Сердце Григория забилось. Особое задание! Нет хуже, когда непосредственное начальство делает карьеру.

Тропинка вилась вдоль опушки. Слева громоздились старые липы, березы и ели, справа, за ветвями, гирляндами спадающими до земли, был заливной луг, кусты ивняка и речка. Пахло листвой и травами. Чирикали птички. И где-то за этой тихой красотой таился фронт, минированные поля, артиллерия, аэропланы: весь ужас и все безобразие войны. Впереди шел майор, командир полка, к которому был прикомандирован минометный батальон. Майор был высокий, жилистый и шел очень решительно. За майором сутулилась мешковатая фигура командира батальона, за ним широкие плечи и толстый зад командира роты, потом — цепочка комсомольского расчета, потом расчет Григория, сзади — командир взвода Григория.

— Что они задумали? — ломал себе голову Григорий.

По лесу гулко разнесся звук минометных разрывов. Несколько немецких взводов дали по несколько выстрелов. Комсомольцы шарахнулись было в сторону, но видя, что командиры идут, не замедляя шага, вовремя остановились. Тропинка резко повернула влево. Майор остановился, за ним остановились все другие, Майор что-то сказал командиру роты. Тот повернулся и сделал знак Козлову. Расчеты остались на месте. Командиры спустились с горки в сторону реки и скрылись за кустами. Прошло несколько неприятных минут. Командир взвода вернулся и дал знак красноармейцам подойти к нему.

— Сейчас командир полка укажет нам позицию, — начал лейтенант тихо. — На фланге стоящей на передовой советской части появился немецкий миномет. Он выдвинулся далеко за немецкие позиции. Задание будет состоять в том, чтобы незаметно установить минометы и уничтожить немцев прежде, чем они успеют открыть ответный огонь.

Григорий видел, как побледнел Козлов и насупился туляк. Командир расчета Григория стал нервно поправлять гимнастерку. Из кустов показалась квадратная физиономия командира роты. Григорию почудилось, что в заплывших жиром глазах бегают злорадные огоньки.

Сразу после небольшого обрыва земля стала мягкой, местами под каблуком выступала вода. Наверное, фронт проходит за речкой, — соображал Григорий. — Если нас засекут с главной немецкой позиции, то дадут залп, вроде того, который мы только что слышали. Как глупо умереть за советскую власть!

За последней завесой кустов и ветвей показалось поле. Высокая, нескошенная трава, много цветов. Козлов и старшина вышли вперед.

— Позвать наводчиков, — сказал майор слишком громко, как показалось Григорию.

У наводчика комсомольского расчета, круглолицего курносого паренька, тряслись губы. Наверное шел первый раз в бой.

— Вон там, — длинная, сухая рука майора протянулась вперед. — Смотрите хорошенько на поле. Вон там сухое дерево, под ним немецкий расчет.

Григорий всмотрелся. За жилистой загорелой кистью майора сухое дерево, под ним не видно ничего. — Это далеко и, конечно, с первых выстрелов наши не попадут, а немцы увидят дым и тогда…

Комсомольцы стали близко, шагах в восьми. Майор и командир роты куда-то исчезли, остался только командир взвода. Ясно, что окапываться поздно, надо поставить минометы и скорее стрелять. Земля мягкая и при первом выстреле плита сильно уйдет в землю. Придется переставлять прицел.

— Скорее, скорее! — шипит над ухом Григория старшина. — Ставь здесь.

— Здесь нельзя: ветки прямо над дулом, — шепчет Григорий.

— Ставь я тебе говорю! — шипит старшина и начинает ругаться.

Идиот! — думает Григорий. — Как только поставим, сам увидит, что стрелять так нельзя: мина заденет ветки и разорвется над головой.

— Ставь, сволочь!

Григорий с лихорадочной быстротой расставляет при помощи туляка двуногу-лафет.

— Ну, сам теперь видишь?

Старшина видит. Лицо его искажается безобразной гримасой.

— Скорей переставляй!

— Только бы комсомольцы подождали, — думает Григорий.

Бам, бам! Комсомольцы не дождались, Секунда жуткого, напряженного молчания и ровный грубый голос майора откуда-то сверху из зелени: — Недолет метров на двести, ротозеи!

