— Даже когда мы были детьми, ты делала то, чего от тебя ждали другие.

Розамунда хотела было обидеться, но тут среди гостей мелькнул парадный мундир принца Михаэля. Он явно высматривал пару для следующего танца, и Розамунда быстро схватила Кэлли за руку.

— Пойдем прогуляемся, — сказала она и увлекла подругу прочь из зала.

Они миновали мраморный холл, похожий на пещеру. Там были расставлены стулья, но было малолюдно. Оркестр вновь заиграл, и гости поспешили вернуться в зал.

Они подошли к высокому окну, выходящему в парк. В темноте парк не был виден, зато хорошо были слышны завывания ветра между колоннами на внутреннем дворе.

Появившиеся садовники начали зажигать лампы, погашенные ветром. Кэлли что-то говорила, но Розамунда не слушала ее. Она пыталась отгадать, был ли среди садовников Ричард.

— Ты слушаешь меня, Розамунда?

— Что?

— Я сказала, что не удивлюсь, если ты знаешь о Мэйтленде больше, чем рассказываешь.

Сердце Розамунды учащенно забилось.

— Что, например? — настороженно спросила она.

Кэлли улыбнулась.

— Не знаю. Но когда ты говоришь о нем, у меня создается устойчивое впечатление, что за неделю, проведенную вместе, вы очень сблизились. Он доверился тебе?

— Не будь смешной! — раздраженно огрызнулась Розамунда.

Она услышала чьи-то шаги за спиной, обернулась и затаила дыхание. В свете свечей вырисовался зловещий силуэт мужчины, затем он шагнул вперед, и она узнала Чарльза Трэси, деверя Кэлли.

— Чарльз, как ты напугал нас! — воскликнула Кэлли. — Ты разве не знаешь, что любители подслушивать рискуют узнать о себе много плохого? — Несколько мгновений она, сощурившись, разглядывала его, а потом устало произнесла: — Это была шутка. Ты должен был рассмеяться и остроумно отразить мой выпад.

Чарльз засмеялся сухим коротким смешком и обратился к Розамунде:

— Кажется, вы обещали этот танец мне. Оркестр уже начинает.

Желая загладить грубость Кэлли, Розамунда тепло улыбнулась ему. Чарльз стал похож на больного ребенка. Она поняла, что означает этот вид. Страдания неразделенной любви накладывают на людей определенный отпечаток.

Ах, если бы существовало лекарство от этой болезни!

Только когда танец закончился, она вдруг осознала, что не обещала Чарльзу Трэси никаких танцев. У нее возникло странное чувство, что все вокруг — Пруденс, Кэлли, Чарльз — вели себя не так, как всегда, но она никак не могла ухватиться за ниточку и распутать этот клубок странностей.

Отмахнувшись от тревожных мыслей, она отправилась на поиски тетушки Фрэн, будучи уверенной, что застанет ее в карточной комнате. Но она опять ошиблась. Тетушки нигде не было.

В полночь распахнулись двери зимнего сада, и гостей пригласили к столу. Поскольку торжество было неофициальным, блюда с угощением были выставлены на длинных столах, чтобы гости могли накладывать себе сами. Предполагалось, что с наполненными тарелками они выйдут к шатру и в парк, чьи тенистые аллеи, пруд с водопадом и беседка располагали к неспешным прогулкам. Но погода перечеркнула планы, и лишь немногие смельчаки рискнули выйти на улицу.

Розамунда не могла проглотить ни кусочка. Потеря аппетита красноречиво выдавала муки неразделенной любви, но по крайней мере они отвлекали от смутной тревоги, вдруг охватившей ее во время бала. Все было так, как и должно было быть. Тетушка Фрэн вместе с другими вдовушками бродили вокруг столов, словно стайка любопытных ласточек, высматривая самые лакомые кусочки. Кэлли не ела, зато щебетала без умолку, всецело завладев вниманием своих слушателей, в числе которых был и Чарльз Трэси. А Пруденс… Что ж, похоже, она все-таки подходила на роль королевы бала. Ее обступили Джастин и принц Михаэль, соперничая за каждый взгляд, каждую улыбку.

Что до самой Розамунды, она ходила по залу, разговаривала с каждым из гостей не столько из приличия, сколько из желания узнать человека лучше. Она близко к сердцу приняла обвинение Ричарда в надменности и высокомерии, поразивших его на том балу в Лиссабоне. Теперь она понимала, что раньше думала только о себе, когда следовало учитывать и чувства окружающих ее людей. Однако это было тяжело. Некоторые видели в ней лишь дочь герцога, и их льстивые речи и заискивающие манеры чуть было не заставили ее вновь надеть маску безразличия.

Она направлялась к очередному гостю, когда перед ней возник лакей, загораживая путь.

— Бокал вина, леди Розамунда? — почтительно предложил он.

Она взглянула на серебряный поднос со стоящими на нем хрустальными бокалами.

— Спасибо, нет.

Когда она попыталась пройти мимо, он вновь не пустил ее.

— Выпей вина, Розамунда, — понизив голос, сказал он.

Она бы узнала этот голос из тысячи.

Ее глаза жадно впились в лицо лакея. Это был Ричард, но совершенно на себя не похожий. Изумрудная ливрея, расшитая золотом, плотно облегала его атлетическую фигуру, воротник и широкие манжеты с отворотами были щедро расшиты галуном. Белый напудренный парик необъяснимым образом подчеркивал суровую привлекательность его лица.

Ричард был великолепен.

Розамунда взяла бокал с его подноса, поднесла к губам и сделала большой глоток.

— Будь в беседке через пять минут, — едва слышно прошептал Ричард и быстро удалился.

Розамунда завороженно смотрела ему вслед. Еще раз отпив из бокала, она отправилась за своей шалью.

Беседка располагалась недалеко от дома, но ей понадобилось некоторое время, чтобы обойти группу джентльменов, вышедших на воздух выкурить по сигаре. Садовники прекратили бесплодные попытки разжечь задутые ветром лампы и теперь занялись свертыванием шатра. До нее доносились их приглушенные голоса, на все лады проклинающие дождь и домашних слуг, ведущих райскую жизнь в сухости и тепле.

Добравшись наконец до беседки, она от души пожалела, что вместе с шалью не захватила и зонт. С неба сыпалась мелкая изморось, и шелковая шаль от нее не спасала.

Ричард ждал ее. Он погасил все свечи, кроме одной. На нем уже не было парика. Он негромко окликнул ее по имени, и у Розамунды защемило сердце.