Легенда эта сошла со страниц сравнительно недавней публикации специалиста по судебной медицине В. Сафонова, который пытался доказать, что так как пуговицы на кавалергардском мундире располагались в один ряд и не могли находиться там, куда попала пуля, то отрикошетить она могла только от некоего защитного приспособления, находившегося под мундиром. Этим якобы была обусловлена и просьба Геккерна об отсрочке дуэли на две недели. Ему, видимо, нужно было «выиграть время, чтобы успеть заказать и получить для Дантеса панцирь». Более того, в Архангельске будто бы раскопали старинную книгу для приезжающих с записью о некоем человеке, прибывшем из Петербурга от Геккерна незадолго до дуэли Пушкина. Человек этот, рассказывает легенда, «поселился на улице, где жили оружейники».
Уже после того, как легенда, попав на благодатную почву всеобщей заинтересованности, широко и повсеместно распространилась, ее решительно отвергли пушкинисты. Они утверждали, что нет никаких оснований полагать, что на Дантесе было надето какое-то пулезащитное устройство. Ко времени описываемых событий прошло уже два века, как кольчуги вышли из употребления, никаких пуленепробиваемых жилетов в России не существовало, да и надеть его под плотно пригнанный гвардейский мундир было бы просто невозможно. Что же касается пуговиц, то они на зимнем кавалергардском мундире располагались, оказывается, не в один, как считает Сафонов, а в два ряда, и та, что спасла жизнь убийце Пушкина, была на соответствующем месте.
И, наконец, самое главное. Обычаи и нравы первой половины XIX века, кодекс офицерской чести, дворянский этикет, позор разоблачения, страх быть подвергнутым остракизму и изгнанным из общества исключали всякое мошенничество и плутовство в дуэльных делах. Правила дуэли соблюдались исключительно добросовестно и честно.
Уже на следующий день в Петербурге родился миф о том, что Пушкина убили в результате хорошо организованного заговора иностранцев: один иноземец смертельно ранил поэта, другим поручили лечить его. Придворный лейб-медик Николай Федорович Арендт, согласно еще одному мифу, выполняя якобы тайное поручение Николая I, «заведомо неправильно лечил раненого поэта, чтобы излечение никогда не наступило». Такая знакомая российская ситуация – во всем виноваты иностранцы. Дантес, у которого было целых три отечества: Франция – по рождению, Голландия – по приемному отцу и Россия – по месту службы; голландский посланник Геккерн, и, наконец, личный медик императора немец Арендт. Даже фамилия секунданта Пушкина Данзаса могла вызывать подозрение патриотов. Доктор Станислав Моравский вспоминает, что «все население Петербурга, а в особенности чернь и мужичье, волнуясь, как в конвульсиях, страстно жаждали отомстить Дантесу, расправиться даже с хирургами, которые лечили Пушкина».
Появились и более невероятные мифы, не имевшие под собой вообще никакой почвы. Голландский посланник Геккерн был хорошо известен в Петербурге своими гомосексуальными наклонностями и довольно богатой «коллекцией» мальчиков, чего он не скрывал, а наоборот, откровенно гордился. Заполучить в эту коллекцию известнейшего поэта России было, оказывается, его давней мечтой. Он предложил Пушкину стать его любовником, в чем ему с омерзением было отказано. Оскорбленный Геккерн решил отомстить поэту и затеял интригу, главным героем которой стал его приемный сын Дантес.
Дуэль Пушкина состоялась 27 января. Как утверждают петербургские мистики, цифра «7» в дате не случайна. На дворе стоял 1837 год, в котором поэту должно было исполниться 37 лет. Мало того, встреча на Черной речке была назначена на 17 часов. О ритмах истории, связанных с Пушкиным, в Петербурге заговорили не впервые. Когда слава поэта была в зените, вспомнили, что родился он ровно через 96 лет после основания города, а в Авестийском зороастрийском календаре 96 лет считаются «годом Святого Духа». Опережая события, напомним, что в 1991 году Петербургу вернули его историческое название, а это ровно трижды по 96 лет от его основания, напоминают нам любители мистических совпадений.
