Григорий вышел успокоенный. Очевидно, за ночь разбрелся весь эшелон, стало быть, виноваты все.

Лес постепенно редел, под ногами становилось всё сырее. У Григория уже давно промокли ноги. Облака сгустились, пошел крупный, мокрый снег. Дорогой нагнали человек тридцать красноармейцев своего эшелона, пошли вместе, молчаливые, озябшие, голодные. У опушки встретили группу крестьянок, тоже промокших, злых и голодных. Шли они на станцию с бидонами молока.

— Неужто вы еще молоко сдаете? — окрикнул их долговязый красноармеец.

— Сдаем, — огрызнулась одна из женщин.

— А у нас под Тулой, когда фронт подошел, колхозники все поставки прекратили, — не унимался красноармеец.

Замечание его вывело женщин из равновесия:

— Прекратили, прекратили! А вы чего воюете? Кто вас просит советы защищать? Кончайте войну, все равно Сталину конец! — затараторили озлобленные голоса.

Деревня Иваньково состояла всего из десятка дворов. Все дома были заняты штабом полка. Красноармейцы и офицеры, до командиров батальонов включительно, жили в шалашах, сделанных на скорую руку из еловых ветвей и разбросанных по лесу вокруг деревни. Прибывшие красноармейцев зарегистрировали, построили в каре на поляне около деревни и начали распределять по подразделениям полка. Первым в середине каре появился старший лейтенант, отбиравший разведчиков. Маленькая коренастая фигурка пошла вдоль фронта, зорко всматриваясь в лица. — Разведка дело опасное, но зато в разведке легко незаметно перейти к немцам, — сердце Григория забилось, — только бы не стали копаться в биографии! Маленький лейтенант приблизился. У него было длинное лисье лицо, совсем белые, выгоревшие ресницы и очень быстрые глаза. — Парень неглупый и наверное смелый. Хорошо, если возьмет, думал Григорий выдвигаясь из ряда. Взгляд лейтенанта равнодушно скользнул по лицу Григория. Лейтенант прошел дальше.

— Это хорошо, что он нас не взял! — услышал Григорий голос Семена Яковлевича. — Как по-вашему, гражданин Сапожников, где лучше?

— Я по военной специальности минометчик, — рассеянно ответил Григорий.

— А это что такое? — спросил Семен Яковлевич. Бедняга совсем не проходил военного обучения.

— Минометчики, в особенности батальонные, стоят в оврагах, в километре или 500 метрах от фронта. Это много безопаснее, чем быть стрелком или пулеметчиком, — пояснил Григорий.

— Я хочу быть минометчиком! — решил Семен Яковлевич.

Командир минометного батальона появился следом за связистом и пулеметчиком. В середину каре вышел высокий сутуловатый капитан с круглым, безразличным лицом.

— Кто обучался минометному делу, шаг вперед! — скомандовал он негромким, вялым голосом.

Григорий, Семен Яковлевич, длинный туляк, рассердивший дорогой молочниц, и еще десятка два красноармейцев вышли вперед. Не задавая отобранным вопросов, не проверяя их знаний, капитан отвел пополнение в лес и передал старшинам для распределения по ротам. Григорий и его новые товарищи попали во вторую роту. Старшина с грубым, жестоким лицом отвел их к шалашу ротного. Из шалаша вышел толстый офицер лет двадцати, отер рукой сальные губы и зычно рыгнул. Следом за ротным вышел старший лейтенант со звездочкой политрука на рукаве, человек неопределенного вида, а за ним широколицый вестовой, определенно похожий на кадрового уголовника. Равнодушно посмотрев на новых подчиненных, ротный приказал старшине развести их по расчетам.

— А как, товарищ ротный, насчет пайка? — решился Семен Яковлевич, — мы сутки ничего не ели.

— Не ели? — поднял брови командир роты. — Паек на вас получим не раньше завтрашнего дня, а сейчас можете расходиться.

Ротный насупился, в корне пресекая все дальнейшие разговоры о пайке, повернул грузное тело и скрылся в шалаше.

— Разойдись! — крикнул старшина.

Вестовой, поблескивая жульническими глазами, подошел к замешкавшимся солдатам и стал расспрашивать, не сохранилось ли у кого-нибудь из них часов или других ценных вещей.

