Первой Марининой мыслью было: ее ограбили! Как только она так подумала, так сразу воздала хвалу собственной мудрости и дальновидности: по крайней мере, деньги и документы остались при ней, поскольку лежали в сумке, а сумку она брала с собой на пляж. Вздохнув, она принялась подсчитывать потери и с удивлением поняла, что ничего из ее вещей не пропало. Все было в целости и сохранности. Чудеса! Может, в ее отсутствие в комнате просто убирали? Тогда с кроватями все более-менее ясно, чего нельзя сказать про шкаф. Трудно назвать уборкой, когда кто-то роется в твоих вещах! Такое ощущение, будто в комнате что-то целенаправленно искали. Такое объяснение Марине понравилось еще меньше, чем первая догадка об ограблении. По крайней мере, кража была фактом хотя и крайне неприятным, но вполне обыденным, а вот обыск…

Забыв о саднящем теле, она выскочила в коридор. Дежурной по этажу на привычном месте за столом не оказалось, зато где-то вдали слышался заунывный звон ключей на большой связке. На него-то Марина и пошла и очень скоро наткнулась на худенькую женщину в блеклой униформе, видимо сменщицу Ксении Никифоровны, похожую на маленькую, юркую ящерку. Сменщица управлялась с грязным бельем, скомканным в огромный куль, с остервенением заталкивая его ногой в узкую дверь подсобки. Куль проходить не желал.

— Извините… — пробормотала Марина, пытаясь привлечь к себе внимание. Ящерка ее, безусловно, услышала, но не торопилась отвечать, пока не расправилась с бельем. Как только ей удалось его запихнуть в подсобку, она захлопнула дверь и заперла ее, изрядно повозившись с ключами, прежде чем нашла на связке нужный. Уже после этого она обернулась и осведомилась, даже не удостоив Марину взглядом:

— Что вы хотите?

— Видите ли, — сбивчиво доложила Марина, — пока я была на пляже, кто-то побывал в моей комнате и рылся в моих вещах… — Последние слова она произнесла со звенящей обидой в голосе.

Ящерка немедленно приняла «стойку»:

— Украли что-нибудь?

— Да нет… По крайней мере на первый взгляд.

Последовала сухая команда «пойдемте», и Марина понеслась за сменщицей Ксении Никифоровны, с ходу развившей прямо-таки сверхзвуковую скорость. Уже в комнате она внимательно огляделась, вертя маленькой сухой головкой, даже, как показалось Марине, принюхалась, потом попробовала балконную дверь и осведомилась:

— Так что у вас тут произошло?

— Кто-то открывал шкаф и перекладывал мои вещи, — отчеканила Марина и для вящей убедительности широко распахнула дверцу гардероба.

Ящерка заглянула в шкаф и перевела взгляд на Марину:

— Так у вас что-нибудь пропало?

— Да нет же. — Марина уже догадалась, что дежурная принимает ее то ли за фантазерку, то ли за особу редкой капризности и подозрительности. — Просто все лежит по-другому!

Может, Ящерка так и подумала о Марине, только вслух произнесла совсем другое:

— Вы случайно не оставили лоджию открытой?

— Что вы, — возразила Марина, — я всегда ее закрываю.

Однако сомнения в Ящеркином взоре не убавилось. И она задала еще один идиотский вопрос:

— Может, вы забыли номер запереть?

— Да не забыла я, не забыла, — взмолилась Марина.

— Но у вас ничего не пропало? — уточнила дежурная.

— Ничего, — устало подтвердила Марина.

Ящерка еще раз оглядела комнату, потом привычно пересчитала простыни и полотенца и удалилась, заметив на прощание:

— Не знаю, не знаю, кто тут мог у вас рыться? Все целое, ничего не пропало… Перепутали вы что-нибудь, наверное. В пансионат пускают по визиткам, ключи на месте… Сдайте, если хотите, ценные вещи в камеру хранения.

— Спасибо за совет, — уныло отозвалась Марина.

Оставшись одна, она вылила половину содержимого кефирного пакета в стакан, не забыв предварительно его как следует вымыть, и, запрокинув голову, медленно выпила. Оставшимся кефиром она смазала свои полыхающие плечи и бедра. На обед Марина не пошла, на ужин тоже, потому что чувствовала себя преотвратно, причем как физически, так и морально. Ночью она почти не спала, лежала и от нечего делать перебирала воспоминания. Как назло, на память не приходило ничего хорошего. И только под утро ей посчастливилось забыться зыбким, некрепким сном.

