В 1927 году страну охватил острейший сельскохозяйственный кризис. Урожай товарного хлеба составил менее половины от урожая 1913 года. Начатая Сталиным война с крестьянством вызвала небывалый голод по всей стране. В результате печально известных «чрезвычайных мер», а затем и насильственной коллективизации миллионы крестьян умирали от голода в самых хлебных губерниях страны. Но продажа хлеба за границу не прекращалась. Однако и этот канал валютных поступлений в конце концов мог иссякнуть. В это же время шла тщательно скрываемая от общественности распродажа государством музейных ценностей – картин знаменитых художников, церковной утвари, икон, антиквариата – за границу. Слухи об этом, трансформированные народным сознанием, превращались в фантастические легенды.
Согласно одной из них, воспользовавшись тяжелейшим положением страны, Америка предложила купить Исаакиевский собор. Предполагалось будто бы разобрать его в Ленинграде на отдельные части, погрузить на корабли, перевезти в Соединенные Штаты и там собрать вновь. За это американцы якобы готовы были заасфальтировать все ленинградские улицы, в большинстве своем в то время покрытые булыжником.
По другой, столь же фантастической легенде, сытые американцы предлагали голодным русским «сто новых паровозов» всего лишь за одну решетку Летнего сада.
Пока, согласно фольклору, на государственном уровне пытались решить экономические проблемы за счет художественных реликвий, сами эти реликвии приходили в упадок, ветшали, а при случае становились добычей обедневших и отчаявшихся людей. В конце 1920-х годов, согласно официальной версии, от случайно возникшего пожара сгорел Екатерингофский дворец, некогда принадлежавший супруге Петра I – Екатерине Алексеевне. По рассказам же старожилов, дворец «был разобран самими жителями района на дрова».
Впрочем, строительные работы в конце двадцатых годов постепенно набирают темп. Возводятся жилые городки для рабочих, дворцы культуры, общественные здания. На улице Воинова было построено несколько жилых домов для возвратившихся в Ленинград так называемых двадцатипятитысячников. Дома поражали горожан своим расположением. Они стояли перпендикулярно к улице, да еще так, чтобы окна каждого из них были обращены в сторону Смольного. И родилась легенда о том, что так они стоят не случайно, что преданные партии большевики, прошедшие суровую школу раскулачивания, должны быть всегда рядом со штабом революции, едва ли не в боевой готовности. На всякий случай.
Едва оправившись от Гражданской войны и разрухи, город начал приводить в порядок собственное хозяйство – ремонтировались улицы и набережные, разбивались цветники, красились фасады, открывались новые магазины. В 1927 году известный в старом Петербурге магазин Гвардейского экономического общества, что располагался на Большой Конюшенной улице, приобрел новый, социалистический статус. Сначала он назывался Домом ленинградской кооперации, а затем – Домом ленинградской торговли, известным в повседневном обиходе по знаменитой аббревиатуре ДЛТ. Эта короткая и звучная аббревиатура, легко сходившая за некие неизвестные инициалы, породила странные ассоциации. Появилась легенда о том, что в середине 1920-х годов строгие ревнители русского языка в высоких партийных инстанциях вряд ли могли допустить такую лингвистическую небрежность. Что это за Дом ленинградской торговли (ДЛТ), когда по-русски надо говорить Ленинградский дом торговли (ЛДТ). Но, как назло, именно в 1927 году Лев Давидович Троцкий был объявлен врагом партии и народа и изгнан из священных рядов большевистской партии. И если оставить для такого популярного универмага аббревиатуру ЛДТ, то не станет ли это невольным памятником опальному члену ЦК ВКП(б), да еще в недавнем прошлом председателю Петросовета? Что скажут на это наверху? И тогда в непростых уеловиях идеологической борьбы якобы и пошли на известное искажение русского языка, поступившись общепринятой логикой и правилами письма.
