнаженный до пояса — а ведь ей придется обхватить его руками.

И отчего это у нее вдруг так гулко забилось сердце?

— Полковник Мэйтленд, — нарочито сурово сказала Розамунда, — мы должны остановить кровотечение. Хорошенько прижмите повязку к ране. Да, я знаю, что это больно, но придется потерпеть.

— Слушаюсь, сударыня, — покорно отозвался он.

Розамунда нахмурилась, обдумывая предстоящую операцию. Чтобы сделать перевязку, ей придется не только обхватить Мэйтленда обеими руками, но и тесно прижаться к нему…

— Знаешь, — сказала она вслух, — будет лучше, если ты повернешься ко мне спиной, чтобы я могла закончить перевязку.

— Розамунда, я ни за что на свете не соглашусь повернуться к тебе спиной.

Розамунда вскинула голову, в упор взглянула на него. Мэйтленд был убийственно серьезен… и все же она могла бы поклясться, что в его глазах затаились веселые искорки.

Бог мой, до чего же унизительно! Ей уже двадцать шесть, а смущается, точно дебютантка…

Насупившись, Розамунда решительно обхватила обеими руками Мэйтленда и принялась за перевязку. Когда она прижалась к его обнаженной груди, он невольно вздрогнул и отпрянул.

— Извини, — пробормотала Розамунда, — но повязка должна быть тугая…

И снова приступила к делу. На сей раз Мэйтленд не отпрянул, лишь задышал шумно и часто.

— Не шевелись, — бросила Розамунда и, с силой натянув концы повязки, завязала их тугим узлом.

Мэйтленд не издал ни звука. Розамунда заглянула в его лицо и увидела то же странное выражение, словно ему в спину воткнули нож…

— Прости, я не нарочно, — пробормотала она, решив, что невзначай потревожила его рану.

Мэйтленд ничего не ответил, он так и стоял недвижно, не сводя с нее глаз. Молчание затягивалось.

— Ты… — наконец проговорил он.

Розамунда глядела в его глаза и никак не могла отвести взгляда.

— Что — я?… — так же тихо отозвалась она.

Не говоря более ни слова, они шагнули друг к другу. Мэйтленд обхватил Розамунду за плечи, и она коснулась ладонью его обнаженной груди. Какая у него теплая кожа! Дрожащими пальцами Розамунда ощущала прерывистый стук его сердца. Или это стучит ее собственное сердце? И казалось, что это так естественно, так просто — откинуть голову, подставить губы его пересохшим губам…

Мэйтленд оттолкнул ее так резко и грубо, что она вскрикнула.

— Черт меня подери! — воскликнул он. — Неужели ты не понимаешь, что играешь с огнем? Тебе разве не говорили, что нельзя заигрывать с мужчиной, не думая о последствиях?! Или… — он неприятно сощурился, — или ты решила соблазнить меня, чтобы обрести свободу?

Наваждение, на миг овладевшее Розамундой, рассеялось бесследно. Перед нею снова был ее похититель, мрачный и грубый негодяй.

Она вскинула голову, с вызовом глянула на него:

— И это вся благодарность за то, что я пыталась помочь вам?! О нет, полковник Мэйтленд, вы глубоко заблуждаетесь! Мне и в голову не пришло бы соблазнять вас, точно так же, как не пришло бы в голову сбежать из дома с кем-нибудь из моих лакеев. Или вы забыли, кто я такая?

«В том-то и беда», — мрачно подумал Ричард. Он и вправду забыл, кто она такая. То, что произошло между ними… недопустимо, немыслимо!

Он раздраженно ткнул пальцем в сторону кровати:

— Ступай туда и держись от меня подальше!

Розамунда гневно сверкнула глазами.

— С удовольствием! — отрезала она. — И впредь будьте любезны не называть меня Розамундой! Для вас я леди Розамунда, и лучше вам об этом не забывать!

Вскоре после этой сцены принесли бутерброды, кофе и горячую воду. Ричард ограничился тем, что смыл грязь с лица и рук. Розамунда проявила большую чистоплотность и, надолго уединившись в чулане (с приоткрытой дверью, чтобы не остаться в полной темноте), вымылась с головы до ног.

Когда наступило время краткого сна, который обещал себе Ричард, он растерялся, обнаружив, что в комнате не к чему привязать пленницу. То есть привязать ее он мог бы, но тогда ей пришлось бы спать стоя или скорчившись на полу. У Ричарда мелькнула было искусительная мысль запереть ее в чулане — но там было бы слишком холодно. Да и несправедливо показалось ему так обойтись с Розамундой после того, как она перевязала ему рану. Ей, в конце концов, нужно выспаться не меньше, чем ему самому. Итак, остается одно — привязать ее к себе.

Когда Ричард повел Розамунду к кровати, она не стала устраивать сцен, не возразила ни единым словом. Собственно, с той минуты, когда Ричард велел ей держаться от него подальше, она вовсе не раскрыла рта, и это вполне его устраивало. Не то чтобы она наконец научилась покорности — такое просто не могло произойти с леди Розамундой Девэр, которая совсем недавно поставила Ричарда на место, объяснив ему, что в ее глазах он гораздо ниже любого из ее лакеев. Как будто Ричард нуждался в этом напоминании! И вот теперь Розамунда, как и пристало настоящей леди, вела себя так, словно он вдруг сделался невидимкой.

Странное воздействие оказывала на него эта высокомерная аристократка, она то безмерно раздражала его, то вызывала искреннее восхищение. Раздражало Ричарда то, что Розамунда не желала ему подчиняться и что вынуждала его проявлять непомерную и несвойственную ему жестокость; но более всего его раздражала ее невинность. Казалось, она совершенно не сознает своей власти над мужчинами. Розамунда, наряженная по последней моде, была обворожительна; Розамунда, переодетая мужчиной, стала совершенно неотразимой! Эти длинные стройные ноги, маняще округлые бедра, эта плавная, невыносимо соблазнительная походка!.. Неужели она и впрямь не понимает, как все это действует на него, Ричарда? Судя по всему, да.