«Лидеров оппозиции, — писал Виктор Серж, — поместили на трибуне отдельно от официальной группы. Толпа смотрела только на них. Прокричав по сигналу здравицы новому председателю Ленсовета Комарову, процессия достигла возвышения, где стояли легендарные люди, ничего больше не значащие в государстве. В этом месте манифестанты молча замедляли шаг, тянулись тысячи рук, машущих платками или фуражками. Немой, сдавленный, трогательный клич приветствия.
Зиновьев и Троцкий принимали его с открытой радостью, уверенные, что видят свидетельство своей силы. «Массы с нами!» — говорили они вечером. Но что могли массы, смирившиеся до такой степени обуздания своих чувств? На самом деле каждый в этой толпе знал, что малейшим неосторожным жестом он рискует своим хлебом, хлебом своей семьи…»
Встречи с Троцким устраивались у кого-то на квартире. Его сторонники собирались полулегально, готовые немедленно разойтись, если появятся агенты ОГПУ.
Виктор Серж провожал Троцкого после одной из таких встреч:
«На улице Лев Давидович поднял воротник пальто и опустил козырек фуражки, чтобы не бросаться в глаза. Еще крепкий, несмотря на двадцать лет изнурительной борьбы и ряд блестящих побед, он стал похож на старого интеллигента-нелегала из прошлого.
Мы остановили извозчика, я начал торговаться, так как у нас было мало денег. Извозчик, бородатый старорусский крестьянин, наклонился и сказал:
— Ради вас — бесплатно. Седайте, товарищ. Ведь вы Троцкий?
Фуражка слабо маскировала вождя революции. Позабавленный, Троцкий слегка улыбнулся:
— Только про эту поездку молчок, каждый знает, извозчик — элемент мелкобуржуазный, ваша поддержка может нам только навредить…»
В 1927 году оппозиция была практически полностью разгромлена. Всех видных оппозиционеров (в общей сложности почти полтораста человек) выслали из Москвы в отдаленные города страны под надзор представителей ОГПУ.
Летом 1927-го как активного троцкиста выслали в Сибирь, в село Колпашево, Ивара Тенисовича Смилгу, бывшего члена ЦК и Реввоенсовета. В последние годы он был ректором Института народного хозяйства имени Г.В. Плеханова.
9 июня проводить его в ссылку на Ярославском вокзале собралось полторы тысячи человек, в основном рабочие.
Приехал Троцкий. Он выступил с речью. Пели «Интернационал». Смилга сказал, что, несмотря на трудные времена, нужно оставаться верными ленинцами.
Заместитель председателя Центральной контрольной комиссии Янсон доложил в ЦК: «Приходится констатировать, что это вылилось в своего рода уличную демонстрацию, направленную против ЦК…»
Массовые проводы Смилги были неприятным сюрпризом для партийного руководства: столько людей не побоялось продемонстрировать свои симпатии оппозиции.
В 1929 году Смилга, Радек и некоторые другие бывшие соратники Троцкого заявили, что рвут с троцкизмом и хотят вернуться в партию. Смилгу восстановили в партии, назначили заместителем начальника мобилизационного управления ВСНХ.
После убийства Кирова в 1934-м его арестовали. Отправили в Верхне-Уральский политизолятор, а в феврале 1938 года расстреляли. Арестовали и его жену Надежду Васильевну Полуян, которой летом 1917 года ЦК поручил поддерживать связь с Лениным, ушедшим в подполье…
24 июня 1927 года Троцкого вызвали за заседание президиума ЦКК, требуя прекратить всякую критику партии. Он возмущенно отказался:
— Вы думаете и впрямь намордник надеть на партию?
Троцкий на пленуме ЦК едко откликнулся на слова Сталина насчет того, что надо вымести оппозицию из партии:
— Как заходит речь о метле, вы в своей тарелке. Бляху вам и метлу, — вот и вся ваша платформа полностью.
Лидеры оппозиции во главе с Троцким отправили в ЦК «Проект платформы большевиков-ленинцев (оппозиции) к XV съезду ВКП(б) (Кризис партии и пути его преодоления)».
В прежние времена оппозиция имела право накануне съезда опубликовать свои документы в партийной печати и получить слово на съездовской дискуссии. На сей раз политбюро запретило распространение этого документа.
