Закончив, он подошел вплотную к дрожащим от страха близнецам. Те смотрели в пол, не поднимая глаз на отца.

— Посмотрите мне в глаза! — тоном, не терпящим возражений, приказал Филипп.

Оливер и Аманда подняли глаза — в них был страх. Это, в свою очередь, испугало самого Филиппа — он не знал, как себя вести в такой ситуации.

— Мы не хотели, чтобы она ушиблась! — пробормотала Аманда.

— Не верю! — Голос Филиппа был ледяным, лицо выражало бешеную ярость. Таким отца близнецы еще не видели. Даже Элоиза нервно поежилась в своей кровати. — Вы только хотели, чтобы она упала? — Сарказм Филиппа был еще страшнее, чем злость. — А вам не пришло в голову, что упасть, не ушибившись при этом, довольно сложно?

Молчание.

Филипп покосился на Элоизу, которая в этот момент, чуть сдвинув мясо, осторожно трогала щеку. Синяк ее стал еще страшнее — огромным и черным.

Нет, так дальше продолжаться не может! Близнецы, наконец, должны понять, что к людям нужно относиться с уважением, — понять раз и навсегда. Только вот как этого добиться?

Филипп кивнул на дверь:

— Вы пойдете со мной.

Он вышел в коридор. Дети оставались на месте.

— Я не ясно сказал? — окликнул их он.

Близнецы, бледные и перепуганные, последовали за ним. Филипп молился про себя, чтобы суметь удержаться и не превысить родительской власти.

Элоиза пыталась убедить себя, что это ее не касается, но поневоле прислушивалась к тому, что происходит за пределами спальни. Она не знала, куда Филипп повел детей — может, в детскую, может, на улицу, а может, просто в соседнюю комнату. Но одно было ясно: наказание им предстоит суровое.

Элоиза тоже считала, что наказать близнецов следует — они уже достаточно взрослые, чтобы отвечать за свои поступки, тем более совсем не невинные, и все-таки она переживала и боялась за них. Когда они выходили из ее спальни, вид у них был такой, словно отец вел их на казнь. Ей вдруг вспомнился вчерашний вопрос Оливера, обращенный к ней: “Вы будете нас бить?”, — вспомнилось, как он при этом в испуге отпрянул от нее…

Неужели Филиппу действительно случалось бить своих детей? Элоиза тут же решила, что на Филиппа это не похоже. Такой не станет бить детей — ну разве только легонько шлепнет разок-другой…

Элоиза знала это. Знала потому, что вчера целовалась с Филиппом, отвечала на его поцелуй. При всей своей страстности (чего у Филиппа не отнимешь — Элоиза понимала это своим женским чутьем) он был нежен и тактичен с ней. Если бы в этом человеке была склонность к жестокости, Элоиза почувствовала бы это.

Прошла, как ей показалось, вечность — и, наконец, на пороге спальни снова возникли Оливер и Аманда — притихшие, с покрасневшими глазами. За спинами их маячил по-прежнему мрачный сэр Филипп.

Медленно, очень медленно дети подошли к ее кровати, встав слева — наверняка нарочно: на левой щеке Элоизы лежал кусок мяса, и, значит, она не могла их видеть.

— Простите нас, мисс Бриджертон, — чуть слышно прошелестели они.

— Громче! — скомандовал Филипп.

— Простите, мисс Бриджертон!

Элоиза молча кивнула.

— Мы больше не будем, — пообещала Аманда.

— Хотелось бы верить! — усмехнулась Элоиза. Филипп откашлялся.

— Папа сказал, — произнес Оливер, — мы должны это… как его… загладить свою вину.

— Вы любите конфеты? — вставила Аманда.

Элоиза, повернув голову, посмотрела на нее и удивленно заморгала здоровым глазом.

— Конфеты? — переспросила она. Аманда кивнула.

— Люблю, — проговорила Элоиза. — А разве есть кто-то, кто их не любит?

— У меня есть коробка лимонных леденцов, — сообщила девочка. — Правда, мне их подарили несколько месяцев назад, но, думаю, они все еще хорошие. Хотите, я их вам отдам?

