После этого Николаев будто бы получил свободный доступ в Смольный. 1 декабря 1934 года он разрядил в Кирова свой пистолет, сказав при этом: «Так будет с каждым, кто захочет спать с моей женой». Так это было или иначе, но истинным виновником смерти любимца города ленинградцы считали вовсе не Николаева. Не случайно в городе, озираясь по сторонам и понижая голос до невразумительного шепота, из уст в уста передавали частушку:

По малодостоверному преданию, Сталин лично застрелил Николаева во время одного из допросов.

Со смертью Кирова фольклор связывает прекращение традиционных полуденных выстрелов со стен Петропавловской крепости. По одной из версий, имеющей, скорее всего, официальный характер, это совпало с началом работы радиостанции «Маяк» с его сигналами точного времени. Вроде бы выстрел из пушки оказался просто ненужным. По мнению же ленинградцев, «Маяк» тут вовсе ни при чем. Просто Сталин никогда не любил Ленинград, постоянно напоминавший о своем революционном прошлом, и только Кирову, имевшему «большой авторитет в ЦК», удавалось защищать «Петропавловский ритуал», от которого, вероятно, каждый раз вздрагивал Иосиф Виссарионович. Традиция полуденного выстрела возобновилась только после смерти Сталина, в 1957 году.

Кстати, о неизвестной в то время широкой общественности, непримиримой, как теперь говорят, «подковерной» борьбе в Кремле можно понять из легенд о преследовании двух крупнейших писателей Ленинграда – Анны Ахматовой и Михаила Зощенко, преследовании, вылившимся в известное постановление 1946 года «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», после которого оба писателя на целых двадцать лет были выведены из официальной литературной жизни страны. Первая из этих легенд утверждает, что Ахматова и Зощенко стали жертвами борьбы Маленкова и Жданова за место главного идеолога партии. Маленков будто бы сделал ставку на престиж страны, и в рамках этого плана задумал издать грандиозную серию произведений отечественной литературы, «чтобы весь просвещенный мир открыл рот от изумления и увидел, что Россия – „родина слонов“». Серия книг должна была открываться «Словом о полку Игореве» и заканчиваться, как это ни выглядит странно, томиками Ахматовой и Зощенко. Но Жданов будто бы оказался и проворнее и хитрее. Он опередил Маленкова и легко доказал Сталину, что «непоколебимая» борьба с идеологическим врагом партии и государства гораздо важнее мнимого престижа страны за рубежом. И победил. Сталин поручил ему сделать доклад об идеологических искажениях в ленинградских периодических журналах. Так началась травля Ахматовой и Зощенко.

Но есть и вторая легенда. Она имеет, правда, отношение только к Михаилу Зощенко. Но если учесть, что после пресловутого постановления 1946 года в народном сознании оба писателя воспринимались как единое целое, а зачастую просто как муж и жена, то не удивительно, что легенда о Зощенко в равной степени распространяется и на Ахматову. Так вот. «Чтобы заработать деньги», Зощенко написал цикл рассказов о Ленине. В одном из рассказов, чтобы оттенить мягкость и доброту вождя революции, для контраста Зощенко изобразил грубого партийного чиновника, безымянного работника кремлевской администрации. В первоначальном варианте этот чиновник носил усы и бородку. Литературный цензор мягко попросил известного писателя убрать бородку, «чтобы она не напоминала нашего „президента“ товарища Калинина». И тут Зощенко допустил страшную оплошность. Он убрал бородку и оставил… усы. Сталин прочитал рассказ и будто бы в «грубом партийном чиновнике» узнал себя. И обиделся. Об обиде узнали верные кремлевские холуи. Травля Зощенко стала неизбежной.

К тому времени террор приобрел столь массовый характер, что скрывать его от населения становилось все труднее. И только патологически извращенные умы подручных «любимого отца всех народов» смогли найти выход из этого «трудного» положения. Согласно преданию, крытые грузовики с обреченными на смерть, которых не расстреляли в одном из трех отсеков Большого дома, отправлялись на Левашовскую пустошь, где проводились массовые расстрелы. Там они уходили под землю в секретный бункер и больше оттуда никогда не возвращались. Ни машины. Ни водители. Ни охрана. Все исчезало в преисподней. Напротив огороженной глухим забором территории Левашовской пустоши находится военный аэродром. Однажды, как рассказывает местная легенда, какой-то летчик решил заглянуть за забор, наивно пытаясь понять, что же там происходит. В тот же день он исчез, и больше никто никогда ничего не знал о его судьбе.

