Ответа не последовало.

— Дядя Ва-ня-а!!!

На этот раз уже слезы слышались в голосе мальчика, но отклика не было. Измученный страхом и тревогой, Санька медленно поплелся вперед, сам не зная куда и зачем. Не успел он сделать и десяти шагов, как остановился в крайнем удивлении. Ему показалось, что он подходит к той самой деревне, где они с Полфунтом обрели такой неудачный ночлег. Конусообразные хатки темными пирамидами вырисовывались вдали. Рыжик сделал еще несколько шагов, пристальнее стал всматриваться вдаль и тогда только понял, что перед ним не деревня и не хатки, а свежескошенная трава, подвешенная на кольях для просушки. Санька вспомнил, что в прошлом году в одной из таких копен они с Полфунтом прекрасно устроились и провели целую ночь.

Подойдя к первой копне-пирамиде, Рыжик сейчас же нашел отверстие, ведущее внутрь копны. На него пахнуло острым ароматом свежего сена. Этот любимый Рыжиком запах мгновенно нагнал на него сон. Повинуясь неудержимому желанию соснуть на мягком сене, Санька пролез в пирамиду, положил подле себя сапоги и сам улегся на мягкой, свежей траве. Он был рад, что попал в сухое место. Он почувствовал приятную теплоту и решил до утра пробыть в сене. А утром Полфунта его сам найдет.

С последней мыслью Санька сладко уснул.

— Ой-ой, батюшки, ноги отдавил, разбойник! — услыхал Рыжик чей-то голос и проснулся.

В ту же минуту он почувствовал, как что-то живое, теплое зашевелилось под его головой.

Рыжик испуганно вскочил на ноги. В отверстие пробивался утренний свет. Это обстоятельство немного успокоило мальчика. «Хорошо, что ночь прошла», — подумал он.

А между тем в сене шевелился кто-то.

«Не Полфунта ли это?» — мелькнуло у Саньки в голове, и радость нахлынула на него, и сердце его усиленно забилось.

— Кто здесь? Это ты, Полфунта? — спросил Рыжик и замер в ожидании ответа.

— Нет, брат, здесь не Полфунтом, а пудами пахнет, — послышался из-под сена чей-то хриплый незнакомый голос.

В звуках этого голоса Рыжик уловил что-то доброе и простодушное. Но некоторые меры предосторожности он все-таки принял: сапоги и палку взял в руки, а сам пополз к выходу.

— А кто же ты? — снова спросил Рыжик, обращаясь к неизвестному существу, копошившемуся в сене.

— Я кто?.. Я, батюшка ты мой… Ой-ой, спинушку заломило… Я, брат, человек и отставной рядовой, а зовут меня Не-Кушай-Каши… Ох-хо-хо!..

В это время голова говорившего поднялась, и Санька увидал круглое, давно не бритое лицо человека.

— Что, понравилось тебе имечко мое? Хе-хе-хе!..

И круглое лицо засмеялось.

Рыжик невольно улыбнулся, глядя на незнакомца, с трудом вылезавшего из-под сена. Что-то смешливое и добродушное чувствовалось в этом большом, неуклюжем человеке.

— Ну, брат, вылезай, а то нам вдвоем не выкарабкаться отсюда. Того и гляди, шалашик опрокинем.

Рыжик послушался незнакомца и первый вылез из сена, а вслед за ним выполз и его случайный соночлежник.

Вот тут только Санька увидал, с кем имеет дело. Это был большой, неповоротливый человек лет за пятьдесят. Круглая, как мяч, голова его с широким, плоским лицом была коротко острижена. Вздутые щеки были покрыты седой щетиной давно не бритой бороды. Глаза у него были круглые, светло-серые, усы длинные, с коричневым оттенком, брови густые, нависшие. Большие, толстые уши незнакомца особенно как-то выделялись на фоне седой остриженной головы. Эти уши и внутри и снаружи были покрыты мягкой, пушистой растительностью.

Выйдя на свет, незнакомец встряхнулся, протяжно и громко зевнул, внимательно осмотрел со всех сторон небо, низко кланяясь востоку, на котором яркими огнями горело восходящее солнце. Покончив с осмотром, незнакомец обернулся к Рыжику и засмеялся добрым стариковским смехом.

— Экий ты рыжий! — любовно поглядывая на Саньку, промолвил он. — Это ты, что ли, ночью-то кричал?

— Я, — ответил Рыжик и хотел было подробно рассказать о вчерашнем приключении, но незнакомец перебил его:

— Ты потом расскажешь, а пока вот что: полезай-ка в нашу спальню и тащи оттуда мою шапку, торбу и чайник… А ну-ка, молодые ножки, пошевелитесь трошки! — добавил он в заключение и хлопнул Саньку по плечу.