— Можно обменять на продукты, — многозначительно подмигивал вестовой.

Ценных вещей ни у кого не оказалось.

— А что, можно в деревне достать картошки? — подошел к вестовому Григорий.

— Ты что, с луны свалился? — усмехнулся вестовой. — Картошку никто не выкопал, вся в поле осталась, Тут линию укрепленную делали, так колхозники были мобилизованы.

— А молока?

Вестовой осмотрел Григория с головы до ног, как бы взвешивая, что он за человек.

— Из «своих»? — спросил Григорий.

— А ты откуда знаешь? — лицо вестового стало серьезным. — Может и из «своих», — понизил он голос. — А насчет молока ты забудь: ни одна сволочь не продаст! Только если ночью сумеешь в погреб залезть. Для ротного и то ночами достаю… — Вестовой повернулся и скрылся в шалаше.

Григорий вошел в большой шалаш, в котором уже устроились Семен Яковлевич и туляк, бросил вещевой мешок на еловые ветки, служившие подстилкой, и отправился в деревню. Не может быть, чтобы крестьяне мне чего-нибудь не дали. Связной уголовник, а уголовников они не любят.

— Тебе что надо? — услышал Григорий громкий окрик, когда открыл дверь первой избы.

В небольшой комнате стояло несколько столов, а за столами сидели молодые сержанты, очень похожие на вестового.

— Я не знал, что тут канцелярия, — сказал Григорий.

— Ага, так ты шакалить пришел! — один из сержантов рыжий в веснушках парень лукаво подмигнул другим и вперил в Григория грозный взгляд.

— Не шакалить, а хотел достать поесть, — обозлился Григорий. — Я уже сутки ничего не ел!

Рыжий сержант еще раз с торжеством посмотрел на товарищей и гаркнул:

— Стать смирно!

Григорию ничего не оставалось, как вытянуться. За прямое неподчинение старшему по чину могли быть неприятности. Сержант продолжал сидеть, покачиваясь на стуле.

Я тебя сумею обрезать и стоя, — подумал Григорий.

— Кругом шагом марш! — скомандовал сержант.

Обрезать не пришлось. Когда Григорий закрывал за собой дверь, сзади раздался дружный гогот всех трех сержантов. Дальше Григорий шел уже осторожнее и заглядывал в окна прежде, чем открыть дверь, впрочем последнее ему уже не пришлось делать: все избы были заняты различным начальством. Злой и раздраженный, вернулся Григорий в лес. Около шалаша тлел костер. Промокший от дождя хворост горел плохо, дым не поднимался в сырую мглу, стоявшую над лесом, а полз вдоль земли. Около костра сидели Семен Яковлевич, длинный туляк, пожилой мрачный красноармеец и носатый рябой сержант. Около Семена Яковлевича на пне лежали лепешки, сделанные из какой-то темной массы, похожей на глину…

— Что это вы печете? — удивился Григорий.

— Удалось что-нибудь достать в деревне? — спросил Семен Яковлевич.

— Там начальников, как крыс на складе: все сожрали, — перебил рябой сержант.

Григорий присел на корточки и потрогал пальцем одну из лепешек.

— Из чего это?

— За лесом тут поле есть… — иронически-грустно пояснил Семен Яковлевич, — в прошлом году вся картошка осталась невыкопанной, так бойцы ходят туда прошлогоднюю картошку копать, а из нее лепешки делают: как-никак крахмал! — Семен Яковлевич с презрением посмотрел на лепешки, — а кроме того, и соли нет, две недели уже без соли едят!

Семен Яковлевич вытащил из костра готовую лепешку и протянул Григорию. Голод заставил Григория съесть липкую массу, пахнущую гнилью и дымом.

— Все-таки крахмал! — ответил он на вопросительный взгляд Семена Яковлевича.

— Крахмал, туды его растуды! — не выдержал пожилой незнакомый красноармеец и со злобой плюнул в костер. — Двадцать лет к войне готовились, а как воевать, так крахмал жрать пришлось!

Семен Яковлевич опустил глаза в землю, подчеркнуто не отвечая на выпад красноармейца. Водворилось общее молчание.

— А что, формирование здесь давно идет? — спросил Григорий сержанта, чтобы переменить тему разговора.

— Три недели.

Сержант внешне очень напоминал заядлого комсомольца-активиста.