Едва закончилась Северная война, как к Петру явились представители духовенства с петицией, в которой настоятельно просили императора вернуть им металл для восстановления колоколов, перелитых в свое время на ядра и пушки. Петр, рассказывают, на петиции наложил резолюцию: «Получите х..!» В дальнейшем эта легенда получила продолжение, если, конечно, не была вообще сочинена в более позднее время. Говорят, что сразу после смерти Петра духовенство обратилось к его вдове императрице Екатерине I с той же петицией. Императрица прочитала резолюцию Петра и, мило улыбнувшись, доверительно проговорила: «А я и этого дать не могу».

Скорый и решительный на расправу Петр раздавал по заслугам всем и каждому. Фольклор чаще всего интерпретировал это по-своему. В 1719 году после пристрастных допросов в пыточных камерах была казнена за детоубийство камер-девица Екатерины I Мария Даниловна Гамильтон. Голову ее будто бы заспиртовали и по указу Петра поместили в Кунсткамеру. Едва ли не сразу вокруг этого зловещего экспоната родилась легенда, которую охотно рассказывали посетителям музея. Будто бы жила в Петербурге необыкновенная красавица, которую однажды увидел государь. Пораженный ее красотой, он «приказал отрубить ей голову и поставить в спирт в Кунсткамере, на вечные времена, чтоб все ж во все времена могли видеть, какие красавицы родятся на Руси».

Привычным явлением в петровские времена были и ссылки неугодных. Причем, согласно одному из устных преданий, ссылали, как правило, в северные карельские леса. На месте выросшего таким образом поселения ссыльных впоследствии образовался город, получивший название Кемь. Название же это, по преданию, есть аббревиатура и расшифровывается просто: к е… матери. Так якобы писал на полях соответствующих указов Петр, отправляя петербуржцев в далекую ссылку. Хотя на самом деле этот карельский город, расположенный в устье одноименной реки, известен еще с XV века.

Невозможно представить себе жизнь Петербурга и быт его обитателей без наводнений, первое из которых произошло через три месяца после основания города. И в дальнейшем дикие набеги стихии с чудовищным постоянством сопутствовали всей истории города. Множество мифов, легенд и преданий о петербургских наводнениях рассыпано в мемуарной и бытописательской литературе. Мы еще не раз вернемся к фольклору, связанному с этим грозным явлением. Сейчас приведем только две легенды петровского Петербурга. Одна из них рассказывает, что, посетив после очередного наводнения Пулково, Петр сказал: «Пулкову не угрожает вода», на что живший на мызе чухонец ответил царю, что его дед помнит наводнение, во время которого вода доходила до ветви дуба, стоящего неподалеку, близ подошвы горы. Тогда Петр будто бы «сошел к тому дубу и топором отсек его ветвь».

Вторую легенду включил в свои «Воспоминания молодости» известный государственный и общественный деятель К. А. Скальковский. Он рассказывает о некоем купце, дом которого находился близ Невы. Этот купец во время наводнения, боясь воровства, бил палкой по рукам горожан, которые пытались спастись, взобравшись на его забор. За это Петр приказал повесить купцу на шею медаль из чугуна, весом в два пуда с надписью: «За спасение погибавших».

Не обошел вниманием фольклор и реформаторскую деятельность Петра в области русского правописания. Говорят, буква «ять», которая долгие века была предметом мук всех учащихся России, осталась в русском гражданском алфавите благодаря обыкновенному курьезу. Согласно легенде, Петр I, беспощадно вычеркивавший все, как ему казалось, лишние знаки, был неожиданно прерван именно тогда, когда собирался вычеркнуть «ять». С тех пор к этой букве привыкли настолько, что, когда в очередной раз над ней нависала опасность, грамотные люди молили Бога оставить им ее. Это наша родовая частица «фон», – говаривали они.