Тогда его решили все-таки где-то напечатать. Но ОГПУ устроило настоящую провокацию. Секретный сотрудник госбезопасности получил задание близко познакомиться с человеком, который работал в типографии, где оппозиция печатала свои материалы. Однажды к кому-то из окружения Троцкого пришел человек, предложивший помочь распечатать документы оппозиции на гектографе: до появления ксероксов это была высоко ценимая услуга. Доброхот активно взялся за дело.
И в решающий момент в типографию нагрянули оперативники ОГПУ и всех задержали. Организацией подпольной типографии ведал прошедший Гражданскую войну Яков Осипович Охотников, которого за принадлежность к левой оппозиции отчислили из военной академии.
Видные деятели оппозиции Леонид Серебряков и Евгений Преображенский, которые при Ленине были секретарями ЦК, обратились в ЦК и ЦКК с возмущенным письмом:
«Имея в руках все типографии, всю печать, все партийные ресурсы, вы не даете нам, старым большевикам, защитить перед партией накануне съезда наши взгляды и заставляете нас прибегать к этим кустарным способам размножения наших предсъездовских материалов. Мы требуем немедленного освобождения всех арестованных по этому делу…»
И тут чекисты выбросили свой главный козырь: добровольный помощник оппозиции оказался «бывшим офицером-врангелевцем». Политбюро и президиум Центральной контрольной комиссии сообщили всей стране о том, что троцкисты связаны с белой эмиграцией, с контрреволюционерами. Оппозиционеров обвинили в сотрудничестве с «военно-путчистской организацией», готовящей в стране военный переворот. Это уже не внутрипартийные споры, а антигосударственное преступление.
Но у оппозиции еще были свои люди в государственном аппарате, и выяснилось, что все произошедшее — интрига ОГПУ.
Оппозиционеры требовали опровергнуть это вранье. Председатель ОГПУ Менжинский признал, что «врангелевский офицер» — на самом деле агент госбезопасности. И Сталин это прекрасно знал. На пленуме ЦК он как ни в чем не бывало говорил:
— Говорят о бывшем врангелевском офицере, обслуживающем ОГПУ в деле раскрытия контрреволюционных организаций. Оппозиция скачет и играет, подымая шум по поводу того, что бывший врангелевский офицер, к которому обратились союзники оппозиции, оказался агентом ОГПУ. Но что же тут плохого, если этот самый бывший врангелевский офицер помогает советской власти раскрывать контрреволюционные заговоры?
Как говорилось в заявлении лидеров оппозиции, дело сделано: «легенда о «врангелевском офицере» гуляет по стране, отравляя сознание миллиона членов партии и десятков миллионов беспартийных».
На основании этого обвинения Троцкого вывели из ЦК.
2 ноября 1927 года «Правда» опубликовала отчет о последней речи Троцкого, произнесенной на пленуме. Собственно, говорить ему не дали. Члены ЦК, как гласила стенограмма, кричали бывшему председателю Реввоенсовета:
— Меньшевик! Предатель! Сволочь! Либерал! Лжец! Каналья! Презренный фразер! Ренегат! Гад!
7 ноября 1927 года состоялось последнее публичное выступление оппозиции.
Один из будущих создателей ракетно-космической техники Борис Евсеевич Черток, в то время школьник, стал свидетелем последней попытки открытого выступления сторонников Троцкого на Моховой:
«На доме ЦИК, где была приемная Калинина, был вывешен портрет Троцкого. С балкона четвертого этажа выступил Зиновьев. Неожиданно на балконе появились военные и начали длинными шестами срывать портрет Троцкого.
Народ внизу неистовствовал. Нельзя было разобрать, кого здесь больше — сторонников или противников Троцкого. Из ворот МГУ с пением «Интернационала» вышла колонна университетских троцкистов. На улице началась потасовка, в которой трудно было разобрать, кто за кого».
В разгоне оппозиции участвовал оперативный состав ОГПУ и специально подобранные группы партработников и рабочих — им разъяснили, что троцкисты намерены захватить власть в стране.
Один из участников этой акции записывал в дневнике: «Был на параде. Но до парада участвовал в разгоне троцкистов. Они ночью захватили МВТУ. Собрали там всех отщепенцев. Хотели пойти на Красную площадь своей колонной, с контрреволюционными лозунгами, дезорганизовать парад и поднять мятеж против ЦК и СНК. Но мы встретили их у Елоховского собора. Была сильная стычка. Троцкистов рассеяли».
