Она, как могла, вгляделась в воду сквозь черно-желтые заросли камыша, вмерзшие в прибрежный лед. И когда она увидела, как плывет по реке маленький красный пуховичок, какая-то пружина лопнула у нее в груди.

— Ваня! — крикнула Лиза и побежала к центру реки по трещавшему под ногами снегу…

Самые прекрасные и самые страшные вещи происходят с нами, когда мы остаемся одни. Это кажется странным, но так оно и есть. Боль и наслаждение переживаются в одиночестве. Поэтому если человек и был когда-то создан из пыли уничтоженных звезд ради какого-то эфемерного счастья — то и обрести это счастье возможно только в абсолютной космической пустоте.

Спокойное и вечное течение мысли, ничем не прерываемое, как вечная медитация, или вечный приход, или вечное опьянение, или смерть — вот чего мы хотим. На вершине одинокой горы или в узкой глубокой впадине — закрыться от мира с бутылкой вина в одной руке и со смартфоном в другой. Смартфон, конечно, для счастья не нужен, но без него пропадет последняя иллюзия связи с миром.

~ ~ ~

Выставка была назначена на первое апреля, из-за чего Мара сперва подумал, что это просто чья-то неудачная шутка — или запоздалая месть аниного мужа.

По-настоящему он смог поверить в то, что ему действительно предстоит выставляться на «хорошем берегу Яузы» только когда он впервые увидел помещение и познакомился с куратором. Тот оказался невысоким молодым человеком в круглых очках, с бородкой, заплетенной в узелок и залаченными волосами с бритыми висками — то есть из той породы людей, по которым можно уверенно сказать, что они следят за тем, сколько литров воды выпивают в сутки.

Представился он Алексием и показал Маре скромных размеров помещение «Винзавода», где на тот момент располагалась другая экспозиция. Говорил он быстро и явно раздраженно, не глядя на Мару:

— Проект посвящен одиночеству в большом городе. Проблемы отношений «художник-общество», любви и одиночества в эпоху социальных сетей, возможности экологической катастрофы и личного или городского мифа. Все это — через взгляд молодых московских художников…

Куратор как-то поморщился, заметив грязь на драных ботинках Мары.

— Я с осени этим проектом занимаюсь, лично выбрал перспективных и активно выставляющихся ребят с собственным стилем, которые с начала зимы уже работают над своими проектами, а я за ними присматриваю. Впрочем, в них я уверен… — Он помолчал, все еще не глядя на Мару, как будто раздумывая, стоит ли продолжать эту мысль. Наконец, он решился: — Скажу тебе честно и один раз: мы оба знаем, что тебя здесь быть не должно.

Мара судорожно кивнул.

— Догадываюсь, что ты рад, что тебе выпал такой шанс, но я не в восторге, что мне тебя скинули. Очень много сил, надежд и нервов я вкладываю в эту выставку. Так что твоя задача, Мара, — ничего мне тут не испортить.

Куратор подвел Мару в дальний угол комнаты и вяло махнул рукой.

— Через неделю, когда уберут текущую экспозицию, этот угол станет твоим. Но не думай, что раз тебя протащили сюда крюком через крышу, то ты можешь лепить, что тебе захочется, это ясно?

Мара опять кивнул. В этот момент он с тоской подумал, что «крюком через крышу» — это как раз про него. Чувствовал он себя ужасно и даже подумывал отказаться от всей этой дурацкой затеи, лишь бы не терпеть такое к себе отношение… Но вдруг он вгляделся в этот скромный доверенный ему уголок и увидел на двух сходящихся серых стенах — большую тихую реку, заросли камыша и девушку, стоящую у самой воды.

— У меня уже есть идеи, — тихо сказал Мара.

— Вот и хорошо. Будешь предлагать мне их по одной — а я буду решать, подойдут мне они или нет.

Мара уже собрался было рассказать свою задумку куратору, но тот сразу же отмахнулся от него, как от надоедливой мухи:

— Ну конечно не сейчас! Подумаешь как следует над концепцией и доходчиво изложишь в сообщении — напишешь мне в «телегу».

— Хорошо, — вяло согласился Мара.

