«Если верить слухам, осьминоги иногда кончают жизнь самоубийством: уходят глубоко в воду, на дно особенно глубокой расщелины, чтобы затаиться в пустоте и умереть. Там, в кромешной темноте, они в непригодных для жизни условиях откладывают яйца, вероятно, избавляя от страданий одинокого существования свое потомство. И это не единичные случаи. Слишком часто моллюски добровольно обрекают себя на смерть: погружаются в трещины у берегов Коста-Рики на трехкилометровой глубине или, предчувствуя наступление холодов, зарываются в ил мелководных московских рек».

Вероятно, Мара, погруженный в свои мысли, потерял чувство времени, потому что когда он поднял глаза, то увидел, что старушка и даже старик, наконец-то одолевший яйцо, уставились на него.

— Так и что же с ней стало, с вашей соседкой? — спросил он без особого интереса. — Она допилила матрас?

— Да, она распилила его на несколько частей, а потом отнесла на свалку за столовой. И горничные даже принесли ей новый матрас, но она все равно не могла спать по ночам, — сказала старушка, и, помолчав, добавила: — А спустя несколько дней она съехала, чему лично я была очень рада.

Договорив, старушка оглядела сидевших за столом, но Мара и Лиза отвели глаза. Наверно, это ее обидело, потому что она притихла, и до самого конца завтрака не проронила больше ни слова.

Вскоре после того как разговор иссяк, из колонок под потолком, пробившись сквозь помехи, донесся трескучий мотив чего-то смутно знакомого из советской эстрады; он заполнил зал подхриповатым сопрано престарелой или уже умершей дивы. Спасительная для Мары и Лизы тишина продлилась всего несколько минут — словно какому-то таинственному невидимому оркестру, ожидавшему окончания истории старушки, наконец было разрешено вступить.

Выйдя из столовой, Мара и Лиза направились в сторону ворот через главную аллею. Над лесом медленно поднималось солнце, гревшее повылезавших отовсюду котов. Утро после ночного снегопада было холодным и сырым, но ветра не было: по крайней мере, в аллее, по которой они шли, было удивительно спокойно. Мара поднял голову и увидел, как в небо врезаются высокие и неподвижные, как вышки электромагистрали, старые сосны. Как и обещал Молохов, днем погода обещала быть неплохой.

Ворота оказались открыты и шлагбаум был поднят. Когда они подошли к выезду, Лиза заметила тонированную «Газель» у парковки для персонала. Мужчина в спецовке грузил в нее сложенное кресло-каталку. Лиза не сомневалась, что кресло принадлежало старику с ее этажа. Остальные его вещи, должно быть, уже отнесли в забитую хламом комнатку на первом этаже главного корпуса. «Конечно, теперь он точно исчез». От этой мысли что-то больно шевельнулось у нее в груди, но Лиза не дала зарождавшейся грусти захватить ее целиком. Она всего лишь чуть крепче сжала ладонь Мары и сказала — одновременно ему и себе самой:

— Я рада, что ты сейчас рядом.

Пройдя в десяти метрах от «Газели», они вышли за ворота и начали спускаться по склону холма.

На развилке они свернули с главной дороги на неприметную тропинку, убегавшую в лес. Лиза предположила, что она должна привести их к реке.

— Но я не знаю наверняка, — добавила Лиза. — Тут проходит маршрут терренкура, но осенью и зимой он заброшен, поэтому я ни разу сюда не заходила. Думаю, в администрации боятся, что гулять здесь в это время года небезопасно. После осенних дождей тропинки размывает, и пациентов, особенно стариков, отговаривают выходить за территорию. Насколько я помню, при мне еще никому не назначали моцион на терренкуре.

Когда они углубились в лес, стало заметно холоднее; в низинах и у корней деревьев лежали сугробы, которым не суждено было растаять до поздней весны. Подмерзшая тропинка виляла между старых сосен, кое-где теряясь из виду. Через равные отрезки пути — примерно через каждые сто метров — им встречались таблички с информацией о маршрутах и дорожные указатели. У одной из таких табличек, прикрепленной к столбу над особенно крутым оврагом, они остановились, чтобы прочитать надпись:

«Место падения Черногорневского метеорита. В середине XVI века огромное небесное тело упало на землю. В древности падение метеорита осмыслялось как вмешательство бога неба в жизнь проживавших на этой территории людей. Поэтому не удивительно, что заложенная на месте его падения слобода была названа Черногорневской. Говорят, что изначально небесное тело было черного цвета, что и дало название слободе. Звездному камню присваивают магические свойства: он приносит удачу каждому, кто к нему прикоснется».

