— Эй, студент! Соизволишь ли заговорить? Я уже язык смозолил, стараясь расшевелить тебя! Согласись, что это неблагодарно!

— Простите, господин, — кротко ответил я, борясь с приступом дурноты. Голова разболелась не на шутку. Видимо, Мастер сместил мои мозги в сторону. — Я задумался.

— Ха! Мастер знает толк в допросах с пристрастием! Но самое лучшее его качество — не выполнять того, что он наобещал в подвале! Ты думаешь, он и вправду решил изрезать тебя на куски? — Поэт расхохотался. Смех его был заразительным, беспечным. Так смеются люди, уверенные в себе, в своих силах и в том деле, которому служат.

— Так все это была игра?

— Ну, скажем, не совсем. То, чем вы занимались в доме на Южном Конце — не игра. За такие вещи чиновники из Службы Надзора подвесили бы вас на крюк без лишних церемоний. Радуйся, что вас заметили наши люди, а не соглядатаи церкви. Мастер спас вас, пусть даже ценой твоего разбитого носа.

— И мозгов, — пробурчал я.

Поэт замолчал. По его виду можно было понять, что он хотел сказать еще что-то, но вовремя сообразил, что разоткровенничался. По такому поводу Брюнхильда говорила, что рано или поздно все тайны всплывают наверх, как бы их ни старались скрыть.

— Как же я девчонок буду завлекать? Он мне нос свернул, — пожаловался я. — Болит же…

Поэт вдруг схватил меня за переносицу, резко дернул вниз и вбок. Раздался противный хруст. От неожиданности я вскрикнул.

— «А скорбь сия досталась мне в наследство, но я не обвиняю палачей» — продекламировал Поэт, словно ничего и не произошло. — Знаешь, кто это сказал?

— Говард из Розетты, — хмыкнул я, осторожно трогая нос. — Этот парень неплохо сочинял, но я бы не стал им восторгаться.

— Почему? — заинтересовался Поэт. Он посмотрел на меня, в глазах мелькнуло неподдельное удивление. — Я, например, считаю его одним из лучших сочинителей баллад, живших в эпоху Подъема.

— Он слишком превозносит свои страдания и выставляет напоказ личную жизнь, — охотно объяснил я. — В то время это не было принято. Личная жизнь закрыта для общества. Это сейчас любого можно схватить за яйца и вытрясти всю душу.

— Ого! В Таланне преподают литературу совершенно по-новому, иначе, чем в Фобере! Да, парень, с тобою можно петь, чтобы заработать на жизнь, — улыбнулся Поэт. — Но все же подождем, что скажет Егерь.

Егерь вообще мало что говорил. После того, как Поэт увез меня из Таланны куда-то к черту на кулички и поселил в небольшом поместье, где кроме трех уже знакомых мне жильцов и большого поджарого пса никого не было, я понял, что чем-то заинтересовал таинственных парней.

Поэт оказался славным малым. На вид ему было лет двадцать пять-тридцать, но печать суровой и опасной жизни наложила на его лицо свой отпечаток. На висках уже слегка серебрились волосы, губы постоянно сжаты в тонкую линию, на лбу нерасходящиеся морщины. Но глаза глядят молодо, с какой-то бесшабашной удалью, я бы сказал, с насмешкой на тяготы жизни.

Егерь появился через пять дней после нашего приезда и сразу позвал Поэта и меня в комнату, оторвав нас от литературных споров. Он даже не поел с дороги, что указывало на важность разговора.

— Спелись? — Егерь с подозрением посмотрел на нас, но продолжать тему не стал. Поэта он знал хорошо, чтобы выпытывать у него причину наших достаточно теплых взаимоотношений.

Пройдясь по комнате, он заставил нас прослушать скрип его замечательных кожаных сапог.

— Я только что из Андальского ущелья. Брюнхильда передает тебе привет, а заодно попросила выдрать ремнем.

— За что? За карты? — удивился я.

