Причем «семерка» действовала практически официально. Кандидатами в состав «семерки» утвердили председателя ВЧК Дзержинского, председателя ЦИК Калинина, секретаря ЦК Молотова, первого секретаря МК и МГК партии Николая Александровича Угланова и заместителя наркомвоенмора Фрунзе.

Михаил Иванович Калинин был смущен такой политикой и написал Сталину письмо, в котором обращал его внимание на то, что «семерку» обвиняют «в узурпации прав членов партии, самодержавности». Более того, ее создание форсирует «раскол в партии», ведь фактически речь идет о создании фракции, которая всем управляет, а политбюро и ЦК превращаются в декоративные органы…

Текст письма найден в бумагах Калинина. Но неизвестно, рискнул ли Михаил Иванович отправить его адресату. «Семерка» действовала. Троцкий был отстранен от реальной политики.

Корней Чуковский записал в дневнике:

«26 ноября 1924. В Госиздате снимают портреты Троцкого, висевшие чуть не в каждом кабинете».

Бубнов провел совещание начальников политорганов армии и флота, которое обратилось в ЦК с предложением рассмотреть вопрос о пребывании Троцкого на высших военных постах. Это давало ЦК желанный повод сменить председателя Реввоенсовета. И опять же Лев Давидович ничего не предпринял, чтобы удержать за собой столь важный пост.

Но может быть, это жестоко — укорять Троцкого за бездействие, если он был так болен, что не мог подняться с постели? Чем же он был болен? Его преследовала какая-то таинственная инфекция, у него постоянно держалась высокая температура. Поразительно, что лучшие врачи того времени так и не смогли поставить диагноз.

Весной 1926 года политбюро крайне неохотно позволило Льву Давидовичу отправиться в Берлин — он надеялся с помощью немецких врачей избавиться от преследовавшей его температуры. Немецкие врачи постановили вырезать миндалины. Болезненная операция делалась без наркоза. Троцкому собирались связать руки, как это было принято тогда, но он вынес операцию стоически. Через некоторое время температура опять повысилась и никак не желала спадать.

По мнению врача и писателя Виктора Тополянского, вождь и организатор Красной армии страдал неврозом. Преследовавшая Троцкого лихорадка — психосоматический феномен, встречающийся у впечатлительных и сверхэмоциональных людей. Таким Лев Давидович и был; известно, что он даже иногда терял сознание, падал в обморок.

Пока Троцкий был занят сжигавшим его делом, пока он готовил вооруженное восстание в Петрограде или сдерживал напор Белой армии, он был целиком поглощен этим. Ни о каких неврозах не могло быть и речи. А когда война закончилась, в его жизни образовалась пустота. И он стал болеть…

Это предположение подкрепляется словами Георгия Валентиновича Плеханова, писавшего о Троцком: «Он обладает взрывным характером и при успехе может сделать очень многое в короткое время, но при неудаче легко впадает в апатию и даже растерянность».

Врачам, которые его лечили, считает Виктор Тополянский, это и не приходило в голову. Они боялись пропустить какую-то ужасную, неизвестную им инфекцию и тем самым усиливали в Троцком болезненные ощущения.

Но возможно, врачи, лечившие Троцкого, не так уж плохо понимали особенности его психического склада. Об этом свидетельствует документ, недавно извлеченный из секретного архива. Еще в мае 1921 года нарком здравоохранения Николай Семашко писал Ленину:

«Здоровье т. Троцкого опять ухудшилось. Я назначил консилиум из указанных здесь докторов и профессоров.

Как видно, две причины обострения болезни: 1) переутомление и 2) несоблюдение диеты вследствие отсутствия продуктов. Между тем ему необходима строгая продовольственная диета (куры, сливочное масло, белая мука).

Я очень прошу строжайше выдавать т. Троцкому продукты, как это предписано врачами, и в точности выполнять постановление ЦК по этому поводу».

Еще 23 апреля политбюро постановило: «Предписать т. Троцкому выехать для лечения на дачу, сообразуясь при выборе места и срока с предписанием врачей. Наблюдение за выполнением т. Троцким постановления возложить на т. Дзержинского».