В попытке объяснить смысл какого-либо названия заложено не что иное, как неистребимое стремление к самоутверждению. Не случайно поэтому огромное количество легенд связано с топонимикой, особенно на раннем этапе освоения любой территории обитания. Петербург в этом смысле исключением не был. В 1703 году для первых петербуржцев, а это в основном были солдаты, пленные шведы, да работные люди, согнанные сюда практически со всех концов тогдашней России, территория невской дельты была в полном смысле Terra incognita – таинственной неизвестной землей. Они ее узнавали. И не в последнюю очередь через имена. Вокруг имен слагались красивые романтические легенды. Они предлагали такие толкования названий, которые, как правило, не имели ничего общего с реальностью. Но в этом и состояла их прелесть.

Один из островов дельты Невы – Елагин – получил свое название после 1777 года, когда владельцем его стал обер-гофмейстер императорского двора Иван Перфильевич Елагин. До этого остров несколько раз менял свое название. Но первоначально, в 1703 году, он назывался Мишин, или Михайлин. На старинных шведских и финских картах он называется Мистуласаари, что в переводе означает Медвежий остров. Возможно, название это было дано финскими охотниками, так же как и названия других островов дельты Невы: Заячий, Лосиный (ныне Васильевский), Кошачий (ныне Канонерский), Вороний (ныне Аптекарский) и так далее. Однако вот как объясняет это название легенда, пересказанная Столпянским.

«В одну из светлых майских ночей 1703 года маленький отряд преображенцев делал рекогносцировку на островах дельты Невы. Осторожно шли русские солдаты по небольшому крайнему ко взморью островку, пробираясь с трудом в болотистом лесу. Вдруг послышался какой-то треск. Солдаты остановились, взяли ружья на приклад и стали всматриваться в едва зеленеющие кусты, стараясь разглядеть, где же притаились шведы. И вдруг из-за большого повалившегося дерева, из кучи бурелома с ревом поднялась фигура большого серого медведя. „Фу, ты, пропасть, – вырвалось у одного из русских, – думали шведа увидеть, а на мишку напоролись, значит остров этот не шведский, а Мишкин“».

Южнее Елагина расположен не менее знаменитый Крестовский остров, который на старинных картах допетербургского периода называется Ристисаари, что переводится как Крест-остров. Вероятно, правы те исследователи, которые предполагают, что это название связано с придорожными надмогильными крестами, которые в давние времена служили ориентирами для путешественников. К идее креста сводятся и многочисленные легенды о происхождении названия острова. «Одни связывали это название с крестообразной формой озера, якобы находившегося здесь, другие указывали на находку на острове какого-то большого креста, третьи полагали, что поводом для наименования острова послужила часовня с крестом, упоминаемая в писцовой книге XVI века». Сохранилось предание и о некой первой каменной постройке на острове, будто бы имевшей форму Андреевского креста. Кроме того, в те далекие времена на острове в непроходимом лесу были якобы проложены в виде огромного креста две просеки – одна вдоль, другая – поперек. Это-то, как уверяют, и дало название острову.

И наконец, третий из этой группы наиболее популярных петербургских островов – Каменный – назван так, согласно одному из преданий, по огромному валуну, поднимавшемуся из невских вод напротив его южного берега. Его старинное, допетербургское название тоже Каменный, только по-фински: Кивисаари. Кстати, камней, оставленных древними ледниками в этих краях, было так много, что в стародавние времена практически всю территорию, прилегающую к Большой Невке, включая Старую и Новую Деревни, называли Каменкой.

Одна из легенд связывает название Васильевского острова с именем его давнего владельца – новгородского посадника Василия Селезня, казненного великим московским князем Иваном III еще в XV веке. Во всяком случае, такое название острова упоминается в 1500 году в переписной окладной книге Водской пятины Великого Новгорода. Правда, в это же время на других картах остров имел иное, финское, название: Лосиный, по-фински – Хирвисаари. Вместе с тем существуют всевозможные легенды, по-своему толкующие современное название острова. По одной из них, оно происходит от имени некоего рыбака Василия, некогда проживавшего здесь со своей женой Василисой. Между прочим, до сих пор среди петербуржцев бытует убеждение, что эти легендарные аборигены изображены в скульптурах у подножий Ростральных колонн. Их в народе так и называют: Василий и Василиса. По другим преданиям, остров назван в память Василия Дмитриевича Корчмина, в первые дни основания Петербурга командовавшего здесь артиллерийской батареей. Петр I будто бы посылал ему приказы по адресу: «Василию – на остров».