Дальше на помост заходит судья — по совместительству синтоистский священник — и выкладывает из рисовых плетенок круг примерно пяти метров в диаметре. Чертит мелом в центре две белые полосы, обозначающие стартовые позиции сумотори. Постепенно двор заполняется болельщиками. У многих в руках флаги с хризантемой. Внутрь замка допускаются только самые заслуженные и известные горожане Эдо. Специально для них и для членов клана Сатоми плотники сколотили лавки. А для нас с Го-нара даже целую ложу. Раскланиваемся с Императором, рассаживаемся. Тотоми весело шутит с микадо, машет служанкам веером, чтобы принесли сакэ и закуски. Я знакомлюсь с дворянами (кугэ[63]), которые прибыли с Го-Нара. Тут и мастер чайной церемонии, личный врач… А уже маркизов, графов и виконтов — пруд пруди. Любопытно, что все титулы базируются на китайских чинах. Так, например, Косяку (маркиз) происходит от китайского титула хоу, что означает чиновник старшей степени II класса. Бароны (Дансяку) происходят от китайского титула нань — чиновник младшей степени IV класса. Вот такие интересные заимствования из одной культуры в другую.
Удивляет также то, что сбегая из Киото, Император со спокойной душой оставил свою жену из древнего рода Фудзивара и двоих детей во дворце. Неужели он так уверен, что Регенты не подделают его отречение и не возведут на престол малолетнего сына?! Фигура микадо, конечно, сакральная для японцев, но не настолько, чтобы прощать предательство интересов правящего класса. Надо будет выяснить этот вопрос у Го-нара, а пока на помост выходят сумотори.
Четверо огромных японцев с бычьими шеями, покатыми плечами и колоссальными животами. Одеты в широкие пояса маваси, обмотанные в несколько слоев вокруг голого тела и между ног. Конец пояса закреплен за спиной элегантным узлом. Волосы собраны в круглый пучок. Видимо такая прическа обладает свойством смягчать удар по затылку, например, при ударах головой о землю.
Кланяются в пояс Императору и мне. Насколько я помню правила, коснувшийся первым земли любой частью тела, кроме стоп, проигрывает схватку. За пределы круга также нельзя выходить. Судья сразу признает вышедшего — побежденным. Можно бить, толкать, бросать. Нельзя наносить удары по глазам и гениталиям. Последние (имеется в виду яички), по слухам, борцы умеет втягивать в тело.
Начинаются соревнования. Тяжеловесы разбиваются на пары и первая двойка принимается разбрасывать соль на помосте. Вот такой ритуал отпугивания злых духов.
Богатыри встают в стойку, наклоняются вперед, касаясь кулаками пола, и по сигналу судьи бросаются друг на друга. Мелькают руки, меняются захваты, наконец, правый сумотори красивой передней подсечкой роняет своего визави и получает порцию приветственных криков от зрителей. Вторая схватка проходит дольше первой. Борцы пытаются вытолкать друг друга из круга, пыхтят, рычат и даже пускают газы от напряжения. В итоге побеждает более толстый японец. Го-нара оживленно комментирует поединки, показывая отличное знание приемов (а их больше 82-х видов!). Наконец финал. В него вышли столичный сумотори Омата против местного борца Нимгэя. Омата выглядит потолще и потяжелее, зато Нимгэй потехничнее. Именно он снес подсечкой соперника.
Походили по импровизированному рингу, попугали друг друга. Зрители в экстазе, вопят и улюкают. Сигнал, клинч, Нимгэй быстро-быстро шлепает противника открытыми ладонями по лицу, сбивая с курса, Омата же пытается схватить Нимгэя за маваси. Но каждый раз тому удается вывернуться. Только кажется, что пощечины — это женское оружие. Сейчас я вижу, что от каждого шлепка столичный борец почти теряет равновесие и мотает в недоумении головой. Еще пару минут в подобном темпе и Омата получит нокдаун. Однако приезжий сумотори меняет тактику. Он начинает ставить блоки и вдруг внезапно подныривает под руку Нимгэя, хватает за набедренную повязку и кисть, после чего рывком поднимает соперника на «мельницу». Крутанув местного борца на плечах, Омата с силой бросает его на землю падая следом сверху. Помост дрожит от удара, а зрители разочарованно гудят. Постепенно разочарование у публики переходит в негодование. Нимгэй корчится на полу от боли — похоже, что своим броском Омата сломал ему ребра. Борца уносят с площадки.
