– Тужься!

– Мама!

– Тужься!

Боль дарит глухоту, свой крик дарит глухоту, но Анна прекрасно понимает, что велит ей толстая женщина с грубым, словно сложенным из ноздреватых булыжников лицом.

– Тужься!

Ане больно. Ане страшно. Ее ногти переломаны, иногда не хватает воздуха, но разум… Нет, не он – инстинкты. Дикая боль отключила разум, но инстинкты не подводят и заставляют измученное тело делать то, что требует опытная женщина с тяжелым лицом.

– Тужься!

И Аня тужится, пытаясь расстаться с тем, к кому привыкала несколько долгих месяцев.

– Тужься!

– Мама!

– Еще! Еще!! Еще!!!

– Мамочка!!

Крик.

Нет, не ее. Уже не ее. Комната внезапно наполняется громким детским криком. Жалобным? Болезненным? Маленький человек впервые увидел свет, немножко испугался и его крик прорывается сквозь жуткую стену болезненной глухоты – мать не может не услышать дитя.

– Что случилось? – лепечет Аня.

Она плохо понимает происходящее, она еще чувствует боль, но все ее мысли там, рядом с окровавленным, орущим комочком живой плоти.

– Все хорошо.

– Что случилось?

– У тебя мальчик.

Крик.

Счастье. Мальчик плачет, а его истерзанную мать распирает от радости, потому что теперь Анна доподлинно знает, как звучит женское счастье – это первый крик ребенка.

– Слышишь? У тебя мальчик!

Она слаба, она устала, она оглушена, она с трудом ориентируется в происходящем, но эту фразу Анна слышит прекрасно. И просит:

– Дайте его мне.

– Сейчас нельзя. Он слишком слаб.

Как так?! Позвольте прикоснуться к ребенку! Позвольте обнять, поцеловать, почувствовать биение маленького сердца… Сделайте счастье полным!

– Пожалуйста, – лепечет Анна, но ответа нет.

Крик становится тише, тише… прячется вдали… за закрывающейся дверью… Или это она теряет сознание, проваливаясь в вату усталого сна? Или во всем виноват укол, который она почувствовала секунду назад? Анна не знает. Она просто откидывается на подушки, улыбается и шепчет:

«Костя… Я назову тебя Костей…»

– Родитель «ноль»? – не понял Кирилл. – Что вы имеете в виду?

– Возможно, я использовал непонятный термин… – Судья помолчал, подбирая нужные слова, после чего осведомился: – Как вы называете изначального родителя? Мать?

– Кого?

– Мать. Маму. – Публика притихла, не совсем понимая причину задержки с ответом, и тогда послышалось дополнительное определение: – Как вы называете того, кто вас родил?

Несколько секунд изумленный Кирилл обдумывал вопрос, а затем, сообразив, наконец, чего от него хочет судья, уверенно произнес:

– В свободном мире подобный анахронизм не имеет смысла. Нельзя оскорблять второго воспитывающего партнера или других воспитывающих партнеров тем, что они меня не выносили. Все мои партнеры равны между собой. Я одинаково любил каждого из них.

– Сколько их у вас было?

– Какое это имеет значение?

– Вы собираетесь задавать мне вопросы?

Кирилл посмотрел на Падду, адвокат едва заметно пожал плечами, показывая, что с судьей лучше не спорить, но выглядел при этом таким же растерянным, как и клиент.

– Я ни в коем случае не хотел оскорбить вас, – промямлил Кирилл, делая адвокату знак глазами. Падда кивнул, громко выдал: «Позвольте вопрос, ваша честь!» и резво бросился к судейскому возвышению, следом подтянулся обвинитель.

– Родитель «ноль»? – торопливо произнес адвокат. – Ваша честь, в чем смысл вопроса?

– Мне стало интересно.

– Лично вам?

Несколько секунд судья выразительно смотрел на адвоката, после чего предельно вежливо произнес:

– Не забывайте, советник, что дело не только громкое, но и весьма деликатное, и чем больше я и присяжные будем знать о личности вашего клиента, тем проще будет вынести справедливый вердикт.

– Обвинение не возражает против дополнительных вопросов, – вставил прокурор.

– Кто бы сомневался, – грубовато отозвался Падда, почесывая коротенькую бородку.

