«30 сентября 1923 года.

Для меня нет никаких сомнений в том, что эти второстепенные славянские государства, столь же дикие, как и Россия, представляют великолепную почву для коммунизма».

«5 октября 1923. Пятница.

В «Известиях» передовая Виленского-Сибирякова о том, что всюду неспокойно и что белогвардейцы опять ухватились за мысль об интервенции. Письмо Троцкого к артиллерийским частям Западно-Сибирского округа еще красочнее. Там он прямо говорит, что, в случае чего, «он рассчитывает на красноармейцев, командиров и политработников».

«18 октября 1923 года. Четверг. Ночь.

Сегодня берусь за мой дневник с сознанием того, что он важен и нужен.

Теперь нет уже никаких сомнений в том, что мы стоим накануне грандиозных и, по всей вероятности, тяжких событий. В воздухе висит слово «война». Второй день, как по Москве расклеен приказ о призыве молодых годов (последний 1898 г.). Речь идет о так называемом «территориальном сборе». Дело временное, носит характер учебный, тем не менее вызывает вполне понятные слухи, опасения, тревогу…

Будто бы в Петербургском округе призван весь командный состав 1890 года! В Твери и Клину расклеены приказы о территориальном обучении. Сегодня мне передавали… что есть еще более веские признаки войны. Будто бы журнал «Крокодил» собирается на фронт.

События же вот в чем. Не только в Германии, но уже и в Польше происходят волнения… Заголовки в «Известиях» — «Кровавые столкновения в Берлине», «Продовольственные волнения»… В Польше, по сообщению «Известий», забастовка горнорабочих, вспыхнувшая в Домбровском районе и распространившаяся на всю (?) страну. Террор против рабочих организаций и т. д.

Возможно, что мир действительно накануне генеральной схватки между коммунизмом и фашизмом.

Если развернутся события, первое, что произойдет, это война большевиков с Польшей.

Теперь я буду вести записи аккуратно».

Надо отдать должное прозорливости талантливого писателя. Вторая мировая война действительно началась в сентябре 1939 года войной Германии и Советского Союза против Польши…

Когда других советских руководителей охватывали воинственные настроения, Троцкий занимал умеренную позицию.

Михаил Булгаков:

«22 октября. Понедельник. Ночь.

Сегодня (на самом деле 21 октября) в «Известиях» помещена речь Троцкого, которую он на днях произнес на губернском съезде металлистов: «Тов. Троцкий о международном положении. (Доклад на губернском съезде металлистов)».

Вот выдержки из нее:

«Германская коммунистическая партия растет из месяца в месяц…

В Германии наметились два плацдарма предстоящих боев: фашистская Бавария и пролетарские Саксония и Тюрингия…

Мы подошли к открытой войне…

Уже теперь некоторые нетерпеливые товарищи говорят, что война с Польшей неизбежна. Я этого не думаю, наоборот, есть много данных за то, что войны с Польшей не будет…

Мы войны не хотим…

Война — это уравнение со многими неизвестными…

Физической помощи германской революции не надо…»

Ленин и Троцкий победили в Гражданской войне, но какой ценой!

Гражданская война была тотальной, считает академик Юрий Поляков, потому что вне войны не остался ни один район, ни один город, она втянула в мясорубку все население и привела к огромным потерям и разрушению экономики. Озлобление и ожесточение людей сделали войну особенно кровавой. Даже приказывать убивать не было нужды. Убивали по собственному желанию.

Данные о количестве погибших в Гражданскую войну очень разнятся. По мнению историков, которые специально занимаются этой темой, погибло четыре с лишним миллиона человек.

Общие потери РККА в 1918–1922 годах составили около миллиона человек, примерно столько же потеряла Белая армия.

