- Подозреваемых… в чем? – Немного растерянно спросил врач.

- Это имеет значение?

- Нет, нет, конечно же нет! Я хотел спросить, на предмет чего обследовать, что мы ищем?

- Вы меня спрашиваете? – Ворончук уставился на врача не мигая, как учили.

- Ах, да, да, конечно! – Симон Леонтьевич обернулся к другому «заспанному» доктору. – Вениамин Захарович, надо сделать анализ крови, мочи, рентген…

Врач обернулся к Ерёминой. Та развела руками и взглядом указала на Ворончука.

- Простите, любезный Василий… э-э…

- Просто товарищ старший лейтенант, - подсказал Ворончук.

- Да, да, конечно. Алевтина Дмитриевна тоже арестована? Рентген по её части.

- Здесь пока никто не арестован, - Василий поморщился. – Просто разбираемся. Если доктор Ерёмина докажет, что не состоит в шайке… пусть делает свой рентген. Но по моим сведениям, она вколола себе немецкое снадобье.

- Доказать – раз плюнуть, - Алевтина закатала рукав халата, а затем и гимнастерки. – Смотрите внимательно, видите? Дырок нет.

- Это вы сейчас пошутили? – Вася взглянул на Ерёмину с укоризной. – У Филина дырка от ножевого ранения затянулась, неужели ваша оспинка от укола не затянется? Как вы объясните свой приступ? Говорят, вы едва дышали, бились в припадке. Вас спасали всем миром. Что молчите? Нечем крыть?

- Как раз потому и молчу, - Алевтина буквально впилась взглядом в старшего лейтенанта. – Вы всё доказали за меня. Конвульсии, припадок, спасение… это был спектакль, чтобы отвлечь внимание, сорвать чудовищную провокацию. Вы знаете, что собирались сделать майор Золкин и подполковник Стасенко?

- Не Золкин, а фашистский диверсант под этой фамилией, - поправил Ворончук. – Вы же сами всё видели, если действительно только изображали отравление немецким зельем.

- Видела, - Алевтина кивнула и виновато покосилась на Филина. – И как он ударил ножом капитана Филина, и как стрелял в вас, но почему-то не попал, тоже видела. Но это случилось позже, на нейтральной полосе. А мне пришлось устроить спектакль ещё до бомбежки, когда мы только собирались вытащить трофеи из уцелевшего вагона. Подполковник Стасенко и диверсант Золкин хотели проверить действие немецкой дряни на…

- Золкин оказался диверсантом?! – Наконец дошло до Стасенко и он зафонтанировал, явно пытаясь увести разговор от скользкой для него темы. – Я так и думал! В нем сразу чувствовалась не наша жилка! Коварный враг проник в самое сердце нашей обороны, в контрразведку СМЕРШ! Это непростительная…

- Отставить! – Рявкнул Ворончук. – Никуда он не проникал. Почему вы решили, что он из СМЕРШ? Вы документы у него проверяли?

- Я… нет… но…

- Всё! Лучше молчите, подполковник, - Вася опять поморщился. – Доктор Ерёмина, идите, готовьте ваш рентген!

«Легко отделалась, - мелькнула мысль у Филина. – Нет, вообще-то изложила убедительно, и логика такая… типично женская, не подкопаешься. Но, на месте Васи, лично я не поверил бы. В смысле… нет, поверил! Почуял бы! Но всё равно проверил. Служба в СМЕРШ дело серьёзное, внимание к фактам требуется, а не только чуйка. С другой стороны, набирали бы одних буквоедов, без оперативного чутья, был бы ещё тот клоповник вместо эффективной контрразведки. Так что, правильно Вася поступил. Видно же, что Алевтина попутчица в этой истории, пассажир, а не машинист или стрелочник. От начала и до конца случайно под раздачей».

В палату вернулись Яков Лейбович и его ассистент, а место выбывшего анестезиолога заняла медсестра. Похоже, именно её появление подтолкнуло буксующую ситуацию в нужном направлении. Вениамин Захарович подхватил падающее знамя и приказал медсестре организовать «забор крови», а затем ещё ряд исследований, включая измерение температуры, пульса и давления. Тоны сердца доктор выслушал у всех лично.

Когда врач выдохся, в дело вступил один из «летчиков». Он почему-то проявил познания в неврологии, исследовал рефлексы, а затем подключил всех по очереди к портативному, всего с дорожный чемодан, аппарату неведомого назначения. Пока одни сидели опутанные проводами на приеме у «летчика», другие под конвоем посещали рентген-кабинет и сдавали анализы.