– Что не так?

– Вопрос в вашу пользу, – ляпнул адвокат и тем вызвал неподдельное изумление у собеседников.

– Ваш клиент стыдится своих родителей? – осведомился судья.

– Ни в коем случае, ваша честь, он гордится ими, – тут же поправился Падда. – Но с вашего позволения, мы будем называть их «воспитывающими партнерами», поскольку мой клиент привык использовать именно этот термин.

– Как вам угодно.

– Я как раз собирался поговорить о семье обвиняемого, – торопливо произнес прокурор. – Есть вопросы, которые я хотел бы прояснить.

– Вот и проясняйте.

– Спасибо, ваша честь.

Адвокат бросил на обвинителя кислый взгляд, вернулся за стол и почти минуту шептался с Кириллом, после чего подсудимый подвинул к себе микрофон:

– Я готов отвечать на вопросы, ваша честь.

Журналисты – а именно они составляли большую часть публики – обратились в слух и приготовились делать пометки в блокнотах.

– Вы помните вашего первого воспитывающего партнера? – осведомился прокурор. – Того, кто подарил вам жизнь?

– Нет, – ответил Кирилл, продолжая смотреть на судью. Обвинителя он подчеркнуто проигнорировал.

– Вы сирота?

– Нет, поскольку все воспитывающие партнеры были для меня родными людьми, близкими духовно и физически.

– Сколько их у вас было?

– С шести до четырнадцати лет я по очереди жил с двенадцатью партнерами, которых мне подбирала Служба ювенального распределения или предыдущие партнеры через онлайн-систему «Счастливый дом». В четырнадцать лет я получил право регистрации в системе и самостоятельно выбирал воспитывающих партнеров до достижения совершеннолетия. – Кирилл выдержал паузу, выслушивая подсказку адвоката, кивнул и продолжил: – Если обвинению интересно, среди тех, кого я выбирал в партнеры, были и женщины. Все они хорошо обо мне заботились.

– А их мужья?

– Вы имеете в виду их временных равноправных партнеров противоположного пола?

– Полагаю, да, – не очень уверенно ответил прокурор.

– У одной из женщин был такой партнер, но я его не интересовал. Он предпочитал проводить время или с женщиной, или с младшими воспитываемыми партнерами. – Заминка осталась позади. Кирилл обрел уверенность и, явно рисуясь, поинтересовался: – Если хотите, ваша честь, я могу рассказать об этом подробнее.

Журналисты встретили предложение дружным, но негромким хихиканьем.

– В подробностях нет нужды, – медленно ответил судья, потирая подбородок. – По большому счету меня интересовало одно: помните ли вы свою маму?

– Как ты там оказалась, дура?

– Оскорблять обязательно?

– Учитывая обстоятельства…

– Палыч, рот прикрыл, – жестко бросил Дохлый. После чего повернулся к Анне и соорудил на лице извиняющуюся улыбку: – Мой друг превосходный профессионал, но отсутствие у него воспитания – дополнительная плата, которую вам придется платить за сотрудничество. Или не придется: если Палыч вас достал, вы имеете право расторгнуть контракт прямо сейчас. В этом случае мы оставим за собой десять процентов от аванса за беспокойство, а остальную сумму я немедленно верну на ваш счет.

Дохлый вел себя предельно вежливо, много улыбался, судя по косвенным признакам, был опытным ломщиком, рвущим любые сети на завтрак, однако Анне он почему-то нравился гораздо меньше напарника: хмурого, злого и грубого Палыча. Улыбчивый Дохлый казался легким, слишком веселым, а в Палыче чувствовались сила и несокрушимая уверенность – именно то сочетание, в котором молодая женщина нуждалась сейчас больше всего. И плевать на манеры.

Поэтому Анна качнула головой, коротко отвечая на вопрос Дохлого, и вновь повернулась к его мрачному напарнику:

– Я делала пересадку и не собиралась покидать аэропорт. Мне говорили, что такая схема безопасна.

– Беременным здесь в принципе делать нечего.

– Теперь я это знаю.

Анна ожидала еще одной «дуры», но Палыч промолчал. То ли окрик Дохлого подействовал, то ли сжалился и не стал добивать попавшую в беду женщину.