— Куда? — заинтересовался Рыжик.

— В Житомир, в твой родной город, откуда ты родом. Ведь я тебя подле Житомира нашел в прошлом году.

— А какая там река? — возбужденно, глядя на Полфунта, спросил Санька.

— Река Тетерев.

— Правда, правда, — захлопал в ладоши Рыжик.

Лицо его озарилось светлой, радостной улыбкой.

— Ну-с, прикатил я через месяц в Житомир, — продолжал Полфунта, — побродил по городу, погулял по берегу реки…

— И у нас ты был? — живо перебил Санька, впившись глазами в фокусника.

— А «вы» кто такие? — улыбаясь, спросил Полфунта.

— Ну, у Зазулей… А может, ты Дуню встретил, а может, Мойпеса видел?

— Ах, вот «вы» кто такие!.. Нет, не видел я «вас», а речку вот я видел. Неважная речонка: мелкая, каменистая…

— Неправда, хорошая она! — горячо заступился за речку Рыжик. — Есть места страсть глубокие какие! От крестной моей ежели спуститься, ужасти как глубоко будет… Там один раз пьяный утоп…

— Ну, брат, пьяному и в луже утопиться ничего не стоит. Да не в том толк. Слушай дальше. В Житомире я тебя не нашел, а потому пустился обратно в Одессу. А так как мне захотелось прогуляться пешком, то я только вчера прибыл сюда из Кишинева. Вот какую я карусель ногами описал! В Кишиневе я захворал… Я, знаешь ли, хвораю иногда… И вот пришел сюда без копейки и даже без сумочки. Все состояние свое прохворал я. И отправился я ночевать в городской сад. Ну, а дальше ты все знаешь. Теперь я тебя вот о чем спрошу: домой хочешь?

— Ох, хочу, дяденька! — просил Санька.

— Не называй ты меня дяденькой.

— Не буду, не буду, дяденька!

— Опять!

— Не бу… — Рыжик обеими руками закрыл рот, а карие глаза его плутовато и весело смеялись.

— Вот что… слушай! — начал снова Полфунта, задумчиво устремив глаза вдаль. — Я здесь имею родных. Люди они богатые, но я не люблю их и не хожу к ним… Но ты без шапки, без сапог, а я без гроша… С такими средствами пуститься в путь нельзя. И вот что я надумал. Спрячу я свою гордость и отправлюсь на поклон к родным. Что дадут, то и ладно. Обмундируемся мы с тобою и начнем шагать, а ежели много дадут, на машине поедем.

— Лучше на машине: скорей дома буду! — подхватил Рыжик.

— Ты умный: сразу понял, что лучше… Так вот, ты здесь посиди, а я кланяться пойду… Что с тобой? — закончил он вопросом, заметив, как вдруг побледнел и какими испуганными глазами посмотрел на него Санька.

— Я боюсь… — тихо ответил Рыжик.

— Кого боишься?

— А ежели ты не придешь?

— Что ты! — заволновался Полфунта. — За кого ты меня принимаешь?.. Нет, голубчик, ты не бойся: я тебя не обману… Сиди и жди! Через час, самое большее через два прилечу к тебе, и мы позавтракаем так, что любой волк нам позавидует.

Полфунта ушел, а Санька, полный тревоги и сомнений, остался сидеть на берегу моря.

Опасения и тревоги Рыжика были напрасны: ровно через два часа явился Полфунта. В руках он нес небольшой, чем-то наполненный мешок. Подойдя к Саньке, он сел рядом с ним и стал развязывать мешок.

— Вот видишь, я и пришел, а ты боялся, — проговорил Полфунта и, к великой радости Рыжика, вытащил из мешка пару подержанных, но совсем еще целых сапог и суконный картуз с лакированным козырьком, тоже подержанный.

— На-ка, примерь сапоги! — сказал Полфунта, подавая один сапог Рыжику.

— Сей секунд! — радостно волнуясь, проговорил Санька и хотел было натянуть сапог на босую ногу.

Но Полфунта остановил его:

— Погоди, я и портянки купил… Тряпицы отличные, иным полотенцам не уступят…

Фокусник вытащил из мешка две длинные тряпки и подал их Саньке.

— А ты сумеешь обернуть ноги? — спросил у Рыжика Полфунта.

— Умею, чего тут не уметь! — живо подхватил Санька и стал обуваться.