Элоиза сглотнула слюну, пытаясь избавиться от ощущения комка в горле. Тон, которым Аманда произносила все это, звучал явно вымученно. Нет, с этими детьми явно что-то не в порядке! Вернее, сами-то они, скорее всего, нормальные, но ненормальны условия, в которых они живут. Исходя из своего богатого опыта общения с племянниками и племянницами, Элоиза понимала, что именно с этими детьми не так — они не чувствовали себя счастливыми! Когда у взрослого имеется куча проблем, мешающая ему быть счастливым, это, конечно, тоже плохо, но считается более или менее нормальным, поскольку встречается, увы, не так уж и редко. Для детей же это совсем ненормально. Сердце Элоизы сжималось от жалости к этим детям, в этот момент она готова была простить им все.

— Спасибо, Аманда, — сказала она. — Оставь конфеты себе.

— Но мы должны как-то загладить вину, — проговорила девочка, покосившись на отца.

Элоиза хотела было ответить, что это вовсе не обязательно, но, увидев выражение лица Аманды, передумала. Загладить было нужно: во-первых, потому, что на этом настаивал Филипп, а значит, Элоиза должна была поддержать его из тех соображений, что, если она все-таки станет его женой, дети не должны привыкать к тому, что отец говорит одно, а мачеха — другое. Во-вторых же — и это главное, — детей нужно приучить к тому, что за свои проступки нужно платить.

— Хорошо, — промолвила Элоиза. — Тогда я бы попросила вас, пожалуй, провести как-нибудь со мной целый день.

— Провести с вами целый день? — удивилась Аманда.

— Да. Как только мне станет получше, я попрошу тебя и Оливера подарить мне день. Я в Ромни-Холле впервые, а вы, должно быть, прекрасно знаете здесь все уголки, так что сможете мне все показать. Только, чур, без сюрпризов — в мои планы, честно говоря, не входит становиться калекой.

— Хорошо, — энергично кивнула Аманда. — Обещаем без сюрпризов.

Оливер молчал.

— Оливер! — сердито сдвинул брови отец.

— Обещаю, — пробормотал тот, — этот день будет без сюрпризов.

— Оливер! — Подойдя к сыну, Филипп схватил его за ворот и приподнял над полом. — Не только этот день, но и все остальные! Раз и навсегда! Понял? Повтори!

— Ладно. Обещаю оставить мисс Бриджертон в покое раз и навсегда.

— Ну, не совсем уж в покое… — Элоиза подмигнула Филиппу, как бы предлагая ему отпустить ребенка. — Надеюсь, по дому вы меня все-таки проведете!

Близнецы улыбнулись. Но если улыбка Аманды была довольно дружелюбной, на лице Оливера она скорее напоминала оскал.

— Вы свободны, — сказал Филипп детям. Те мигом вылетели из спальни Элоизы.

В комнате повисла долгая, напряженная тишина. Оба — и Элоиза, и Филипп — растерянно смотрели вслед близнецам. Элоиза вдруг почувствовала страшную усталость, словно она попала в ситуацию, в которой не знаешь, как повести себя.

С губ Элоизы сорвался нервный смешок. Кого она, в конце концов, хочет обмануть? Она действительно попала в ситуацию, в которой не знает, как себя повести.

Филипп подошел к ее кровати и замер в неподвижности.

— Как вы, Элоиза? — спросил он.

— Признаюсь честно, — усмехнулась она, — если я не освобожусь сейчас от этого вашего мяса, то, боюсь, мне станет еще хуже!

Филипп подал ей тарелку, на которой служанка принесла мясо. Вытащив его из-под повязки, Элоиза снова положила его на тарелку, поморщившись, когда оно шлепнулось с характерным звуком.

— Полагаю, сэр, — проговорила она, — мне надо умыться. Запах у этого мяса, согласитесь, довольно неприятный.

— Только сначала позвольте мне осмотреть ваш заплывший глаз. — Он осторожно оттянул ей веко. — Так-так, ясно… Посмотрите наверх!

— Простите… но разве вы в этом разбираетесь? — удивленно спросила она, подчиняясь его приказу.

— Немного. В молодости я увлекался боксом, так что порой мне приходилось иметь дело с подбитыми глазами. — Его пальцы дотронулись до ее виска. — Теперь посмотрите направо.

— Значит, вы умеете драться? — еще больше удивилась она.

— Довольно неплохо. — Элоиза не поняла, к чему относится эта реплика — к умению Филиппа драться или к состоянию ее глаза, и спросила об этом.

— Закройте глаз, — вместо ответа потребовал Филипп.

— Вы не ответили на мой вопрос.