Мара взглянул на дно оврага и действительно увидел там какой-то булыжник, но выглядел он совершенно непримечательно — как обыкновенный, хотя и довольно большой, метра два в диаметре, серый камень.

Лиза улыбнулась.

— Удача нам не помешает, как думаешь, Мара? — спросила она.

И прежде чем он успел ответить, Лиза начала спускаться в овраг, придерживаясь за стволы росших на склоне деревьев. Мара последовал за ней. Посреди склона, поросшего голым кустарником, Лиза по колено провалилась в большой сугроб и поскользнулась на мокрой земле, но Мара вовремя удержал ее от падения.

— Ты в порядке? — спросил Мара.

— Теперь — да.

По оседавшему под ногами снегу Лиза осторожно подобралась к метеориту и присела на него. Опираясь на вытянутые за спиной руки, она откинулась назад всем телом; от этого высоко вздернулись ее маленькие худые плечи. Мара присел рядом с ней, положив ногу на ногу. С минуту они просидели молча, по очереди чуть слышно дыша и иногда сползая с мокрого холодного камня. Потом Мара достал пачку сигарет и предложил Лизе. Она отказалась ленивым кивком головы, и он закурил один.

— Не знал, что ты веришь в удачу, — сказал Мара, наблюдая за тем, как она нежно потирает метеорит.

— Не верю, — кивнула Лиза. — Но все-таки… как ты думаешь, он настоящий? Он правда прилетел к нам из далекого космоса?

Мара пожал плечами.

— Не знаю. Вообще, он довольно большой для метеорита.

— Значит, это сказка для отдыхающих?

— Может быть.

Они помолчали. Тишина, которая поразила Мару еще на территории санатория, здесь, на дне оврага, казалась просто противоестественной. Это была так называемая «звенящая» тишина, от которой у него закладывало уши между затяжками. Раньше Мара никогда бы не подумал, что она может существовать на самом деле.

Лиза повернулась к нему и тихо сказала:

— Но надо же нам во что-то верить? Хотя бы вот в этот метеорит. Или в осьминогов на дне реки… — Она задумалась. — Или в друг друга. Если ни во что не верить, то кто мы тогда такие? Никто — так, просто пунктиры в пустоте.

Мара задумчиво кивнул.

— Ну, тогда я совершенно точно, на все сто процентов, верю в этот метеорит, — сказал он. — Самый счастливый метеорит в мире. И в тебя тоже верю. — Он улыбнулся своим неожиданным мыслям. — Не думал, что когда-нибудь скажу такое.

— Я тоже верю в тебя, Мара.

Лиза придвинулась поближе и положила голову ему на плечо.

— Расскажи мне об этом метеорите, — прошептала она, закрыв глаза. — Почему он такой счастливый?

— Я же о нем ничего не знаю.

— Тогда придумай.

Мара улыбнулся.

— Ладно… — Он посмотрел наверх, как со дна колодца на кружок постепенно светлеющего неба, окруженного неподвижными соснами; докурил, взял еще одну сигарету, а потом он заговорил, придумывая на ходу: — Шел 1568-ой год. Люди этого сурового края ждали падения счастливого метеорита, потому что больше надеяться им было не на что: засуха убила посевы на полях, в сараях не осталось ни зернышка; голодные дети убегали в лес, где их поедали голодные волки…

— О-о! — восхищенно выдохнула Лиза. — Мне нравится, продолжай.

— Скот дох от неизвестной заразы, а рыбаки исчезали вместе с лодками.

— Наверно, их утаскивали на дно огромные осьминоги?

— Так оно и было, — сказал Мара. — Разруха и безумие поглотили эту землю; горели деревни, на лесных тропках заброшенного терренкура неудачливых путников поджидали разбойничьи шайки…