Сидя на камне, он поднял ногу чуть ли не до лица, изогнулся колесом и торопливо принялся обматывать портянку вокруг ноги. Делал он это крайне неумело, пыхтел, краснел и в то же время беспрерывно повторял: «Чего тут не уметь!» Наконец после долгих усилий ему удалось надеть сапоги. Тогда он вскочил на ноги, поплясал на одном месте и, глядя на Полфунта смеющимися глазами, сказал:

— Чего тут не уметь!

— А теперь надень фуражку, — проговорил Полфунта.

Рыжик охотно натянул на голову картуз, подбоченился и от души расхохотался. Ему было бесконечно весело. Он совершенно переродился. Картуз делал его чрезвычайно забавным. Вокруг черного околыша мягкими кольцами лезли вверх рыжие кудри, а из-под лакированного козырька выглядывали темные горящие глаза и широкий вздернутый нос. Тупой подбородок, полные щеки, обсыпанные веснушками, красный рот с оскаленными крепкими зубами — все эти части лица вздрагивали и ширились от неудержимого смеха, которым Рыжик выражал свою радость.

Совсем иначе чувствовал себя Полфунта. Насколько можно было судить по его грустному лицу и по горькой усмешке, с которой он смотрел на Саньку, его настроение духа было неважное. Но Рыжик был настолько счастлив, что не обращал на фокусника никакого внимания и нисколько не интересовался его душевным настроением.

— Мы на машине поедем, да? — перестав смеяться, спросил Санька.

— Может быть, и на машине… А пока зайдем — вот тут недалеко трактирчик есть — и позавтракаем. Ох, боюсь, опять бы мне не захворать, как в Кишиневе! — со вздохом добавил Полфунта и направился к городу.

Трактир, в который зашли приятели, как все береговые одесские трущобы, не отличался ни чистотой, ни благоустройством. Низкие, закоптелые потолки, стены с грязными, оборванными обоями, обширные комнаты со множеством столиков, неизбежная машина, стойка, буфетчик, половые с намасленными волосами — вот и вся обстановка. Ввиду раннего времени в трактире посетителей почти не было. Полфунта, усевшись с Рыжиком за одним из столиков, потребовал чаю, а у Саньки спросил, не хочет ли он чего-нибудь поесть.

— Хочу, очень хочу! — живо заявил Рыжик.

— Чего же ты хочешь?

Прежде чем ответить, Санька пробежал глазами по стойке, остановил свой взгляд на огромном блюде, нагруженном колбасами, а затем, повернув голову к Полфунту, нерешительно и тихо промолвил:

— Я бы колбаски съел…

— Уж вы, господин хороший, картузик снимите, потому как здесь икона божия… — сиплым, простуженным голосом проговорил принесший чай половой, обращаясь к Саньке.

Рыжик мгновенно сдернул фуражку и сильно сконфузился.

— Подай сюда вареной колбасы и хлеба! — приказал Полфунта половому.

— Сейчас!

Спустя немного Санька с жадностью уписывал колбасу, набивая рот большими кусками хлеба. Полфунта не дотрагивался ни до колбасы, ни до чая. Угрюмый, молчаливый, сидел он напротив Рыжика, устремив глаза в одну точку.

— А вам ничего не угодно-с?

Полфунта повернул голову. У стола с грязной и влажной салфеткой через плечо стоял половой. Фокусник бросил рассеянный взгляд на узкие приподнятые плечи полового, а затем равнодушным тоном, каким просят холодной воды, проговорил:

— Принеси мне полбутылки очищенной, кусок черного хлеба с солью и стаканчик.

— Слушаю-с!

Когда половой принес водку, Рыжик с завтраком уже покончил. С любопытством и удивлением стал он следить за Полфунтом. В прошлом году во время их путешествия Санька ни разу не видел, чтобы Полфунта хоть одну рюмочку выпил. Вот почему он с таким интересом стал следить за каждым движением фокусника. С разинутым ртом смотрел Рыжик на то, как Полфунта налил полный стаканчик, как он поднес его ко рту, как закинул голову, выпил залпом, как он некрасиво сморщил лицо и как стал нюхать черный хлеб, держа его перед носом.

Не прошло и десяти минут, как бутылочка была совершенно опорожнена. Полфунта быстро опьянел. На лице выступили красные пятна, а глаза сделались влажными и мутными. В руке он держал пустую бутылку и молча глядел на стойку, за которой стоял тучный буфетчик. Рыжик тоже молчал. Глядя на своего благодетеля, он стал понимать, какой болезнью хворает Полфунта, и ему сделалось жутко. В трактире было тихо. Единственные посетители, в лице трех биндюжников, отпив чай, расплатились и ушли, а половые, собравшись в кучу, о чем-то шушукались в соседней комнате.