Консилиум, состоявший из самых известных врачей того времени — Д.Д. Плетнева, Ф.А. Гетье и Л.С. Минора, пришел к такому выводу:

«У Л.Д. Троцкого хронический колит. Возможно, здесь есть неправильность морфологии толстых кишок. Необходим рентгеновский снимок для решения вопроса.

Обмороки — сосудисто-спастические рефлекторно со стороны кишок, быть может и самостоятельно, т. е. спазм сосудов психического происхождения (переутомление). Необходима поездка во вторую половину лета на Кавказ (Кисловодск — Ессентуки)».

Особенности психики не мешали Троцкому сохранять хладнокровие в самые опасные минуты. Он никогда не терял присутствия духа, даже когда его сажали в тюрьму или когда в него стреляли.

Троцкий проиграл Сталину не потому, что ему мешала слабая психика, а потому, что он фактически и пальцем не пошевелил для того, чтобы сохранить свое место в партийном руководстве.

Троцкий был необыкновенно яркой фигурой. Но ему не хватало того, что в избытке было у Ленина, а потом и у Сталина, — жажды власти. Он не был фанатиком власти. Он наивно полагал, что ему достаточно и того, что у него уже есть. Он не понимал, что борьбу за власть ведут до последнего смертного часа, а не только в годы революции и войны.

«О Троцком принято говорить, что он честолюбив, — писал Луначарский. — Это, конечно, совершенный вздор. Я помню одну очень значительную фразу, сказанную Троцким по поводу принятия Черновым министерского портфеля:

— Какое низменное честолюбие — за портфель, принятый в неудачное время, покинуть свою историческую позицию.

Мне кажется, в этом весь Троцкий. В нем нет ни капли тщеславия, он совершенно не дорожит никакими титулами и никакой внешней властностью; ему бесконечно дорога, и в этом он честолюбив, его историческая роль».

И Луначарский вновь возвращается к этой мысли:

«Троцкий чрезвычайно дорожит своей исторической ролью и готов был бы, вероятно, принести какие угодно личные жертвы, конечно не исключая вовсе и самой тяжелой из них — жертвы своей жизнью, для того чтобы остаться в памяти человечества в ореоле трагического революционного вождя».

Так и вышло. Ради сохранения своего положения и власти Троцкий не пожелал пожертвовать своими убеждениями.

У него была масса достоинств — искрометный блеск ума, неисчерпаемый запас энергии, страстное красноречие и мужество, храбрость, решительность и способность брать на себя ответственность. Но это лишь часть портрета — Троцкий был еще самоуверенным и безапелляционным, колючим, нетерпимым и властным. Он демонстрировал свое превосходство окружающим и не мог рассчитывать на любовь партийного аппарата, ненавидевшего людей ярких.

Сталин, который не был в эмиграции, в отличие от Ленина, Троцкого, Зиновьева и других, оказался своим для партийной массы, которая поспешила присоединиться к правящей партии, не зная ни ее истории, ни существа споров внутри руководства. Старые большевики почувствовали себя неуютно в собственно партии. Причем это началось при жизни Ленина.

Сохранилось любопытнейшее письмо Владимира Ильича, адресованное Григорию Львовичу Шкловскому, члену партии с 1898 года. Они вместе были в эмиграции, сблизились, Ленин Григорию Львовичу доверял.

После революции его отправили работать в Германию. Именно Шкловскому в июне 1921 года Ленин жаловался на то, что новое поколение не очень к нему прислушивается:

«Тут интрига сложная. Используют, что умерли Свердлов, Загорский и др. Есть и предубеждение, и упорная оппозиция, и сугубое недоверие ко мне… Это мне крайне больно. Но это факт…

«Новые» пришли, стариков не знают. Рекомендуешь — не доверяют. Повторяешь рекомендацию — усугубляется недоверие, рождается упорство. «А мы не хотим»!!!

Ничего не остается: сначала, боем, завоевать новую молодежь на свою сторону».