Стаська отвечает, что его биология страшней Полининой технологии в сто тысяч пятьсот раз, и что их биологичка – это вам не Инга Сергеевна, которая двойки карандашом ставит. Биологичка – как человек-паук. Сцапает, и не вырвешься. А Полина жмотина. Пусть она свой бисер засунет…

Полина говорит, что такими словами разговаривать нельзя. И она не жмотина, но это же ей покупали. И вообще, он сейчас с полки все свалит. Зря, что ли, баб Тоня ругается, что Стас в квартире как в конюшне своей!

Стас заявляет, что у них в конюшне гораздо чище, а все тамошние лошади умнее Полины, тут даже сравнивать нечего. И не брыкайся, а то он сам брыкнет!

И тут он роняет коробку пуговичную. Там теперь не треснувшая крышка, там вообще никакой не стало.

Пол в коридоре становится пестрый, будто хлопушка разорвалась. Только тут не конфетти, а пуговицы, ножницы, молнии сломанные, пряжки от туфель, брелки от ключей и стеклянные шарики непонятно от чего. Такие зеленые, будто их акварелью раскрасили.

Полина ловит шарики, пока они по всему коридору не раскатились, а Стас хватает свою леску ненаглядную и говорит Полине, что она корова…

Мама опять кашляет из-за двери. Она теперь кашляет, как их Бес лает. Ни одного слова не разберешь, но понятно, о чем спросить хочет.

Стас кричит, что у них все в порядке. И ногой Полине на руку наступает.

Дурак!

Она бы и сама сказала, что все в порядке. Потому что мама болеет, и ее огорчать нельзя. Они крышку выкинут, а пуговицы соберут, и мама никогда не узнает, что они подрались. Полина даже не будет Стаську за ногу кусать, хотя сейчас это очень удобно сделать.

Теперь у Полины есть горсть стеклянных шариков, пряжка, похожая на цифру «три», и пуговицы розовые, цвета конфеты «малина со сливками». Они, конечно, на вкус пластмассовые, но все равно лизнуть хочется. А Стаська пускай свое ДНК плетет хоть из всего бисера на свете, ботаник ненормальный!

Шарики катаются по письменному столу, пряжка под лампой блестит, будто ее из золота сделали, а облизанные пуговицы стали еще розовее. Полина стукает шариком об пенал. Он скатывается в ящик стола. Полина сразу же в новую игру начинает играть, с Толиком. Она один шарик за себя швыряет, а другой за него. Шариков восемь, по четыре на каждого, их надо закатывать в ящик письменного стола.

Восьмой шарик Толиков. Счет одинаковый, два-два, но Полина в свой последний раз промазала. И если Толиков шарик тоже промажет, то получится ничья, а если не промажет, то Толик выиграет со счетом три-два. Раньше Полина не знала, как катать правильно, а сейчас поняла. Именно когда все ее шарики уже закончились! Если Толик сейчас выиграет – это будет несправедливо! Но, может, Толику все-таки не повезло?

Шарик отбрасывает косую тень. У него внутри искра горит. Будто шарик живой и наблюдает, сжульничает Полина или нет. И Толик тоже смотрит. Не тот, который с фото над верхней кроватью, а… Ну будто настоящий дед Толя из больницы выписался и пришел сюда с Полиной играть. С ним она бы жульничать не стала!

– Сейчас твоя очередь! – шепчет Полина и щелкает по шарику, как надо.

Он катится до пенала и отпрыгивает, но потом не в ящик летит, а в стопку учебников. И оттуда на пол, под бок к игрушечной Зайце.

Два-два. Ничья. Все по-честному. Полина не виновата, что так вышло!

– Толь, у нас победа пополам получилась. Правда, здорово?

Она знает, что Толик сейчас кивнул. Он из-за проигрыша бы спорить не стал, он же друг. Но все равно он грустный. Он догадался: Полина подумала, что его на самом деле нету.

– Извини меня, пожалуйста. Я больше не буду.

Вообще, Полина уже такое один раз обещала. Но она тогда верила, что больше в Толике сомневаться не будет. А получается, что это именно игра. Это как со «Спокойной ночи»: она раньше верила, что Хрюша и Филя – ожившие игрушки, потому что не знала, как ими управляют. А потом Нелька ей подарила игрушечного Филю – оказывается, его можно на ладонь надеть, а самой под стол спрятаться. Полина после этого «Спокойной ночи» больше не хотела смотреть, там актеры врут, что Филя настоящий, а ведущий врет, что в такого Филю верит. Вот у нее то же самое.

