– У вас прямо-таки дар излагать низкопробные вульгарные истории, мистер Бойд, – холодно заметила Эллен. – Но на большее явно не тянете.

– По словам Ландела, из клиники были похищены три истории болезни – в том числе ваша. – Я едва не скрипнул зубами. – Когда вы нанесли визит ко мне, то сказали, что не намерены платить шантажисту ни цента и не встречали никогда человека по имени Пол Бэйкер, – мол, ваш суррогат довольно заметно отличался от него, – и посоветовали мне обратиться к Ланделу за разъяснениями. Что я и сделал. Он отрицал возможность совершения им ошибки, но при этом так нервничал, что подпрыгнул бы до потолка, если бы кто-нибудь кашлянул под дверью. Как я уже говорил, все заврались настолько, что голова идет кругом, но пора бы рассказать, наконец, правду, и у вас есть шанс сделать это первой.

– Думаю, вы представить себе не можете, как я ненавижу вашу бульдожью хватку и ту наглость, с которой вы лезете в чужую душу! – искренне вырвалось у Эллен. – Ну хорошо! То, что Кэрол рассказала вам обо мне этой ночью, – правда, как и то, в чем вы заподозрили ее. Она была безудержной нимфоманкой еще с подросткового возраста, когда я все же убедила ее обратиться в клинику в отчаянной надежде, что, возможно, ее вылечат и она наконец станет вести нормальный образ жизни. Но, к несчастью, ее лечение оказалось не более успешным, чем мое. Вы удовлетворены?

– Я вот и подумал, – медленно произнес я, – а что, если Бэйкер прихватил не вашу историю болезни, а Кэрол? И если я прав, то есть ли в таком раскладе для вас какая-нибудь разница?

– Никакой, – спокойно ответила она. – Деньги Кэрол – под моей опекой, а я не собираюсь платить ни цента за шантаж любой из нас, ни меня, ни сестры.

– А почему?

– Да потому, что мы ничего не потеряем, если Бэйкер предаст огласке наши истории болезни из этой чертовой клиники. Ни одна из нас не является видной общественной фигурой, мы не знаменитые актрисы или еще что-нибудь в этом роде. Кому интересны сексуальные проблемы двух никому не известных сестер? Кто возьмет на себя труд опубликовать наши досье, подвергаясь риску оказаться привлеченным к суду за вмешательство в личную жизнь? – Эллен окатила меня взглядом, полным презрения, словно вина за потенциальную огласку уже лежала на мне. – И даже если кто-то совершит это, шумиха продлится дней десять, не более. Мы можем отправиться в тур по Европе, а к тому времени, когда вернемся, о нас уже напрочь забудут.

– А знаете, – с уважением заметил я, – ведь вы, пожалуй, правы.

– Конечно, права, – огрызнулась она. – Думаю, и ваш Бэйкер давно пришел к аналогичному выводу. Вот почему даже не пытался войти со мной в контакт.

– Зато в отношении Беверли Гамильтон дела обстоят иначе, – не преминул заметить я. – Она настолько обеспокоена возможностью закрытия клиники и потерей из-за этого Найджелом Морганом капиталовложений в бизнес Ландела – что произойдет в случае широкой огласки, – что готова заплатить Бэйкеру пятьдесят тысяч долларов, лишь бы тот успокоился.

– Несчастная Беверли! – Губы Эллен на миг скривила злорадная улыбка. – Она всегда изо всех сил пыталась бороться с неизбежным. Ведь, осознав после трех неудачных замужеств, в чем ее главная проблема – она у Беверли та же самая, что и у меня, – любая на ее месте махнула бы на все рукой и решила плыть по течению. Но нет, Беверли все еще тянет на подвиги.

– А я думал, что лечение пошло ей на пользу. – В моем голосе звучало деланое удивление. – Именно поэтому она так рвется выскочить замуж за Моргана.

– Я вот что думаю: Беверли постаралась убедить себя, будто и впрямь излечилась, – сладеньким голосом заметила Эллен. – У нее настоящий дар самообмана. Довольно скоро мне предстоит пригласить ее к себе на обед – будем только она и я, – и тогда посмотрим!

– А мне сейчас пришло в голову увековечить вас в анналах своей памяти, – процедил я сквозь зубы, – под грифом одной из самых гадких личностей, с которыми я когда-либо имел дело.

