— Я еще недели две буду в Саламанке, — сказал Талавера. — Сразу свяжитесь со мной, как только будет что-то новое. — И добавил: — Даже если я в этот момент буду заседать в комиссии. Могу я на вас положиться?

Диас ответил ровным тоном, но решительно:

— Они от нас не уйдут.

— Прекрасно… Можете идти.

Талавера вернулся к работе. Пока что нужно заняться делом этого генуэзца.

Эзра подавил дрожь и поплотней укутался в покрывало.

— Шейх Сарраг, не могли бы вы подбросить дров в костер? Я продрог.

Араб неохотно поднялся и кинул в огонь несколько веток. Пламя тут же вспыхнуло ярче, осветив четыре фигуры.

— Поразмыслив, я все же считаю, — сказал Варгас, глядя на два лежащих на земле бронзовых треугольника, — что нет другого вывода, кроме того, к которому мы пришли. Идея Баруэля проста: он хочет заставить нас собрать столько треугольников, сколько криптограмм нам предстоит расшифровать.

— И сколько же? Шесть или восемь? И это непонятное разделение на малые и главные Чертоги тоже представляет проблему. И вы еще заявляете, что Баруэль хочет заставить нас собрать эти треугольники. Зачем?

— По моему мнению, он опасался, что мы ограничимся решением последней загадки и пренебрежем остальными. Совершенно очевидно, что в данном случае у нас не было бы никакого повода носиться по разным уголкам страны. Мы бы прямиком направились в то место, где находится… — Так же, как тогда, на постоялом дворе, он оборвал фразу, но на сей раз не стал скрывать раздражения. — Нет, сеньора, вы положительно создаете нам проблему! Она развела руками:

— Мне очень жаль, но… Куда вы хотите, чтобы я пошла? — Она указала куда-то в ночь.

— Скажите-ка, фра Варгас, — вмешался Эзра, — а почему бы нам не рассказать ей правду? — И торопливо добавил: — Хотя бы частично.

— Что вы имеете в виду?

— Давайте расскажем сеньоре, что именно мы ищем.

— Эта поездка вас явно утомила, ребе Эзра! Вы потеряли голову.

— Никоим образом, мой друг. Это вы никак не поймете мою мысль.

— А я понял, — вставил Сарраг.

И, не дожидаясь одобрения Варгаса, сообщил Мануэле:

— Мы ищем Скрижаль.

— Скрижаль? — не смогла скрыть она удивления.

— Ну да, Скрижаль, сеньора. Правда, редкую. Очень редкую. Но всего лишь Скрижаль, только и всего. Вы мне верите, не так ли?

Самое смешное, она поверила. И не только потому, что Варгас как-то упомянул эту Скрижаль. Просто от араба веяло такой искренностью, которая никак не могла быть поддельной. Мануэла, едва заметно улыбаясь, поглядела на раввина:

— Сокровище, ребе Эзра? Самое удивительное, самое невероятное, самое мифическое из сокровищ. А я-то чуть было вам не поверила!

Еврей лишь пожал плечами и обратился к Варгасу:

— Ну, теперь все проще? Вам больше не нужно ловить себя за язык на каждой фразе. Да и нам тоже, если уж на то пошло. Ну а теперь, раз вопрос урегулирован, давайте вернемся к нашим треугольникам.

— Да, вы говорили, что Баруэль попрятал эти треугольники из опасения, что мы примемся за решение последней загадки, пропустив остальные, — сказал Сарраг.

— Именно.

— Можно спросить? — вмешалась Мануэла. — А почему бы вам действительно не ограничится расшифровкой последнего Чертога? Исходя из логики, не в нем ли содержится название искомого места?

Эзра устало рассмеялся.

— Потому что ничто не говорит о том, что, пропустив предыдущие, мы не упустим важные знаки, которые окажутся необходимыми в конце путешествия. С другой стороны, если Баруэль ведет нас от треугольника к треугольнику, то он наверняка преследует какую-то конкретную цель. Я не стал бы ручаться головой, но не удивлюсь, если окажется, что, не собрав все треугольники, мы не сможем добраться до Скрижали. Баруэль ничего не пускает на самотек. Мы неоднократно видели тому подтверждение. Каждая его рукопись, каждое указание — это необходимая часть мозаики. И отсутствие хотя бы одной из них может завести нас в тупик. — Он нервно потеребил бороду. — По неизвестной причине Баруэль хочет, чтобы мы прошли все этапы этого путешествия. Так что не стоит и мечтать отвертеться.

Наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра. В небе над головой мерцали звезды.

— Я тут подумала о гроте Мальтравьесо, — раздался снова голос Мануэлы. — И вынуждена признать, что не поняла смысла фразы: Когда они станут красными, как пурпур, станут как шерсть. И удод. Почему Баруэль выбрал именно эту птицу, а не какую-то другую?

— А вы, однако, должны это знать, сеньора, — хмыкнул Сарраг. — Вы же сами нам и сказали, в тот самый день, когда мы с вами познакомились.

— Я? — нахмурилась молодая женщина. — Когда это? Когда назвала карты Таро?

Араб покачал головой.

— Четыре элемента?

— Нет, сеньора.

Она задумалась, машинально поглаживая родинку.

— Вы сказали: Суфизм — это философия, проповедующая аскетизм, созерцательное самоуглубление и утверждающая, что вера — в сердце человека. А также: Это реакция на роскошь и разнузданность, явившиеся следствием завоеваний… И…

— Их облачение — одеяние из белой шерсти.

— Вот видите, — развел руками шейх, — у вас есть ответ на слова «станут как шерсть». На самом деле здесь двойной смысл. Первый нам открыл ребе. Это из Торы: «Тогда придите, и рассудим, сказал Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур, — как шерсть убелю».

— Исайя, глава первая, стих восемнадцатый, — уточнил укутавшийся в покрывало Эзра. — Баруэль произвольно смешал этот стих с айат из Корана. Как там бишь? — повернулся он к шейху.

— «Отсеките руку вору и воровке: и это будет платой за содеянное ими, и карой божьей». Но Баруэль не ограничился тем, что объединил эти две священные книги, он также увязал сюда восприятие Аллаха другими, в частности, суфиями. Отсюда взялась шерсть. Шерсть воплощала для них внутренний свет, sirr, основное таинство, а красный цвет символизировал кровь, то есть жизнь. Так что, как видите, тут представлена вся символика нашей миссии: прощение, кара, таинство и, возможно — в виде намека на суфиев, — способ соприкоснуться с божественным. И все это увязано с «Судным днем» А в доказательство вот: И в час тот рассеются люди, словно мотыльки, а горы рассыплются, как клочки шерсти.

— А удод?

— Соломон пересчитал птиц и сказал: «Почему не вижу я удода? Ужель его нет? Накажу я его карой ужасной или горло перережу, если не представит он достойного оправдания». Смысл этого отрывка в том, что рекомый удод играет роль посланца между Сулейманом, или Соломоном, если угодно, и царицей Савской. По экстраполяции удод воплощает посланца невидимого мира. В нашем случае этот невидимый мир — не что иное, как тьма, дремлющая внутри грота. Грота Мальтравьесо. Это намек, который мы, увы, не распознали. И если бы не фра Рафаэль с его другом тамплиером, то мы, скорее всего все еще пребывали бы в недоумении.

— Теперь вы понимаете, что было бы сущей глупостью с нашей стороны пытаться перескочить через этапы или обмануть Баруэля? — раздался голос раввина. — Его мозги уж слишком закрученные. Даже слова, которые на первый взгляд могут показаться несущественными или написанными ради красоты слога, оказываются наполнены скрытым смыслом. Уверен: приди нам нездоровая мысль сразу взяться за последний Чертог — будь таковое в принципе возможным, — мы бы дорого за это заплатили. — И мрачно добавил: — Быть может, даже нашими жизнями.

— Быть может, вы сочтете, что я нынче вечером злоупотребляю вашей галантностью, — сказала Мануэла, — но имеете ли вы хотя бы какое-нибудь представление о том, куда нам двигаться дальше?

Неожиданно ей ответил Варгас:

— Нет. Еще многое нужно прояснить. Единственное совершенно очевидное — и спешу заверить, никакого интереса для вас не представляющее, — это что нам нужен какой-то собор в центре какого-то города. Думаю, не стоит говорить вам, сколько в этой стране соборов.