К концу 1920-х годов у ленинградцев появилась надежда на улучшение жизни и даже некоторая уверенность в себе. Правда, в фольклоре того оптимистического времени все-таки присутствует иногда едва уловимый, а зачастую довольно резкий и неистребимый привкус тревожного предчувствия.
Автор этой книги с детских лет хранит в памяти семейную легенду, слышанную некогда от родителей. Я родился поздно вечером, накануне очередного празднования Октябрьской революции, 6 ноября 1935 года в стенах Мариинской больницы на Литейном проспекте. Но отец сумел добраться до больничной палаты и поздравить маму только к вечеру 7 ноября. Все улицы близ Невского проспекта, по которому проходила демонстрация трудящихся, были перекрыты и тщательно охранялись армейскими и милицейскими подразделениями, пройти мимо которых было просто невозможно. Так охранялось «свободное и добровольное шествие трудящихся», покинуть которое по собственному желанию, кстати говоря, было так же трудно. Это можно было сделать, только пройдя правительственные трибуны на Дворцовой площади и прокричав положенные здравицы в честь великого кормчего и его партии.
В 1929 году на углу Петровской набережной и площади Революции начинается строительство дома для политкаторжан. В 144 квартирах этого дома должны были жить бывшие политические каторжане и ссыльнопоселенцы, члены самых различных партий – от большевиков и меньшевиков до эсеров и бундовцев. Согласно одному из преданий, место для строительства выбирал любимец ленинградских большевиков Сергей Миронович Киров. Будто бы именно он предложил возвести этот дом вблизи площади Революции и рядом с крейсером «Аврора». Выстроенное в конструктивистском стиле здание почти сразу же приобрело статус памятника советской архитектуры. Однако в то время оно все же вызывало странное ощущение своим серым казарменным цветом и узкими, чуть ли не тюремными, оконными проемами. В Ленинграде мрачно пошучивали: «Они привыкли при царе по тюрьмам сидеть, вот им и дом выстроили соответствующий».
В 1935 году Общество бывших политкаторжан ликвидировали. 132 семьи были выселены из Дома политкаторжан и подвергнуты репрессиям.
В феврале 1917 года среди прочих символов монархии восставшим народом было сожжено ненавистное здание Окружного суда на Литейном проспекте, построенное еще В. И. Баженовым. За несколько дней перед этим по городу распространился слух о том, что некая петербургская дама видела во сне Окружной суд, охваченный пламенем. Рядом с Окружным судом находилась Сергиевская церковь, возведенная в конце XVIII века в честь национального героя Древней Руси Сергия Радонежского. В начале 1930-х годов ее постигла участь многих культовых сооружений: она была разрушена.
На месте этих двух зданий в 1931–1932 годах вдоль Литейного проспекта были выстроены два административных дома: № 4 – по проекту архитекторов А. И. Гегелло, А. А. Оля и Н. А. Троцкого, и № 6, спроектированный И. Ф. Безпаловым. Решенные в простых и монументальных формах, выходящие на три городские магистрали, они заняли ведущее положение в окружающей архитектурной среде и давно стали доминантами Литейного проспекта.
С 1932 года в обоих зданиях располагалось управление НКВД, зловещая деятельность которого оставила незаживающие раны в душах сотен тысяч выживших ленинградцев. «Большой дом», как его окрестили в народе, стал символом беззакония и террора, знаком беды, нависшей над городом. Одна из ленинградских легенд утверждает, что под землей этот зловещий дом имеет столько же этажей, сколько и над землей, а из его жутких подвалов, для удобства энкаведешников, была проложена в Неву сливная труба. По ней якобы стекала кровь казненных и замученных. Все ленинградцы знали, почему цвет воды напротив Большого дома навсегда приобрел красновато-кирпичный оттенок.
Не случайно появилась легенда о том, что жизнь большинства строителей этого одиозного дома трагически оборвалась в его пыточных камерах и расстрельных подвалах. Его хозяева, утверждает легенда, позаботились о том, чтобы тайны бесчисленных секретных застенков НКВД были унесены в могилу теми, кто их знал.
