И мы с Ленским обменялись рукопожатиями. Он долго не хотел отпускать мою руку и спросил:
— Ваше благородие, надеюсь, хотя бы в Шардинске мы будем чаще видеться? А то так я точно сойду с ума…
— Без проблем, — кивнул я. — Мы в Шардинске надолго…
— Мы⁈
— В смысле я.
Я улыбнулся, а Метта хмыкнула.
— Я, наверное, никогда не смогу понять таких людей как вы, Илья, — задумчиво произнес Ленский. — Уехать из Петербурга не под дулом пистолета, а по собственной воле… Да еще и будучи студентом-рыцарем СПАИРа? Ах, ладно! В любом случае, я ваш должник. А Ленский всегда возвращает долги.
— Хех, ловим его на слове, — щелкнула Метта пальцами.
И мы распрощались.
— Болит? — спросил Женя, ощупывая мою руку, на которой затянулся хлыст птицы. На ней белел свежий бинт. Мы закрылись в нашем купе и вовсю готовились ко сну.
Я задумался. Как ни странно, да, боль ощущалась.
— К тебе окончательно вернулась чувствительность, — кивнула Метта. — Теперь я знаю, в чем была проблема изначально, и больше таких выкрутасов не будет. Следующее повышение ранга пройдет без сучка без задоринки.
— Думаю, иногда полезно отключить болевой порог, — задумался я. — Если мы ничего не поломаем, конечно же.
И, не обращая внимание на протесты Жени, я принялся разматывать руку. От раны остался только бледный шрам.
— Так быстро⁈ — удивился Устинов. — Как ты умудряешься?
— Видать, ты куда лучший лекарь, чем тебе кажется, Женя, — хлопнул я его по плечу и украдкой поглядел на Метту.
Она хмыкнула:
— Ускоренный метаболизм к вашим услугам, ваше благородие! Дайте мне побольше сил и хороший рычаг, и я переверну тут все вверх дном!
— Дам, — пообещал я мысленно, — благо ехать осталось недолго.
И я посмотрел в окно. Пейзаж изменился — деревья сошли на нет, и на их месте появились равнины, заросшие кустарником. Их листья были слегка припорошены снегом. На горизонте в лучах заката возвышались горы.
Кажется, мы приближались к побережью.
— Черт, Метта, какого?.. Зачем мне лупить по этой гнилой коряге⁈ Я же маг, а не воин-танк!
— Отступать поздно! Вы почти ее сломали. Да и ваш Источник качается, когда мозг работает на пределе. Как сейчас! Еще! Еще!
Я выдохнул. Ночные тренировки Метты иногда вещь весьма странная. Но в этот раз…
Коряга? Серьезно⁈ Бить по коряге ногой, чтобы ее сломать? Что она завтра придумает?.. Носить ведра воды на гору, чтобы прокачать терпение?
— Не исключено, — хихикнула она. — А пока бейте как следует!
Ладно, надо просто долбануть посильнее. Нога у меня все равно не настоящая, и даже если я ее сломаю…
— Будет больно так же, как если бы вы сломаете настоящую, — подняла палец Метта. — В этом-то и секрет, Илья. Вы тренируете не только физическое тело, пока его «терзают» жучки в купе, но и еще разгоняете ментальное. Давайте, бейте уже!
Я ударил и скривился. Было больно.
— Еще!
И еще раз. Ах, сука…
— Еще! Сильнее!
Удар! Ах ты, еще больней чем мизинцем о табуретку…
— Еще! Еще! Еще!
И… да! Я грохнул по этой чертовой коряге изо всех сил, и она раскололась в щепки.
Схватившись за голень, я упал на землю. Метта тут же бросилась меня обнимать.
— Вы справились, Илья Тимофеевич! Я не сомневалась в вас!
— Слава богу… — выдохнул я, расслабляясь. — А теперь…
— Вы ранены, отлично! — кивнула Метта и подскочила на ноги. — Теперь вам будет куда сложнее драться с ниндзя!
И по щелчку ее пальцев из кустов выпрыгнул десяток парней в черном.
Уже второй день Яр места себе не находил. Образ этого Марлинского все никак не мог выветриться у него из головы. В купе виконта Ленского Яру показалось, что вот-вот молодой аристократ швырнет отцовский камешек ему в лоб, а затем прикажет выпороть их с Томой на ближайшей станции.