Два дня смертельно раненный Пушкин мучительно страдал в своей квартире на Мойке, 12. Его не стало 29 января 1837 года в 2 часа 45 минут. По малоизвестному преданию, год, день, число и час его смерти Вяземский и Нащокин написали на найденных в бумажнике поэта двадцатирублевых купюрах, которые они разделили между собой «с клятвой хранить навсегда в знак памяти».
Узнав о смерти Пушкина, живший в то время в Париже Адам Мицкевич, по преданию, послал Дантесу вызов на дуэль, считая себя обязанным драться с убийцей своего друга. Если Дантес не трус, писал будто бы Мицкевич, то явится к нему в Париж. Мицкевич впервые приехал в Россию в 1824 году. В Петербурге, где ему, высланному из Польши за принадлежность к тайному молодежному обществу, должны были определить место дальнейшей службы в глубинных районах огромной страны, он сблизился с Пушкиным, которого ценил необыкновенно высоко. Но отношение Мицкевича к Петербургу было последовательно отрицательным. В этом городе он видел столицу государства, поработившего его родину и унизившего его народ.
Или:
И хотя Мицкевич хорошо понимал различие между народом и государством, свою неприязнь к Петербургу ему так и не удалось преодолеть. Еще более она углубилась после жестокого подавления польского восстания 1830 года. Пушкинское стихотворение «Клеветникам России» Мицкевич расценил как предательство. В это время он уже жил за границей, оставил литературное творчество и занимался политикой. С Пушкиным Мицкевич больше не встречался, однако на протяжении всей своей жизни сохранил искренне восторженное отношение к нему как к великому русскому поэту. Его легендарный вызов Дантесу вполне мог иметь место.
Почти полстолетия после смерти Пушкина в России не было памятника поэту. Ни в столице, ни на его родине – в Москве. Впервые заговорили о памятнике только в 1855 году. Идея родилась в недрах Министерства иностранных дел, чиновники которого не без основания считали себя сослуживцами поэта, так как по окончании Лицея Пушкин короткое время числился на службе по этому ведомству. Еще через полтора десятилетия бывшие лицеисты образовали «Комитет по сооружению памятника Пушкину». Комитет возглавил академик Я. К. Грот. Начался сбор средств.
Наконец, высочайшее разрешение на установку памятника было получено, но не в столице, где принято было сооружать монументы только царствующим особам и полководцам, а на родине поэта, в Москве. Объявленный в 1872 году конкурс выявил победителя. Им стал скульптор А. М. Опекушин. Отлитая по его модели бронзовая статуя поэта в 1880 году была установлена на Тверском бульваре в Москве. Это побудило петербуржцев еще более настойчиво бороться за создание памятника Пушкину в своем городе. Чтобы ускорить этот процесс, было предложено использовать один из многочисленных конкурсных вариантов Опекушина.
Первоначально местом установки памятника был избран Александровский сад перед входом в Адмиралтейство. Но судьба распорядилась иначе. Незадолго до этого вновь проложенная по территории бывшей Ямской слободы Новая улица была переименована в Пушкинскую. Короткая, тесно застроенная доходными домами, она имела прямоугольную площадь, будто бы специально предназначенную для установки памятника. В центре сквера, разбитого садовником И. П. Визе по проекту, который сделал архитектор В. М. Некора, 7 августа 1884 года и был установлен первый в Петербурге памятник Пушкину.
Однако фольклор и на этот раз предложил свои, оригинальные версии. Памятник будто бы установлен именно на этом месте потому, что некая прекрасная дама страстно влюбилась в Александра Сергеевича Пушкина. Но он ею пренебрег. И вот, много лет спустя, постаревшая красавица решила установить своему возлюбленному памятник, да так, чтобы отвергнувший ее страстную любовь поэт вечно стоял под окнами ее дома. Этот монумент и сейчас стоит на Пушкинской улице, и взгляд поэта действительно обращен на угловой балкон дома, в котором якобы и жила та легендарная красавица. По другой фольклорной версии, Пушкин смотрит на окно квартиры некоего богатого откупщика, который выложил кучу денег на установку памятника, оговорив одно условие: «Пушкин будет смотреть, куда я захочу».