Еще минимум два миллиона бежали из Советской России — это цифра получателей так называемых нансеновских паспортов. Известный исследователь Арктики норвежец Фритьоф Нансен, верховный комиссар Лиги Наций по делам беженцев, выдавал людям, оставшимся без родины и документов, удостоверения личности…

Социолог Питирим Сорокин так писал о последствиях революции и Гражданской войны:

«Мирная жизнь тормозит акты насилия, убийства, зверства, лжи, грабежа, обмана, подкупа и разрушения. Война и революция, напротив, требуют их, прививают эти рефлексы, благоприятствуют им всячески… Война и революция требуют беспрекословного повиновения (в противовес творчеству, праву и т. п.), душат личную инициативу, личную свободу… отрывают и отучают от мирного труда… Следствием войны и революции является «оголение» человека от всякого культурного поведения. С него спадает тонкая пленка подлинно человеческих форм поведения, которые представляют нарост над рефлексами и актами чисто животными».

Первая мировая и Гражданская войны разорили страну. Ленин желал скорее сократить военные расходы.

18 марта 1921 года Реввоенсовет запросил 4,6 миллиона пудов импортного угля для Балтийского флота. В тот же день это обсуждалось на заседании Совета Труда и Обороны. Ленин написал свое мнение: «Я против выдачи 4,6 миллиона тонн угля на флот».

21 марта Владимир Ильич писал Троцкому:

«Не «прикрыть» ли нам на год флот совсем? К чему он? А уголь отдать железным дорогам или текстильным фабрикам, чтобы дать мужикам ткань? По-моему, надо бы здесь пойти на решительные меры. Пусть флот пострадает. А сов- власть выиграет».

Троцкий с ним не согласился и настоял на своем. 6 апреля Совет Труда и Обороны принял окончательное решение: «Принять к сведению сообщение т. Лядова о достигнутом соглашении по вопросу о дополнительной закупке за границей и предоставлении Балтфлоту 4 600 000 пудов угля».

11 декабря 1920 года был издан первый приказ о демобилизации. К концу 1920 года в Красной армии насчитывалось пять с половиной миллионов человек.

Но как шла демобилизация!

5 апреля 1921 года Ленин писал Зиновьеву, что он прикинул: при нынешних темпах демобилизации (двести тысяч человек в месяц) сокращение армии затянется на полтора года:

«Явно невозможная вещь.

Вся суть в том, что военная бюрократия желает сделать «по-хорошему»: вези на железных дорогах!

А на железных дорогах и два года провозят.

«Пока» давай одежу, обувь, хлеб.

Надо в корне изменить: перестать давать что бы то ни было.

Ни хлеба, ни одежи, ни обуви.

Сказать красноармейцу: либо уходи сейчас пешком «без ничего». Либо жди год на 1/8 фунта (хлеба. — Авт.) и без одежи, без обуви.

Тогда он уйдет сам и пешком».

Жестокое отношение к бывшим красноармейцам никого не смутило. На следующий день члены политбюро поддержали вождя:

«Признать необходимым радикально изменить быстроту демобилизации. Для этого: не вести демобилизуемых по железным дорогам, а отпускать пешим хождением…

Отменить правила и постановления о снабжении демобилизуемых одеждой, обувью и прочим.

Задачей поставить, чтобы армия была доведена к осени до одного миллиона…»

8 апреля политбюро вновь рассмотрело этот вопрос и поручило заместителю председателя Реввоенсовета Склянскому организовать исполнение партийного решения. Там были еще два пункта:

«Поручить т. Склянскому разработать также вопрос о возможности омоложения армии, т. е. привлечения 18-летних…

Обсудить вопрос о том, как обеспечить состав армии преимущественно из населения неземледельческих губерний (мотив — неразрушение сельского хозяйства)…»

12 апреля Склянский доложил политбюро о принимаемых мерах. Политбюро поручило ему внести предложения в Совет Труда и Обороны. 13 апреля СТО принял решение о сокращении армии, о демобилизации военнослужащих 1892–1896 годов рождения и о сохранении обмундирования за красноармейцами, уволенными в бессрочный отпуск.

К октябрю 1922 года армия сократилась до восьмисот тысяч. Но и эта цифра оказалась слишком большой, поэтому к 1 октября 1924 года решили сократить еще на двести с лишним тысяч.