Виконт будет только рад такому развитию событий.
Люди очень любили, когда наказывают подобных Яру с Томой. Обоих фоксов не раз пороли и секли за меньшие прегрешения. А тут он чуть не набросился на японку и ее подругу, тоже из аристократов. За такое могли и повесить…
Но нет, Марлинский не просто «передарил» ему камешек в обмен на извинения, так еще и дал работу!
Где подвох?.. Как Яр не старался, подвох он найти не мог. Меч-то — вот он. Лежит у него в сумке, да и камешек тоже — теплится в кармане у Томы, его любимой сестренки. А их запястья пусты — ни тебе наручников, ни цепей. Чудеса.
— Ничего не понимаю, — проговорил Яр уже в десятый раз.
Его друзья-ушастики тоже не могли взять в толк, почему Яр после этого инцидента все еще не выпорот или хотя бы не арестован. Целый час человекоподобные коты сидели и чесали волосатые уши. Ничего не придумав, так и оставили фокса в раздумьях.
— Чудеса…
Тогда к Яру подсела Тома и уткнулась ему в плечо.
— Мы такие идиоты… — вздохнула она, и Яр погладил ее по ярко-рыжим волосам. — Сами ничем не лучше людей…
— Угу, — буркнул Яр.
Глупо… Ведь как расправа над той девочкой могла вернуть отца с братом, которые сгинули в японском плену во время войны на Дальнем Востоке? Яру с Томой, еще детьми, пришлось хапнуть горя в оккупированной японцами зоне. Про судьбу мамы они вообще не хотели вспоминать…
Вот так и повелось: стоило фоксам увидеть узкоглазого человека, как обоих передергивало. Иногда Яру даже снились кошмары, да и Томе тоже.
Однако умом он понимал — война на то и война, чтобы люди и нелюди на ней вели себя словно звери. Вот только сейчас войны нет, так что, наверное…
— … нужно пойти и извиниться перед японкой по-человечески, — вздохнул Яр и тяжело поднялся с лавки. — Вернее, ну ты поняла…
— Не вздумай! — охнула Тома и с силой усадила Яра на лавку. — Тебя же…
— Нет, надо! Это вопрос чистоты совести!
Они чуть было не начали спорить, как вдруг послышались странные жалобные звуки.
Они прислушались. Как будто кто-то… выл?
— Это откуда? — заозиралась Тома. Но все детишки и девушки вокруг молчали.
Народ же с каждой минутой становился все бледнее. Скоро они поняли, что звук шел из грузового вагона, где заперли казалось бы дохлую птицу-юда.
Земля, по которой мы мчались, обгоняя тусклое солнце, с древних времен называлась Чукоткой, и тут как нигде угадывались следы прокатившейся по планете древней войны — огромные кратеры, разрушенные укрепления, «скелеты» техники, заржавевшей до окаменелого состояния, белеющие кости гигантов и еще куча всего, что даже мое разыгравшееся воображение не могло объяснить.
Вдалеке сверкала водная гладь — мы двигались вдоль берега.
Метта-Шпилька как раз дочитывала книжку про древнюю войну, которая и перекроила облик этого мира. По ее словам в ходе конфликта были уничтожены древние государства, изменился облик континентов, осушились моря, выровнялись горы и сформировались новые вершины…
— Короче, пару столетий назад веселуха тут творилась знатная, — хмыкнул я, рассматривая подаренный клинок.
Он был изящней моего старого, да и баланс куда лучше. К тому же в основании клинка стоял крайне редкий золотой геометрик — ромбовидный артефакт Времени, позволяющий на один неуловимый миг предугадать действие противника. Однако без предрасположенности к магии Времени толку от него немного.
Ах да, древняя война! Что-то я отвлекся!
— И это я еще в детали не вчитывалась, — сказала Метта, и Шпилька отложила книжку. — Литературы про это существует масса, но сколько из нее правда, уж простите, Илья Тимофеевич, еще предстоит сопоставить и проверить по источникам.
— Короче, в очередной раз убеждаюсь, что попал в интересное место, — заметил я, и тут вдалеке показался скелет гигантского китообразного существа с длинными бивнями. Он лежал прямо посреди абсолютно сухой равнины, а вокруг шевелилось какое-то поселение.
Наш поезд оглушительно засигналил, и стоявшие вдоль дороги аборигены помахали нам руками.
