— Что, больно?
— Еще как! — прохныкала Гала, перевернулась на другой бок и заойкала:
— Ой, печет-то как, печет… Ой, не могу!
— Я же предупреждала! — заметила Марина безо всякого злорадства, тем более что эти ее. — напоминания уже ничего не могли изменить. Конечно, Гала страдала по собственной глупости, но страдала же!
А Гала все охала да ахала:
— Господи, как больно! Теперь я понимаю, каково быть котлетой на сковородке! Ой, мамочка-а-а!
Марина стала серьезно опасаться за Галу: мало ли, вдруг у нее сердце слабое или еще что-нибудь! До чего же ей все-таки не везло с соседками: одна утонула, другая того и гляди отдаст концы от болевого шока. А потому она встала с кровати, решив посоветоваться с дежурной по этажу, что делать с обгоревшей Галой.
Но она еще и до двери дойти не успела, как болезная соседка перестала стонать и зычно ее окликнула:
— Эй, ты куда?
— Куда-куда! — огрызнулась Марина. — «Неотложку» тебе вызывать! Эта идея Гале не понравилась:
— Еще чего! Какая «неотложка»?! Намочи-ка мне лучше простыню в холодной воде!
И на пол полетела скомканная простыня.
Марина со вздохом подняла ее и двинулась в ванную, чтобы выполнить последнюю волю «умирающей».
Марине показалось, что в момент соприкосновения мокрой простыни с пылающим Галиным телом она услышала явственное шипение, какое бывает, когда на раскаленную сковороду плеснешь холодной водой. Зато на Галином лице мгновенно отразилось почти неземное блаженство.
— Ой, божечки, как хорошо! — прошептала она жаркими потрескавшимися губами. — Сразу легче стало!
Естественно, Марина порадовалась за нее, однако радость эта продолжалась недолго, поскольку простыня высохла на Гале буквально в считанные минуты, после чего Марине пришлось снова сломя голову нестись в ванную. А потом еще и еще… В общем, к тому моменту, как глянцевые, точно суперобложки, листы магнолий, растущие под окнами пансионата, порозовели от первых солнечных прикосновений, Марина успела сделать по крайней мере полтора десятка «ходок» с мокрой простыней наперевес.
Впрочем, Маринина самоотверженность не пропала даром: благодаря ее усилиям Гала почувствовала себя достаточно сносно для того, чтобы наконец выбрать себе приемлемое положение в постели и умиротворенно затихнуть. Сама Марина сидела на кровати и громко зевала, думая, стоит ли ей ложиться или дожидаться завтрака, до которого осталось не так уж много времени. И именно в этот момент в дверь постучали и громкий шепот требовательно возвестил:
— Виноградова!
Гала сразу встрепенулась, а Марина рысью полетела к двери, повернула ключ в замочной скважине и увидела уже знакомую ей дежурную по этажу Ксению Никифоровну. У той было сердитое выражение лица.
— Что тут у вас происходит? — спросила она строгим голосом, почему-то вызвавшим у Марины воспоминания о пионерском лагере, в котором, как уже упоминалось выше, она весело проводила каникулы более двадцати лет назад.
— А что? — Марина невольно отступила назад.
— А то, что вы нарушаете режим! Всю ночь стук-грюк, вода течет… Ведь люди кругом отдыхают! — Дежурная повела гневными очами. — Что тут у вас происходит?
Марина открыла рот, чтобы объясниться, но ответила за нее Гала, которая, не поднимаясь с кровати, объявила глухим, замогильным голосом:
— У нас тут происходит то, что человек помирает!
С бедной дежурной чуть нервный припадок не случился, и Марине пришлось долго и подробно растолковывать ей, от чего именно «помирала» ее соседка. Тем не менее Ксения Никифоровна пожелала увидеть собственными глазами, что ничего страшного в номере, вверенном ее заботам, не происходит. Неодобрительно покосившись на мокрую казенную простыню, покрывающую обугленные плечи опрометчивой северянки, Ксения Никифоровна с достоинством удалилась. Но уже через пару минут вернулась с пол-литровой банкой простокваши, которую, как оказалось, она всегда держала в холодильнике специально для таких случаев. Еще она сунула Гале таблетку обезболивающего и укоризненно покачала головой:
— Это ж надо было так поджариться! Думают, на них солнца не хватит…
Пока Марина осторожно смазывала простоквашей пышущее жаром Галино тело, Ксения Никифоровна сидела на стуле возле кровати и со знанием дела руководила Мариниными манипуляциями:
— Так… Так… Плечи обильней… А теперь полотенцем накрой… Ничего, в другой раз наука будет.