Проснулась Марина внезапно от странного чувства, будто кто-то, склонившись, пристально смотрит ей в лицо. Вскочила, тряхнула головой, протерла глаза… В комнате никого не было. Осторожно ощупала плечи, они еще ныли, но в общем и целом ее состояние можно было охарактеризовать емким определением: кризис миновал. Однако сарафан на этот раз надевать она не стала, ограничившись юбкой из пестрой вискозы и футболкой.

«Гороховая» соседка за завтраком обрадовалась Марине, как родной:

— Ой, а я уж думала, вы уехали!

— Всего лишь немного приболела, — ответила Марина.

— Обгорели, наверное? — догадались «горохи».

Марина кивнула, придвигая к себе тарелку с омлетом. Честно говоря, вчерашний разгрузочный день пошел ей на пользу, жаловаться на аппетит не приходилось. Вернее, на отсутствие оного.

Пока Марина торопливо поглощала завтрак, соседка ее просвещала:

— Вас ветерок обманул — самая коварная погода, не заметишь, как обгоришь. Сегодня вам лучше в тени посидеть. Я, между прочим, все время под навесом и не страдаю. Подумаешь, загар! Да от него больше вреда, чем пользы. Рак кожи, например.

Марина поперхнулась.

— А что вы думали? Загорать вообще можно только до тридцати лет, а потом уже очень даже не рекомендуется.

Марина приняла эту информацию к сведению, а потому, захватив с собой книжку, на пляже сразу же двинулась в сторону тентов. Присмотрела себе местечко и неожиданно снова обнаружила рядом все те же «горохи». Причем в прямом смысле, поскольку у Марининой соседки по столу и купальник был той же расцветки, что и сарафан.

— Ну вот и правильно, — одобрила ее осмотрительность общительная дамочка, — пусть другие жарятся, а мы будем мужественно нести бремя белых женщин. — И добавила:

— Кажется, нам пора познакомиться. Меня зовут Вероника. А вас?

— А меня Марина, — ответила Марина, а сама подумала, не выдумала ли ее новая приятельница себе романтическое имя так же, как прежде Валентина Коромыслова.

Кстати, Вероника тут же заговорила об утопленнице. Ее, видно, давно мучило неуемное женское любопытство, и она искала повод его удовлетворить.

— Это правда, что с вами жила та самая женщина, что утонула?

— Правда, — лаконично ответила Марина, перевернулась на живот и раскрыла книжку, давая понять, что не расположена продолжать беседу.

Однако Вероника то ли этого не заметила, то ли сделала вид, что не заметила.

— Мне лично эта история кажется подозрительной.

Больная Маринина мозоль немедленно отозвалась на такое замечание, ведь она сама находила происшествие не таким заурядным, каким его считали в милиции.

Марина оторвала взгляд от книжки и внимательно посмотрела на Веронику, а та не стала ее долго мучить и сообщила:

— Эта женщина, ну, которая утонула, была очень неприятной особой, я бы даже сказала, в высшей степени. Она пробыла в пансионате каких-то три дня, а с кем только не переругалась! Даже со мной попыталась сцепиться, но я не такая дура, чтобы связываться с истеричками, я просто отошла от нее на безопасное расстояние, и все. Но как она лаялась с директором, вы представить себе не можете! Я шла по коридору и случайно услышала.

— С каким директором? — насторожилась Марина.

— С директором нашего пансионата, с каким же еще? Он даже от нее закрылся в своем кабинете, а она орала так, что штукатурка с потолка сыпалась.

— Орала? — задумчиво повторила Марина. — И что именно она орала?

— Да всякую ерунду! Недовольство выражала, мол, пансионат плохой… А! Я так поняла, что она хотела отдельный номер. Обещала, что выведет его на чистую воду, и прочее.

Марина резко села, и книжка глухо бухнулась в песок. Что за ерунда получается, подумала она, выходит, директор пансионата имел неприятный разговор с Кристиной-Валентиной, и это при том, что он даже не мог вспомнить, как она выглядит. Впрочем, Коромыслова вполне могла высказать директору свои непомерные претензии, а тот ее попросту отбрить, не особенно к ней присматриваясь.