Скорее, скорее! Двунога уперта в землю, Григорий наводит. Ствол медленно идет вверх и в сторону. Точность и хладнокровие: от этого зависит жизнь, Хлещущий гул разрывов. Это не один миномет, это целый батальон, это то, чего боялся Григорий. Мягкая, влажная земля, затоптанные зеленые травинки. Сбоку туляк лежит и не шевелится, сзади, упираясь головой в пятки Григория, распластался Ким. Кажется живы! Эхо замолкло. Зловещая тишина. Нет, это еще не так близко, это перелет или недолет. Лежать здесь бессмысленно. Ну и что же, когда-нибудь надо умирать! Григорий встает на одно колено. Голова пустая. Григорий наводит. Туляк приподнимается и берет в руки мину. Старшина тоже приподнимается на локте и, стараясь говорить так, чтобы не дрожал голос, спрашивает:

— Можно открывать огонь, товарищ майор?

— Сложить миномет и отойти! — слышится из кустов спокойный голос майора.

Григорий, ничего не понимая, быстро разбирает миномет, берет ствол и ныряет под свешивающиеся ветки. Слева стоит брошенный миномет, Навстречу Григорию из глубины леса идет Козлов, за ним вереница комсомольцев. Вслед им слышится голос майора:

— Вернуться к миномету, выдвинуться на двести метров вперед и занять позицию.

Григорий поднимается на тропинку. У поворота майор и командир взвода стоят и курят.

— Молодцы, — говорит майор полунасмешливо: не струсили и не разбежались, как комсомольцы, Можете идти в расположение части. Идите с ними, — обращается майор к комвзводу, а тех за трусость мы с командиром роты еще погоняем.

Только теперь Григорий понимает, что никакого немецкого миномета не было и вся история с особым заданием выдумана для тренировки.

Через Москву катились эшелон за эшелоном. На фронте, между Можайском и Ржевом, готовилось советское контрнаступление, Дивизию Григория погрузили за Сухиничами, Москву эшелон огибал по Окружной железной дороге. Прибыли ночью. Григорий успел сбегать к железнодорожникам и узнать, что все эшелоны идут через одну и ту же станцию окружной железной дороги. Тут же в железнодорожной будке был телефон, и Григорий позвонил Леночке. От Кати не было никаких известий. Леночка обещала прийти, хотя официально в этот час ходить по Москве было запрещено, но посты состояли из обыкновенных красноармейцев и Леночка была уверена, что ее пропустят.

— Иди скорее, — подбежал к Григорию один из железнодорожников, — ваши офицеры эшелон проверяют.

Григорий выскользнул из будки и, сделав несколько шагов, натолкнулся на командира роты.

— Что тут за хождение! — набросился ротный на Григория.

— Ходил оправляться, товарищ старший лейтенант, — ответил Григорий и исчез в темноте.

Переброска войск производилась в строжайшей тайне и когда на путях станции окружной железной дороги, где вторично остановился эшелон, появилось несколько женских фигур, начальник эшелона был в панике, Помимо Григория, два лейтенанта-москвича успели позвонить родным по телефону. Несмотря на недовольство начальства, виновных не наказали и разрешили пойти к своим. Свидание с Леночкой было мимолетным, Она еще больше похудела.

— Плохо? — спросил Григорий.

— Голодно, — ответила Леночка.

Григорий хотел еще раз спросить о Кате, но не смог и отвернулся, чтобы скрыть слезы.

— Я окончательно решил переходить, — сказал он, беря себя в руки и пристально глядя на сестру.

Леночка скорбно посмотрела на брата, Григорию показалось, что она его не одобряет. Он раздраженно добавил:

— Другого выхода я не вижу.

Леночка поняла состояние брата и в глазах ее появился испуг.

— Конечно, переходи, Гриша, — зашептала она скороговоркой, — я понимаю, что там не одна Катя… — Леночка не назвала слова концлагерь, -— делай как лучше, только, — Леночка запнулась, — не поздно ли уже?

— Надеюсь, еще не поздно.

— По вагонам! — крикнул чей-то голос.