Рыжик охотно бросился исполнять просьбу старика.

Утро было дивное. Земля, освеженная дождем, только что проснулась и весело улыбалась голубому небу, на далеком горизонте которого сияла корона земли — солнце. Как звезды в ясную ночь, сверкали на лугу крупные капли чистой, прозрачной росы. Птицы и насекомые встретили утро торжественным многоголосым гимном.

Не прошло и минуты, как Рыжик уже вылез из-под сена, таща за собою имущество незнакомца.

— Вот за это спасибо тебе! — сказал старик, принимая от Саньки свои вещи. — А теперь сядем за стожком и позавтракаем. Ты, чай, не откажешься?

— Я и чай люблю, — поспешил заявить Рыжик, не поняв старика.

— И чаек попьем, — согласился незнакомец и направился к теневой стороне пирамиды, где и уселся, выбрав место, наиболее мягкое и сухое.

— Садись! — пригласил он Рыжика и стал развязывать торбу.

Спустя немного Рыжик сидел напротив незнакомца с набитым хлебом и свиным салом ртом и глаз не спускал с добродушного отставного солдата.

— Ну, брат, рассказывай теперь, кого ты ночью кликал и как сюда попал? — обратился к Саньке старик, когда завтрак подошел к концу.

Рыжик, проглотив последний кусок, подробно рассказал о вчерашнем случае. Незнакомец слушал его с большим вниманием, причем его круглое лицо не переставало улыбаться.

— Ну, брат, горе твое невелико, — заговорил незнакомец, выслушав Рыжика до конца, — приятеля ты своего найдешь, а не найдешь, так и без него не пропадешь. Эх, брат, на моем веку этих самых попутчиков да товарищей не счесть сколько было! И не горюю я… Да и о чем горевать-то? Человек никогда один не бывает: завсегда с ним его тень ходит… А куда же вы с этим Полфунтом шли? — вдруг вопросом оборвал свою речь старик.

— Мы шли за счастьем, — с наивной уверенностью ответил Рыжик.

— Славный путь придумали… хе-хе-хе!.. — тихо засмеялся старик, а затем проговорил: — Нет лучше, как идти за счастьем: путь долгий и веселый. Я, братец, уже двадцать лет хожу по этой самой дорожке и слез не лью…

Старик вздохнул, достал из-за пазухи кисет, набитый махоркой, и не торопясь принялся из газетной бумаги скручивать трубку, или так называемую «собачью ножку».

— А почему тебя зовут Не-Кушай-Каши? — после долгого молчания вдруг спросил Рыжик со свойственной ему простотой и наивностью.

Бывший солдат ухмыльнулся, закурил «цыгарку», выровнял рукой свои длинные усы, а затем уже приступил к ответу:

— Теперь Не-Кушай-Каши — моя настоящая фамилия, а было время, когда у меня, окромя Антона, никакого имени не было. Был я тогда подпаском. Ни отца, ни матери не помнил. Обчественный был я… Ну ладно!.. Вот это, скажем, подрос я. Надо в солдаты идти, а у меня ни роду, ни племени. Ладно… Вот это, скажем, забрили меня да в город, в казармы. Как раз к обеду пригнали меня. Ввели в казарму. Гляжу, солдаты кашу едят, жирную, пахучую… У меня нос так и заходил кругом. Грешный человек, любил я в те поры кашу. Ну ладно!.. Вот это, скажем, только я в казарму, а со двора барабан тревогу бьет. Солдаты как вскочат, как схватят ружья да вон из казармы!.. Я один и остался. Не имел я тогда понятия о военной службе и не понимал, для чего тревогу бьют. А как кашу едят — я знал. И вот это, скажем, как выбежали солдаты, я стал глядеть на кашу. А каши-то цельных шесть мисок. Пар густой, вкусный валит. Не хочу я, скажем, на кашу глядеть, а гляжу. Ну, и, грешное дело, соблазнился… Подошел я к первой миске, подсел, взял ложку и попробовал. За первой ложкой, скажем, вторую съел, а там третью, четвертую, и пошла машина в ход… Ну ладно… Вот это пришли солдаты. Каши нет, а я на полу валяюсь: глаза луженые, живот горой вздуло, и рот раскрыт — ни дать ни взять, рыба на суше. Тут, скажем, принялись меня лечить. А как вылечили, порку задали… И, помню, фельдфебель наш, когда пороли меня, стоял подле и все, сердечный, приговаривал: «Не кушай каши, не кушай каши!..» Вот с тех пор, скажем, меня и назвали Не-Кушай-Каши!..