Трубку сняла тетя Катя, проговорившая скрипучим голосом:

— Але, але, кто это?

— Тетя Катя, это я, Марина, а Петька где? — задыхаясь от волнения, выпалила Марина.

— Марина, ты? — переспросила тетя Катя, которая не отличалась остротой слуха, что в ее возрасте было неудивительно.

— Ну я, я… Петька где?

— Спит, где же еще… А четы так дышишь, будто за тобой с собаками гонятся? Случилось чего, а? — Надо же, глуховатая тетя Катя и та учуяла в ее голосе волнение.

— Да так, ничего, — пролепетала Марина, — все в порядке… Только я, теть Кать, скоро приеду, — раздумывая, как попросить тетю Катю до той поры получше присматривать за Петькой, чтобы она, во-первых, не подумала чего плохого, а во-вторых, не обиделась и в то же время отнеслась к Марининой просьбе серьезно.

— Как скоро? У тебя же еще неделя, — недовольно прогудела трубка. — Что ты там еще выдумала? — И так далее.

Марина стала судорожно соображать, чего бы такого наплести тете Кате, призывая на помощь всю свою фантазию. Эту мучительную работу она сопровождала разглядыванием обшитых деревянными панелями старорежимных стен почтамта.

— Ну… я уже достаточно отдохнула и… загорела, — соврала Марина. — И потом, я по Петьке соскучилась!

— Ненормальная, право слово, ненормальная, — выпалила в трубку тетя Катя. — Ты что думаешь, тебе каждый год будут льготные путевки на море давать?

Марина прекрасно отдавала себе отчет, что льготная путевка в пансионат «Лазурная даль» в ее жизни первая и последняя, но Петька был ей дороже. Без моря Марина проживет, а вот без Петьки — ни за что! А потому она уже все для себя решила и без обиняков объявила тете Кате:

— Я приеду ближайшим поездом, на какой только смогу взять билет, и все тут. А Петька до моего приезда пусть сидит дома и никуда не выходит!

* * *

А потом она отправилась на вокзал и поменяла билет. Как сказала кассирша, ей крупно повезло: в вечернем поезде на Москву оставалось буквально одно свободное место, словно специально для Марины. Плацкартное, правда, но ведь это сущие пустяки, главное, что меньше чем через двое суток она увидит Петьку и забудет обо всем, что с ней произошло в небольшом приморском городке. Или, по крайней мере, приложит максимум усилий для того, чтобы забыть.

Сунув билет в карман, она внимательно изучила висящее на стене расписание, выяснила, с какого пути отправляется ее поезд, а потом решила все-таки полюбопытствовать, где этот путь находится. Так сказать, на всякий случай. Вышла из здания вокзала, огляделась и уже собралась возвращаться в пансионат, чтобы паковать свои вещи. И тут случилось нечто совершенно неожиданное.

Марина увидела Машку, которая пилила по перрону с красной дорожной сумкой. Все такая же: непричесанная, с угрюмой физиономией и с синяком под глазом, правда, уже под другим. Машкино явление настолько потрясло Маринино воображение, что она не сразу решила, что ей предпринять в первую очередь: немедленно заорать или предварительно подобраться к Машке поближе, чтобы в случае чего та не успела далеко убежать. Эти два взаимоисключающие желания боролись в Марине, пока она, крадучись и чуть ли не сливаясь с ландшафтом, преследовала беглянку.

Историческая встреча произошла в конце перрона. Марина насмерть вцепилась в Машкин локоть и зловещим шепотом приказала:

— Стоять!

Машка застыла в нелепой позе, мощным торсом устремленная вперед, в то время как ее филейная часть от него несколько поотстала. Скованная страхом девица не сразу решилась обернуться, чтобы полюбопытствовать, кто ее так бесцеремонно застопорил. Потом она все-таки боязливо покосилась на Марину через плечо:

— Ты?

Марина молчала, предпочитая методично испепелять ее взглядом.

— Чего тебе надо? — Машка дернулась, но как-то вяло: то ли курортная жизнь ее так измотала, то ли ее масса была слишком аморфной.