Вся эта катавасия была несколько сумбурной, но при этом загадочно-интересной, так что никто не успел от неё устать. Филин, например, искренне пожалел, что концерт закончился, когда врачи и прочие откланялись. Чуть позже сожаление ушло – вернулась Алевтина. Она держала в руках предварительное заключение консилиума.

Ворончук изучил бумагу и подытожил.

- Пока что предъявить вам нечего, - Василий, наконец, заговорил нормальным тоном, как товарищ, а не как следователь. – Доктор, что тут отличается от нормы?

Ворончук указал на заключение.

- У всех понижена температура, брадикардия, при этом нормальное давление, идеальная кардиограмма, в порядке рефлексы и даже повышена скорость реакции.

- Бради… чего?

- Брадикардия, замедленное сердцебиение.

- Понятно, - Ворончук кивнул. – То есть, здоровы?

- Абсолютно. Более того, у них показатели хороших спортсменов. Кроме температуры, конечно.

- А прежде никто из них к вам не попадал? Карточек на них нет?

- Нет. Симон Леонтьевич первым делом это проверил.

- То есть, тупик, - Василий задумчиво уставился в стену. – В медицинском смысле.

- Ещё не сделаны анализы. Хотя и тут мы вряд ли увидим что-то поразительное, я почти уверена. Следует делать химический анализ, а не общий. И желательно – понимая, что мы ищем. Стимуляторы? Лекарства? Неизвестные вещества?

- Химики подключатся, уже договорились, - взгляд Ворончука прояснился. – За сутки управимся. Ну, а до той поры все остаются здесь. Запру вас в палате от греха подальше. Возражения есть? Или соображения. Выкладывайте, если имеется что-то ещё по теме.

- А что ещё? – Филин пожал плечами. – Ты половину своими глазами видел. Остальное мы тебе рассказали. Дальше твои соображения важны, а не наши.

- Не упустить бы чего. Это ведь и в ваших интересах. Точно нечего добавить?

Никто из разведчиков не ответил, а вот Стасенко вдруг заёрзал, явно мучаясь какими-то сомнениями. Он будто бы что-то знал, но нетвердо, с чужих слов, или не был уверен, что это знание ему не приснилось.

- Рискну… - проронил Стасенко.

- Чем? – Василий удивленно уставился на подполковника.

- Рискну предположить, что остались не оприходованные улики! – Выпалил Стасенко.

- Какие улики?

- Я не знаю.

- О чем тогда вы говорите?

- Вы проверьте, что у Покровского в кармане. В нагрудном.

Ворончук обернулся к ефрейтору и вопросительно поднял бровь.

- Ничего нет, - Алексей нахмурился.

- А если найду? Лучше сам поищи, вдруг запамятовал?

Покровский стрельнул взглядом в сторону Филина, вздохнул и вытащил из кармана пробирку с желтоватой жидкостью.

- Замотался, только сейчас вспомнил. Вот.

Ворончук взял пробирку и взглянул на просвет.

- Немецкая дрянь? – Он адресовал вопрос Алевтине.

- Нужен анализ.

- Да уж, - Ворончук спрятал пробирку в планшет. – Сказать, что я разочарован, не сказать ничего. Боевые товарищи называется!

- Я один виноват! – Запротестовал Покровский. – Сунул в карман машинально и забыл! Если б вспомнил раньше, сразу отдал бы вам, товарищ старший лейтенант!

- С этой минуты – гражданин старший лейтенант, - сурово поправил Ворончук. – Для всех. До полного выяснения. Стасенко, руки за спину и за мной, остальные на месте. Доктор, прошу вас.

Василий указал на дверь…

…- Дернул вас черт! – Когда разведчики остались одни, проронил Васнецов. – Зачем прикарманили эту жижу?

- Лёха правду сказал, отдать хотели, кому следует, - ответил Филин. – Просто не Ворончуку, а повыше начальству… или химикам. Я хотел по ситуации сориентироваться.

- Лучше скажите, откуда Стасенко узнал о пробирке? – Вставил Покровский. – Не мог он видеть, как я её прикарманил.

- Значит, мог, - Филин пожал плечами. – Он ведь был у машины, когда ты жидкость из шприца сливал. Он мог не обратить внимания, но в подсознании осталось. И вылезло теперь. Нам на голову.