Посрамленная Гала лежала, уткнувшись красным лицом в подушку, и не пререкалась.
Покончив со своей благотворительной миссией, Марина устало утерла лоб тыльной стороной ладони и перебазировалась на собственную кровать.
— Теперь она заснет, — авторитетно заявила Ксения Никифоровна. — А то — помираю, помираю… — передразнила она. — Много у нас тут таких умиральщиков. — Помолчала и добавила:
— Хватит уже, что одна утонула. Как будто это приятно — по моргам бегать… Вон директор наш слег, на больничном со вчерашнего дня!
Марина намотала на ус информацию о внезапно слегшем директоре. Похоже, Машка, сама того не подозревая, стала последним, так сказать, юбилейным походом налево для стареющего начальника «Лазурной дали». В другой раз ему уже, поди, не захочется, а там кто знает. Глядишь, оклемается и снова примется подыскивать коленки подходящей округлости, дабы возложить на них свой лысый череп.
Гала затихла и очень скоро заснула, тихая, как мышка, а Ксения Никифоровна все не уходила. Тоже, видно, не сахар — торчать всю ночь в холле на пару с настольной лампой. Общения-то хочется!
Теперь она ударилась в воспоминания:
— Я все после морга в себя прийти не могу. Уже двадцать лет в пансионате работаю, с горничной начинала, а такого на моем веку не было. Конечно, и раньше тонули — у нас тут часто тонут, море как-никак, тони — не хочу. Но чтобы опознавать, такого мне еще не приходилось… Главное, она, эта Коромыслова, бабенка была жох, с такими никогда ничего не случается, и на тебе!
— Откуда вы знаете, что она «жох»? — не удержалась от вопроса Марина.
Ксения Никифоровна махнула рукой:
— Да я за двадцать лет уже психиатром стала, то есть психологом. Столько народу перед глазами прошло, со всего, так сказать, бывшего Союза нерушимого, который порушили. Ну вот, я посмотрю на человека и сразу скажу, кто чего стоит!
— Да ну? — не поверила Марина.
— Точно тебе говорю! — купилась проницательная Ксения Никифоровна. — Я на эту, ну, Коромыслову, посмотрела, как сфотографировала, или как это называется? А, ультразвук! Короче, сразу диагноз поставила: стерва, каких мало! Такие из воды сухими выходят. — Последнее ее наблюдение прозвучало как невольный каламбур, к тому же не без элементов черного юмора.
— Положим, в тот раз выйти сухой из воды ей не удалось, — не без лукавства заметила Марина.
— А вдруг удалось? — Ксения Никифоровна бросила многозначительный взгляд на спящую мученицу Галу и перешла на шепот:
— Вдруг мы ошиблись и не ту опознали?
— Как это? — опешила Марина, которая даже не сразу сообразила, что утонувшую Кристину-Валентину опознали не только они с Ксенией Никифоровной, но также и ее родная сестра Полина.
— А так. — Администраторша подалась вперед, чтобы сократить расстояние от себя до Марины, видимо, для пущей доверительности. — Если я еще не окончательно из ума выжила, то я ее видела уже после смерти. Мы с мужем ехали с огорода, и что-то у нашего «москвичонка» мотор забарахлил. Ну, муж притормозил у обочины, а я вылезла, отошла немного в сторону и под деревом стала, от солнца, значит. Стою так, задумалась о своем, значит, думаю, о девичьем, хи-хи-хи, мимо машины туда-сюда, туда-сюда… У нас же огород как раз на полпути к аэропорту, самолеты эти гудящие замучили — а тут, где я стояла, они, машины то есть, должны скорость сбрасывать… Там этот, как его? А, «лежащий полицейский», ну специально на асфальте такой надолб, чтобы они не разгонялись, потому что там еще детдом есть неподалеку… Ну вот, они все там тормозят, а я ведь рядом. И тут вижу, машина такая синяя, вроде иностранная, тоже так приостепенилась перед «полицейским» — то, а в ней — мамочки мои! — эта самая Коромыслова! Я прямо похолодела вся, муж спрашивает, что, мол, с тобой. А я ему говорю: привидение видела. Вот, честное слово, не вру! У меня же память на лица будь здоров.