О втором так называемом обществе «братьев-свиней» сохранилось скандальное предание. Небезызвестный провокатор, активный сотрудник Третьего отделения И. В. Шервуд письменно сообщил генералу Милорадовичу, будто «одну даму уговаривали вступить в общество, где брачуются на один вечер, и не по выбору, a par hasard (как случится)», но «она с отвращением сказала: „Mais c'est une cochonerie (но ведь это свинство)“. Что же, что cochonerie, – ответили ей, – ведь и свиньи точно, как и люди, – дети природы. Ну, мы будем freres-cochons (братья-свиньи), а вы soeurs-cochons (сестры-свиньи)». Дама убедилась, и название freres-cochons осталось за обществом.
Известный богач того времени Александр Львович Нарышкин слыл в Петербурге гостеприимным и щедрым хозяином. Дом этого вельможи был открыт для всех и, по традиции давних времен, все званые и незваные были его желанными гостями. В его доме на Большой Морской, который в Петербурге прозвали «Новыми Афинами», и на даче на Петергофской дороге собирались «все лучшие умы и таланты того времени». Между тем он постоянно был по уши в долгах. Об этом злословил весь Петербург. Рассказывали, что однажды, во время Отечественной войны 1812 года, некто при Нарышкине похвалил храбрость его сына, который, заняв во время боя какую-то позицию, отстоял ее у неприятеля. «Это уж наша фамильная черта, – отозвался остроумный Нарышкин, – что займем, того не отдадим».
На одном из праздников, устроенных Александром Львовичем на своей даче, присутствовал Александр I. «Во что же обошелся этот великолепный праздник?» – спросил император. «В тридцать шесть тысяч рублей, Ваше величество, – заметил Нарышкин, – я заплатил тридцать шесть тысяч рублей только за гербовую бумагу подписанных мною векселей». Спустя какое-то время император послал Нарышкину книгу, в которую были вплетены сто тысяч ассигнациями. Находчивый Нарышкин просил передать императору свою глубокую признательность и при этом добавил, что «сочинение очень интересное и желательно бы получить продолжение». Говорили также, что Александр I вторично прислал книгу с вплетенными в нее ста тысячами, но приказал устно передать, что издание окончено.
В начале XIX века весь Петербург знал сенатора Ивана Алексеевича Соколова, страстного любителя шахмат, готового в любое время дня и ночи сесть за шахматный столик. Между прочим, он был дедом сильнейшего шахматиста России первой половины XIX века, шахматного теоретика и автора первого учебника шахматной игры Александра Дмитриевича Петрова. Так вот, Иван Алексеевич Соколов был известен и тем, что калитка его дома была расписана большими клетками зеленого и желтого цветов, на которых были изображены шахматные фигуры, представлявшие собой шахматную задачу. А решение задачи было изображено на другой стороне калитки. «Смерть как хочется нарисовать последний мат, который я задал Котельникову», – говорил сенатор. По воспоминаниям его знаменитого внука, эта легенда о шахматной калитке была весьма живуча в Петербурге.
К последнему десятилетию александровского царствования поздняя петербургская легенда относит расцвет и становление знаменитой торговой фирмы купцов Елисеевых. Родом Елисеевы были из деревни Новоселки Ярославской губернии. Существует предание, что житель этой деревни Петр Елисеев был некогда крепостным графа Шереметева. Он слыл умелым садовником и однажды среди зимы угостил графских гостей свежей земляникой, за что и получил от хозяина вольную. Недолго думая, Петр пришел в Петербург и стал работать портовым грузчиком. Этот петербуржец в первом поколении, не лишенный недюжинных организаторских способностей, вскоре сколотил артель по погрузке и выгрузке судов. А через несколько лет предприимчивый ярославец уже владел несколькими столичными магазинами и торговыми судами, курсировавшими между Петербургом и Москвой.