— Парень, здесь не в игрушки играют. — Егерь устало присел на грубо сколоченную скамью и вытянул ноги. — Давай начистоту: нам нужен человек, которого мало кто знает в знатных кругах или на территориях патриканцев. «Для чего?» — спросишь ты. Есть один тип, который всерьез хочет решить свои проблемы с помощью магии. И не только свои. За ним стоят очень большие силы, которые заинтересованы в хаосе на континенте. Но этот парень редко появляется в Таланне, почему мы его не можем поймать. Все наши люди, которые пробовали «держать его за хвост»[4], были разоблачены и сданы властям Белой Розы. Этот гаденыш непостижимым образом узнает, кто есть кто. Но я подозреваю, что у него много соглядатаев. Мне бы не хотелось сталкиваться с гаданием, магией, ворожбой. Но жизнь всегда подкидывает сюрпризы. А сейчас все словно с ума посходили. Так и норовят влезть в очередную глупость. А что нужно для волшбы? Знать имя того, кто вынюхивает твой след. А на имя можно и порчу наслать. Согласен, что-то присутствует в такой странности. Но я привык работать своей головой и не обращаться к любителям заморачивать мозги. Твоя старуха обрадовала меня. Знаешь, что она сказала? «Этот мальчишка выйдет сухим из воды, если не будет творить очевидных глупостей. Есть что-то в нем неподвластное происходящему». Тебя ведь Гаем зовут?

— Конечно, — непонятно почему насторожился я.

— Все очень хорошо, — расслабился Егерь и еще больше сполз со скамьи. — Гай — это не имя, данное тебе от рождения. Это может означать «сорванец», «проказник», «вертихвост». А так как твои непутевые родители не удосужились дать тебе имя, то господин Магван весьма опечалится.

— Это же здорово! — воскликнул Поэт и от избытка чувств пихнул меня в бок. — Такого подарка я не ожидал! Егерь! Мы просто обязаны воспользоваться им!

— А в чем вообще идея? — я настороженно посмотрел на двух мужчин, оживленных и загадочных, чувствуя, что меня хотят использовать втемную. И это мне не очень понравилось. Скажем, не больше, чем уборка в кабаке за миску похлебки. Здесь такая же история. Меня оставляют в покое, но при одном условии. А условия диктую не я.

— Ты поможешь нам, — ответил на мой вопрос Поэт. — Я, конечно, смогу найти опытного бойца. Он справится с этим лучше, чем зеленый юнец. Но у нас нет времени. Совсем. Грядут горячие денечки, а Магван бродит в наших краях без всяких забот. Вот я и хочу озаботить его.

— Что случилось с моими друзьями?

— Я дал приказ увезти всех в Берг. Там есть отряд охраны графских лесов. Все в деле будут. Дурь из башки вылетит, и от рекрутчины уберегутся. Ну, успокоился? Скажешь, что такой расклад плох для них? Я так не считаю. — Егерь прошелся по комнате и остановился напротив меня, вглядываясь куда-то поверх моей головы.

— Их мнения никто и не спрашивал, — несмело ответил я.

— Так что скажешь?

— Можно подумать?

Поэт хмыкнул. Егерь положил руку на мою макушку, и я ощутил, насколько она тяжела и груба от застарелых мозолей. Такая кожа бывает у людей, привыкших к тяжелому физическому труду. Ну да, война для Егеря тот же труд.

— Отвечай.

— Допустим, — кашлянул я, прочищая внезапно осипший голос. — А что потом?

Егерь хитрил, это было видно по его застывшему взгляду. Стоит дать ему уцепиться за мизинец — вмиг оттяпает всю руку. Принять игру, а потом дать деру куда подальше? Найдут.

— Ты хочешь знать больше? — Егерь усмехнулся. Поэт едва заметно покачал головой. Они перебросились жестами на пальцах. Старший поморщился, Поэт выразил мимикой свое удовлетворение. Заговорщики!

— Вот что, Гай, — вздохнул Егерь, — ты по уши в проблемах. Считай, что это твоя обязанность — помочь нам. Отказываться не советую. Себе дороже выйдет. Будешь умным — проживешь долго. Сиди, и слушай меня.

Ну что ж, хотя бы сказал честно, что я круто влип.

Драконьи Зубы. Боевые действия, 2431 год Обновленной Эпохи.

Луна узким серпом заглянула в расщелину. В этот час стояла пронзительная тишина, и казалось, что удары четырех сердец звучат громче барабанного боя. Я выбрал только добровольцев. И это было нелегко. Догадываюсь, что бойцы почувствовали, кто более опытен в таких потехах, и большинство вызвалось идти со мной. Они справедливо рассуждали, что на самом тяжелом участке можно и прорваться. И были правы. У нас появлялся шанс. На обреченных смотрели как на счастливцев, словно они уже были далеко от этого кошмара. Я не стал разочаровывать людей своими доводами, и без лишних слов выбрал трех молодых парней, выглядящих более свежими, чем все остальные. Я уже видел их в стычках с хессами и запомнил их.