Террор, направленный против собственного народа, продолжался вплоть до кончины «лучшего и любимейшего друга всех артистов и художников». В 1949 году в Москве гастролировали Ленинградский театр комедии и Белорусский театр драмы. Как-то Сталину захотелось посмотреть что-нибудь революционное, и он выбрал спектакль белорусского театра. Из-за случайной ошибки аппарата Сталин случайно попал на спектакль Луиджи Пиранделло, сыгранный ленинградской труппой. Взбешенный Сталин, согласно преданию, покинул театр со словами: «Это про революцию?!» Наутро постановщика спектакля, главного режиссера Театра комедии Николая Павловича Акимова сняли с должности, которую он вновь занял только через два года после смерти Сталина.

Чуть ли не накануне своей кончины, в разгар борьбы с космополитизмом, по неисповедимым законам параноидальной психики вождь якобы распорядился издать еврейский молитвенник на иврите. Подготовку издания должны были осуществить в Ленинграде. Согласно преданию, собрали группу ученых-евреев и предложили людям, не понимавшим ни слова на иврите, подготовить к печати молитвенник 1913 года. Приказ есть приказ. Молитвенник отдали в типографию, и только когда тираж был готов и его разослали для чтения в синагоги, выяснилось, что «сборник начинается молитвой за здравие царя-самодержца Николая II». Тираж немедленно изъяли и уничтожили, а всех, кто имел к нему отношение, репрессировали.

Для детей репрессированных родителей НКВД создал специальные приемники-распределители, куда ребят свозили перед отправкой в интернаты. Был такой распределитель и в Ленинграде, на улице Академика Павлова. Дети от страха тихо плакали в подушки. Однако, согласно преданию, поскольку плакало одновременно много детей, «в воздухе стояло какое-то напряжение – шум, как у моря».

В отличие от ликующих мелодий, бравурных эстрадных куплетов и жизнеутверждающих газетных передовиц фольклор кануна войны не заблуждался насчет грядущей трагедии.

Верующие старушки рассказывали, что на старинном кладбище Александро-Невской лавры появился старичок с крыльями. «Ходит между могилами, сам собой светится, а слова не говорит». Как только явилась милиция, старичок взлетел на склеп и оттуда произнес: «Руками не возьмете, пулей не собьете, когда схочу – сам слечу. Делаю вам последнее предупреждение: идет к вам черный с черным крестом, десять недель вам сидеть постом, как станет у врат – начнется глад, доедайте бобы – запасайте гробы.

Аминь!» Сказал так старичок с крыльями и улетел, только его и видели.

По воспоминаниям Натальи Петровны Бехтеревой, в небе над Театром драмы имени А. С. Пушкина несколько дней подряд был отчетливо различим светящийся крест. Его будто бы видели и хорошо запомнили многие ленинградцы. Люди по-разному объясняли его происхождение, но абсолютно все сходились на том, что это еще один знак беды, предупреждение ленинградцам о предстоящих страшных испытаниях.

Неожиданно появился интерес к Тамерлану, особенно после того, как научная экспедиция сотрудников Эрмитажа выехала в Самарканд для изучения усыпальницы Гур-Эмир, где похоронен знаменитый завоеватель XIV века. «Ленинградская правда» публиковала ежедневные отчеты о ходе работ. В одной корреспонденции из Самарканда рассказывалось о том, как с гробницы Тамерлана была снята тяжелая плита из зеленого нефрита. «Народная легенда, сохранившаяся до наших дней, – писал корреспондент ТАСС, – гласит, что под этим камнем – источник ужасной войны». Многих читателей это рассмешило. Какое фантастическое суеверие думать, что, сдвинув древний камень с места, можно развязать войну!