В Петербурге того времени не было недостатка в прорицателях, чудаках и оригиналах, которыми всегда славилась Русь. Одним из них оказался некий сибирский помещик Мартын Лукьянов, разоренный «через земский суд» своим богатым соседом. Десять лет он обивал пороги столичных учреждений в поисках справедливости, пока не решился на отчаянный поступок. Осенью 1820 года «и в дождь, и в ветер с утра до сумерек он неустанно бродил вокруг памятника Петра Великого и что-то бормотал, взмахивая руками». Когда чудака привели, по его настоянию, к императору, тот спросил, что он делает в Петербурге. «Десять лет хожу вокруг памятника и думаю, какой великий государь был Петр. Все видел. Сидит он на коне и одной рукой на Сенат показывает, а другой на Неву», – ответил сибирский помещик. «И что это значит?» – спросил будто бы Александр. «А значит это: кто имеет дело в Сенате, тот бросайся в Неву! Десять лет уж как я подал жалобу Сенату на неправедный суд и до сих пор не вижу решения», – ответил Лукьянов. Согласно преданию, уже через неделю дело было решено в его пользу.
По воспоминаниям графа В. А. Соллогуба, накануне наводнения 1824 года некоторые предсказывали, что «Петербург погибнет от воды и что море его затопит».
Наводнение случилось 7 ноября. Его последствия были катастрофическими. Сведения о нем сохранились во многих литературных произведениях, письмах и воспоминаниях очевидцев. Но остались и легенды. Рассказывают, как спасся часовой, которого наводнение застигло на посту. Будка его, сорванная со своего места, проплывала мимо Зимнего дворца. Увидев стоявшего у окна государя, солдат сделал на караул, и потому, рассказывает легенда, был спасен. Надо сказать, что это был не единственный случай, когда государь, как свидетельствуют многие очевидцы, лично заботился о погибавших.
С наводнением 1824 года петербургский фольклор связывает происхождение такого названия, как «Автово». Это поселение вблизи Финского залива известно с давних, еще допетербургских времен. На топографических планах XVII века среди более или менее мелких обжитых мест отмечена и финская деревушка Аутово. Как полагают исследователи, это название восходит к финскому слову «ауто», что означает «пустошь». Жизнь обитателей этой приморской деревушки из поколения в поколение сводилась к добыче пропитания в открытом море и к спасению нехитрого скарба, когда стихия обрушивалась на берег. Во время наводнения 1824 года Аутово было совершенно уничтожено. Александр I посетил его, объезжая наиболее пострадавшие от стихии места. Как рассказывает предание, плачущие разоренные крестьяне обступили императора. Вызвав из толпы одного старика, государь велел ему рассказать, кто что потерял при наводнении. Старик начал: «Все, батюшка, все погибло! Вот у афтова домишко весь унесло и с рухлядью и с животом, а у афтова двух коней, четырех коров затопило, у афтова…» – «Хорошо, хорошо, – нетерпеливо прервал его царь, – это все у Афтова, а у других что погибло?» Тогда-то и объяснили императору, что старик употребляет слово «афтово» вместо «этого». Рассмеявшись, государь «приказал выстроить на высокой насыпи нынешнюю красивую деревню и назвать ее „Афтово“».
Русская общественность связывала с воцарением Александра огромные надежды. И действительно, «дней Александровых прекрасное начало» вселяло уверенность в исполнение этих надежд. Молодой император приказал освободить всех заключенных Петропавловской крепости. По преданию, один из арестантов, оставляя каземат, написал на дверях: «Свободен от постоя». Узнав об этом, Александр якобы улыбнулся и заметил, что следовало бы прибавить к надписи слово «навсегда». В петербургских салонах взахлеб рассказывали умилительную историю о случайной прогулке Александра I по берегу царскосельского пруда. Государь обратил внимание на лебедей, которые плавали у берега и никак не могли взлететь. «Что это значит?» – спросил царь у садовника. «Лебеди летать не могут, государь, у них обрезано по одному крылу, чтобы не разлетелись», – ответил садовник. «Это не дело, – будто бы сказал Александр, – когда им хорошо, они и сами здесь будут жить, а дурно – пусть летят, куда хотят». Интересно, что на этом рассказчики не останавливались. Дальше шла назидательная часть легенды: «После сего большая часть лебедей разлетелась в Павловск и в Гатчину, но к осени действительно почти все возвратились».