Я уже слегка принял на грудь и только этим можно объяснить мой глупой порыв. Скидываю с себя кимоно и одним прыжком выскакиваю на помост. Все окружающие в шоке. Моя голова дотягивается лишь до подбородка киотского сумотори. А вешу я наверняка раза в полтора меньше. Но судья даже не пытается меня отговаривать. Показывает рукой правую от себя черту и приглашает занять стартовое место. Омата криво улыбается и встает напротив. Из ложи, с искаженным от страха лицом, что-то кричит жена, машет рукой Го-нара, но я уже весь в схватке. Что мы имеем. Профессиональный борец, килограммов сто двадцать весом. Мощные мышцы, отличная растяжка (эти толстяки спокойно встают на шпагат). Что я могу ему противопоставить? Толкаться? Да, он меня сомнет в блин первым же рывком. Бить, на отходе? А такую тушу вообще можно пробить?
— Я буду нежен, Ёшихира-сама — ставит кулаки на землю Омата.
Нет, ну каков наглец! Едва дождавшись разрешающей отмашки судьи, яростным рывком я врубаюсь в тело сумотори. Мое плечо попадает в грудь не успевшего подняться из стойки борца и его слегка ведет влево. Я тут же еще ниже подсаживаюсь под гиганта и удваиваю усилия. Омата пытается скинуть мои руки и упереться самому, но никак не может поймать равновесие. На каждое его движение я отвечаю новыми пиханиями, причем стараюсь каждый раз менять направление, раздергивая японского титана в разные стороны. Со стороны, наверное, это выглядит как бой Давида и Голиафа, однако киотский Голиаф все никак не может прийти в себя после моего резкого старта и поймать точку опоры. А дальше мне везет. Случайным движением на возврате своей руки, я ловлю кисть борца за мизинец и с хрустом ломаю его. Омата кричит от боли, пытается выдернуть руку из захвата, я бросаюсь вплотную к сопернику, выворачивая за сломанный палец кисть верхи и вбок. Сумотори разворачивается ко мне боком, пытаясь облегчить боль, и я легко его выталкиваю за пределы площадки. Победа!
Двор замка взрывается от криков, меня приветствуют Император, жена, самураи, а я стою с дрожащими от напряжения и усталости ногами и думаю, как бы не свалиться на землю. Эх, сейчас бы лечь в кроватку, да придавить минут шестьсот.
Как бы не так. Вторую половину дня приходится посвятить синоби. Да, большая часть клана Ига-рю под личиной странствующих циркачей и акробатов прибывает в Эдо. Мне привозят послание Хандзо, в котором тот рассказывает о своих успехах в Одавара.
Наш план сработал, спекуляция рисом принесла больше ста пятидесяти тысяч коку дохода! Дзенин получает столько золота и серебра, что просто вывести драгоценный металл из земель Ходзе становится большой проблемой. Сумасшедшая прибыль так бьет по голове Хандзо, что я даже между строчек вижу, как он низко кланяется мне каждый раз, когда пишет слова благодарности. Но как говорится спасибо в карман не положишь и на хлеб не намажешь. Я в ответном письме требую свою долю. Сколько я обещал синоби? Сто тысяч коку? Значит, пятьдесят сдай в казну! Это честно. А порядочность — основа любых отношений. Кроме того, напоминаю об обещании сжечь рисовые склады Одавара.
Размещаю «артистов» в городе, даю первые задания. Гэнины отправляются в разведку к наступающей армии Дракона Идзу. Мне нужны точные данные — кто, что, куда. Выдерживаю тяжелый разговор с Гэмбаном, который приехал вместе с труппой. Цугара прячет глаза, расстроено качает головой. Я не пытаюсь скрыть свою вину — честно признаю, что допустил ошибки. Не внял призывам Мураками о чужих голубях в городе, не дал указаний провести тщательную проверку замка (сейчас уже, конечно, мои самураи-псы несут дежурство у входа и выхода из подземного хода). Аккуратно обращаю внимание Цугары на то, что ставки в игре необычайно высоки. В Эдо, которое мы решили с Но-гара переименовать в Восточную столицу («То кё» — Токио), теперь живет священная особа, Первейший. От работы службы безопасности зависит не только моя жизнь, но и будущее всей страны. Не время копить обиды друг на друга — время трудится на благо земли Богов. Эта апелляция к патриотизму срабатывает и Гэмбан соглашается стать моим мацукэ.