— Вопросов нет?

Мара на мгновение задумался, но заметив на лице куратора какое-то недовольство, поспешил покачать головой.

— Вот и договорились. Не жду от тебя шедевров, но ты уж постарайся придумать хоть что-нибудь оригинальное.

Краткая экскурсия закончилась, и Мара был сопровожден к выходу. На прощанье куратор не подал Маре руки, а только сдержанно кивнул головой и поспешил поскорее удалиться, сославшись на то, что вынужден сделать важный звонок.

По дороге домой Мару переполняли противоречивые эмоции от этой встречи. Только выходя из метро в тихий морозный вечер своего спального района, он пришел к компромиссу с самим собой, немного успокоив внутренние воды: он решил, что ему во всяком случае предоставили шанс, который выпадает от силы пару раз в жизни, а значит у него нет права провалиться. Он просто не может. И еще в этот момент ему страшно захотелось рассказать обо всем Лизе. Кому как не ей он должен обо всем рассказать?

Мара, 19 января в 17:31:

Прости, что давно не писал. У меня было не самое простое время.

Мара, 19 января в 17:32:

Весной у меня будет выставка. Очень надеюсь, что к апрелю ты вернешься в Москву. Сказать по правде, ты единственный человек, которого я хочу видеть.

Мара, 19 января в 17:33:

Я часто вспоминаю о дне нашей первой встречи. Все, о чем я тогда думал, было связано с водой: пойду ли я на дно или попытаюсь переплыть эту реку. Узкая Яуза казалась мне непреодолимым препятствием, отделявшим меня от моей мечты. Я не мог тогда знать, что чудом попаду на другой берег. И так уж вышло, что цена этого чуда оказалась слишком высока.

Мара, 19 января в 17:35:

Все слишком запуталось, и теперь я не знаю, хочу ли я этого на самом деле. Но и отказаться я уже не могу. Выходит, что выставка, о которой я так давно мечтал, не принадлежит мне самому. Она должна быть посвящена дорогим мне людям. Тем, кого я уже потерял, и тем, кого еще можно спасти. Я говорю о себе самом и о тебе, Лиза.

Мара, 19 января в 17:37:

Однажды ты помогла мне, а теперь и я постараюсь сделать то же самое для тебя. Я хочу рисовать для тебя. И для тебя я постараюсь написать свою лучшую работу.

Мара, 19 января в 17:39:

Не пропадай насовсем, Лиза. Помни о нашем обещании. Надеюсь, что мы скоро увидимся.

Ответ от нее не пришел — ни через день, ни через неделю. Она не появлялась в сети, и сообщения Мары долго оставались непрочитанными.

~ ~ ~

Несколько раз Молохов навещал Лизу в областной больнице и приносил цветы.

Хотя за время своих визитов Молохов ни разу и словом не обмолвился о случившемся, Лиза была уверена, что именно он вытащил ее из воды. Наверняка Молохов проследил за ней от самого санатория — как иначе он мог так быстро подоспеть ей на помощь?

Во всяком случае, одно она знала наверняка: именно Молохова она увидела на берегу в ту секунду, когда лед под ней треснул. Дальше все было очень смутно, но перед тем как потерять сознание, ей показалось, будто ее лечащий врач, стремительно скинув верхнюю одежду и халат, нырнул в реку и, превратившись в огромную бесформенную тень, на огромной скорости пронесся где-то под водой. А потом снизу ее обхватили огромные щупальца и подняли над рекой — так легко, словно она весила не больше, чем полый пластмассовый манекен…

Ей так и не удалось спросить Молохова об этом напрямую. Впрочем, едва ли он стал бы раскрывать ей всю правду.

Первая неделя выздоровления далась ей нелегко, она почти не могла говорить из-за тяжелого воспаления легких. И только к концу второй недели, когда она все еще надеялась, что ей хотя бы частично удастся вернуть зрение, наконец решилась спросить Молохова о своем будущем.

Врач отвечал каким-то совершенно непривычным для него голосом — тихим и усталым. Будто бы Молохов разом постарел на пару десятков лет. Поэтому Лиза была даже отчасти рада, что не может видеть его лица.