– Все люди глупцы, – презрительно ответила Эллен, – но вы особенно преуспели по этой части, Бойд.

– Ешьте, не то остынет, – еле сдерживаясь, напомнил я.

– Что-то пропал аппетит. – Она вдруг резко отодвинула тарелку. – А вы случайно не в курсе, куда отправилась моя сестричка?

– Обратно в клинику, – огорошил я.

– Что?! – Ее нижняя челюсть отвисла, и она один долгий миг дико взирала на меня с очевидным испугом. – Но почему?

– Чтобы выступить там в роли моего тайного агента, – небрежно пояснил я. – Во всяком случае, по ее мнению. Я вполне представляю, чем на самом деле она будет там заниматься.

– Вы попросили Кэрол отправиться туда вновь, и она, послушавшись вас, так и сделала? – Эллен прищелкнула пальцами. – Вот так запросто?!

– Да, так запросто, – подтвердил я. – А чего здесь особенного?

– Вернувшись из клиники, она поклялась, что ее ноги там больше не будет, – произнесла Эллен, будто разговаривая сама с собой. – И вдруг – такая смена отношения! С чего бы это? Уж не вы ли тому причиной? – Тлевшая прежде ненависть ярко вспыхнула в ее глазах, когда она посмотрела на меня. – Хотя чего тут странного? Моя слабоумная сестренка готова на все, чтобы угодить хорошему кобелю.

– Чего про вас уж никак не скажешь – любите делать людям приятное, – съязвил я. – Да ешьте же, не пропадать же закуске.

– Да пошла она к черту, эта еда! – в сердцах воскликнула Эллен. – И вы туда же, Бойд!

В следующий миг Эллен была уже на ногах и, не оглядываясь, заспешила прочь из ресторана.

– Что-нибудь было не так, сэр? – спросил меня чуть позже услужливый официант, явно беспокоясь за престиж заведения.

– Наверное, да, – согласился я. – Только вот исправить положение ни вы, ни я уже неспособны.

Около четырех часов дня я добрался до коннектикутского коттеджного поселка. Блики солнечного света, словно бы по настойчивым требованиям общественности, проникали повсюду, приятно радуя глаз, и стайки птиц – не иначе как из чувства долга – прилежно распевали в листве. Сельскую местность приятно посещать, а постоянно там жить – ну уж нет! Мне хватает и красот Центрального парка, того его краешка, что виден из моего окна.

Входная дверь открылась, и на пороге возник Найджел Морган; глаза цвета сырой глины с подозрением уставились на меня.

– Опять вы, если не ошибаюсь? – гаркнул он.

– Нет, это мой брат-близнец, – пошутил я. – Тот, за кого вы меня приняли, остался дома.

– Бросьте ваши шуточки и входите! – рыкнул Морган.

Я проследовал за ним в роскошный мавзолей, играющий здесь роль гостиной, и увидел Беверли Гамильтон, сидящую на диване; лицо ее излучало блаженство. На ней опять была красная рубашка, ворот расстегнут так, что видна глубокая ложбинка между грудей, но это зрелище меня совсем не впечатлило.

– Присаживайтесь, Бойд, – предложил Морган. Надо же, догадался! – У меня есть что вам сказать.

Я уселся, закурил сигарету и стал терпеливо дожидаться, пока он, дважды кашлянув, не прочистит горло.

– Беверли во всем мне призналась, – произнес он наконец.

– В чем – во всем? – поинтересовался я с наигранным изумлением, и его лицо приобрело багровый оттенок.

– Я имею в виду, – со злостью сказал он, – ее идею заплатить этому грязному шантажисту втихую от меня. Она также рассказала, как пыталась заставить вас пойти на компромисс с Бэйкером. И о том, как у вас хватило честности признаться ей сегодня утром, что Бэйкер уже предложил вам долю за участие в сделке, но вы сочли для себя такое предложение оскорбительным, поскольку помощь шантажисту противоречит вашим моральным принципам. Я правильно все изложил?

– Все правильно, – согласился я. – Хотя насчет моей этики вы малость перегнули.

Он уселся рядом с Беверли и собственнически обнял ее за плечи.

– Хочу поблагодарить вас, Бойд, – произнес он с чувством. – Спасибо за то, что вы сумели заставить нас с ней осознать свои ошибки… Да, в деловой хватке вам не откажешь. Благодаря вам мы теперь стали еще ближе друг другу.