Марина воспользовалась Машкиной слабостью и растерянностью и отбуксировала ее в укромный уголок к бетонной стене, ограждающей территорию вокзала от прочего мира. Машка снова попыталась сопротивляться и снова как-то неубедительно. Марина прижала соперницу к стене, догадавшись, что ее преимущество скорее в моральной силе, чем в физической. Судя по периодически возникающим на Машкиной физиономии фингалам, та просто привыкла быть битой и относилась к методам физического воздействия если не стоически, то, по крайней мере, философски. Как к атмосферным осадкам, например.

—  — Чего тебе надо? — снова полюбопытствовала Машка, роняя на землю свою красную сумку со сломанной «молнией», из-под которой торчало скомканное разноцветное тряпье.

— Поговорить, — сказала Марина и на всякий случай уперлась коленкой в рыхлый Машкин живот. — Ты чего в прошлый раз от меня убежала?

— Мне просто некогда было. — Машка задумчиво посмотрела в туманную даль.

Более исчерпывающего ответа от нее трудно было ожидать!

— Ага, — кивнула Марина, — настолько некогда, что ты сразу смылась, даже за квартиру не заплатила!

Машка возмущенно заморгала бесцветными ресницами:

— Это Клавка сказала, что я не заплатила? Вот брехло! У-у, стерва!

— А ты, конечно, заплатила, — усмехнулась Марина, которая ни одной минуты ей не верила.

— Заплатила, — буркнула Машка и, немного помолчав, добавила:

— Не деньгами — где я деньги возьму? Кофту ей отдала, красивую…

— Не Валентинину ли часом? Машка ничего не ответила, только фыркнула и вновь посмотрела в полюбившуюся ей туманную даль.

Марина посильнее дернула ее за локоть:

— Что молчишь?

Машка поморщилась и гнусаво заныла:

— Ну че ты ко мне привязалась, а? Ну че я тебе сделала? Кофта не Валентинина, а моя… А хоть бы даже и ее, ей она все равно уже не нужна. И вообще, кто ты ей такая? Родня, что ли?

Марина оставила Машкины высказывания без комментариев, а вместо этого обрушила на беспутную девицу свои до гадки:

— Ты что-то знаешь! Ты знаешь, что случилось с Валентиной, и про то, что она утонула, тебе было известно. Иначе с чего бы ты стала распоряжаться ее вещичками? Если бы она вернулась, такую тебе трепку устроила, мало не показалось бы!

Машка сразу обмякла, а на ее лбу, полуприкрытом выжженными перекисью лохмами, выступили крупные горошины пота.

— Ты че такое несешь? — пролепетала она.

— А чего ж ты тогда удрала? — не давала ей опомниться Марина.

Машка засопела, и это сопение, видимо, сопровождало происходящий в ней мучительный мыслительный процесс, а потом с искренностью невинного младенца заявила:

— А че я, дура — в милицию топать? А то нет? То, что Машка дура, каких мало, было яснее белого дня. Марина впилась взглядом в апатичное Машкино лицо. Ну не тянула она на убийцу и даже на его сообщницу, скорее на жертву. Такая стопроцентная телка на веревочке, куда поведут, туда и поплетется. И ремеслом своим древнейшим, наверное, одни тумаки и фингалы зарабатывала. Такие, как она, ни на что не способны — ни на хорошее, ни на плохое, зато легко попадаются на чью-либо удочку. Раз она заглотила наживку, заготовленную Валентиной Коромысловой, почему бы не допустить, что то же самое проделал с ней еще кто-нибудь? Так сказать, чтобы использовать дремучую Машку в своих корыстных целях. Точнее, даже преступных!

Именно поэтому Марина и выдала ей по первое число.

— Ну, признавайся, — потребовала она, — кто он?

Машка тупо на нее посмотрела:

— Кто «он»?

— Твой сообщник, — добила ее своей осведомленностью Марина, хотя, по большому счету, тот, кого она имела в виду, Машкиным сообщником не являлся. Скорее он был опытным кукловодом, управляющим этой глупой кобылой, как марионеткой, — с помощью специальных веревочек.

Слов Марина сказала немного — всего лишь два, — зато произнесла их с таким чувством, что Машка дернулась, будто ей поднесли к лицу здоровенный кулак, и еще сильнее прижалась к стене своей толстой задницей.

А Марина, от внимания которой не ускользнула Машкина реакция, решила развить наметившийся успех.