– Хочешь, переиграем?

Полина вытаскивает из-под Зайцы восьмой шарик и снова ставит его на край стола. И потом пенал перекладывает немножко. И не оборачивается, пусть Толик не видит, что у нее сейчас щеки такие красные, что пятно-«вишню» не различить. Шарик медленно катится по письменному столу и на одну секунду замирает у самого края…

В общем, Толик выиграл со счетом пять-два.

Его собирать очень просто: леску скручиваешь, на проволочке ее закрепляешь, а потом нанизываешь туда разные бисеринки. Легкотня! Полина так еще в первом классе научилась. А Стас не дает ей нанизывать, видите ли, бисеринки надо в определенном порядке брать, чтобы узор был точно как в учебнике. Можно подумать, Полина никогда ничего по схеме не собирала!

Полина лежит на своей полке и на Стаса обижается. А он бисер нанизывает и с папой разговаривает. Будто не знает, что папа после работы усталый.

– Да не в том дело, «прав-неправ», пап! Я перед тренером могу извиниться. И Дашка может. Но нам вопрос с собаками решать надо. Вот если от этого извинения что-то изменится, то я готов стелиться. А так…

Опять Стас про свою конюшню. Там живут собаки. Бывшие бездомные. Их все любят, кроме главного тренера Арсена. Он хочет приют разогнать, а то ему от владельца конюшни достанется. Стас с Дашей по всему Интернету объявления развесили про приютских собак. Но их почти никто не захотел себе взять.

Полина уже представляла, как этих собак разбирают новые хозяева. И повторяла фразу «всем собакам нужен дом». Но ничего не получилось. Может, потому, что это желание не она сама придумала, а другие?

– Стас, это уже анекдот. «Или шашечки, или ехать». Потом расскажу, он древний. Ты другие варианты видишь?

– Пока нет. Ключевое слово – «пока». – Стас сворачивает из бисера штучку, похожую на маленький пропеллер. Это тоже такой кусок ДНК.

Стас проект подготовил. Он всему классу будет эти ДНК раздавать, чтобы все их анализировали и искали разные дефекты. Биологичка пообещала Стаса с бисером на окружной конкурс отправить. Если он выиграет, то ему на ветеринара не надо будет так много готовиться. Серьезное дело. Для такого можно и «золотинки» отдать. Навсегда.

– Пап, я еще раз объясняю: от Арсена ни фига не зависит, он просто мозги клофелинит. Вопрос надо решать с владельцем конюшни. А я без Арсена на него выйти не могу.

– Сам хоть понял, чего сказал? – Папа опять кого-то убил в своем планшете.

– Типа того… – Стас натягивает на леску три серебряные бисерины подряд и сворачивает их так, что они на кукиш похожи становятся. – Но знаешь как противно?

– Ты же не для себя, – не сразу говорит папа. – А это – совсем другой коленкор.

Стас молчит, он леску режет. И еще кусок проволоки во рту держит. А потом ею леску обматывает и говорит:

– В принципе, ты прав.

– Тебе твои собаки потом спасибо скажут, – папа выключает планшет. – У нас окно, что ли, открыто? У тебя уже руки синие.

– Не тепличный…

– Знаешь, мне больных на работе хватает по… по уши. Свитер где?

Стас идет в соседнюю комнату, за свитером. У них сегодня в квартире очень холодно почему-то. Мама звонила куда-то и спрашивала (то есть – кашляла), ей сказали, что с отоплением проблема. А Полине кажется, что проблема – потому что мама болеет. Если бы мама тут сидела, они бы чай все вместе пили и хохотали.

– Граждане дорогие, – говорит папа, – двенадцатый час на дворе. А вы еще не в койках.

– Я в койке, – сразу похвасталась Полина.

– Уже, – говорит Стас, не разжимая губ. Потом вынул леску и пояснил: – Аденины добью и все. Потом точно лягу. Стопудово.

Папа садится на пол, к Стасу.

– Это у нас кто? Тимин? – И берет «пропеллер», в котором больше всего золотинок было.