— А если вы другого не заслуживаете! — фыркнула она.

— На себя посмотри! Мы с тобой препираемся уже минут пятнадцать, а я так и не понял, о чем мы спорим! Не говоря уже о том, что минуту назад ты готова была растаять в моих руках, и тут же стала злой, как мегера. Где же ваша логика?

— Когда это я таяла в твоих руках?

Филиппу вдруг показалось, что земля проваливается под его ногами, а свет меркнет. Должно быть, испытываемый им ужас отразился на лице, ибо Элоиза поспешила успокоить его:

— Я говорила только про данный момент.

У Филиппа немного отлегло от сердца.

— Филипп, — снова начала она, — почему ты не хочешь понять меня? Я пытаюсь поговорить с тобой вот уже, как ты сам заметил, минут пятнадцать, а ты…

— Да ты всегда пытаешься поговорить со мной! — проворчал он. — Сколько я тебя знаю, ты ни на минуту рта не закрывала!

— Если тебе это не нравится, — вспылила Элоиза, — зачем же ты женился на мне?

— Можно подумать, — усмехнулся Филипп, — у меня был выбор! Я пошел с тобой под венец, потому что иначе твои очаровательные братцы, пожалуй, кастрировали бы меня! И не надо, кстати, обвинять меня в том, что я тебя не слушаю. По-моему, именно это я сейчас очень старательно делаю!

Элоиза пыталась что-то сказать, но была так возмущена, что с губ ее срывались лишь отдельные звуки.

— Мой тебе совет, дорогая, — все тем же тоном продолжал Филипп, — если хочешь, чтобы тебя слушали, не болтай без умолку, делай паузы хотя бы время от времени! Рот, между прочим, дан человеку не только для разговоров!

Элоиза вспыхнула, усмотрев в последней фразе двусмысленный подтекст.

— Ты невыносим! — воскликнула она.

Филипп поднял брови, зная, что этот жест раздражает Элоизу.

— И ты еще будешь отрицать, что у мужчин одна постель на уме? — в отчаянии проговорила она. — Я, между прочим, хотела поговорить с тобой о важных вещах, а ты полез обниматься…

— Что же в этом странного? Я, все-таки, — твой муж! Другая бы жена радовалась, что муж к ней неравнодушен!

— Филипп, я ценю твое неравнодушие, — Запальчиво объявила она, — но неужели ты не понимаешь, что оно не всегда уместно? Послушай, если мы хотим, чтобы наш брак был счастливым…

— Разве ты несчастна со мной? — насторожился он.

— Я этого не говорила, — поспешила успокоить она мужа. — Но не можем же мы, в конце концов, все время только…

— Все время только — что?

— Филипп, не валяй дурака! — Элоиза в отчаянии заскрипела зубами.

Филипп молчал. Скрестив на груди руки, он пристально смотрел на жену.

Элоиза закрыла глаза. Губы ее зашевелились. Филипп понял, что сейчас она разговаривает сама с собой, хотя и не произносит ни слова вслух. Господи, эта женщина вообще когда-нибудь молчит?

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Пытаюсь понять, стоит ли мне следовать совету, что дала мне моя мама в день свадьбы.

Филипп покачал головой. Нет, черт побери, он никогда не научится понимать женщин! Наступила напряженная тишина.

— Филипп, — нарушила ее, наконец, Элоиза, когда уже решила, что Филипп сейчас уйдет и оставит ее одну, — поверь, мне очень нравится то, чем мы занимаемся в постели…

— Что ж, я польщен, — ухмыльнулся Филипп.

“Надо бы, пожалуй, быть с женой поделикатнее”, — подумал он. Но для этого Филипп еще не окончательно успокоился.

Элоиза, однако, не стала заострять внимание на его неделикатности.

— Но пойми, брак ведь не только это…

— Я бы сказал, — резонно заметил он, — что это составляет большую, если не большую часть брака.

— Филипп, ты по-прежнему не даешь мне даже слова сказать! Если есть проблема, может быть, все-таки обсудим ее?

В голове у Филиппа вдруг словно что-то щелкнуло. Кажется, он начинал понимать, что она хочет сказать…

Есть проблема? Элоиза на что-то жалуется? До сих пор Филипп ни на секунду не сомневался, что их с Элоизой брак можно назвать идеальным. Но по-видимому, жена думает иначе.

— Элоиза, — нервно заговорил он, — мы с тобой женаты всего неделю. Скажи, чего ты хочешь от меня?

— Не знаю. Я…

— Элоиза, в конце концов, я всего лишь — мужчина…

— А я всего лишь — женщина.

Элоиза, казалось, уже остыла, но ее спокойный тон почему-то раздражал Филиппа еще больше. Филипп наклонился к ней, словно для того, что он хотел сказать, ему надо было быть как можно ближе к Элоизе.

— Элоиза, — проговорил он, — ты знаешь, сколько времени я не был с женщиной? Ты не задумывалась об этом?

Глядя в глаза Филиппа, Элоиза отрицательно покачала головой.

— Восемь лет, Элоиза. Восемь долгих лет я был лишен возможности удовлетворять свои желания естественным путем. Так что, думаю, никто меня не осудит за то, что теперь, когда у меня, наконец, появилась эта возможность, я беру реванш за все эти годы. Или ты предпочла бы мужа-импотента? — Последнюю фразу Филипп произнес с нескрываемым сарказмом.

Он вдруг почувствовал, что больше не может сейчас находиться в обществе Элоизы и одному Богу известно, что может произойти, если он сейчас же не покинет ее.

Хотя дело было вовсе не в Элоизе. Больше всего Филипп сейчас злился на самого себя. Он резко повернулся и, не объясняя ничего жене, решительно вышел из оранжереи.

Элоиза осталась в оранжерее одна. Она не в силах была даже двинуться и лишь тупо смотрела в пространство.

Что же все-таки случилось? Еще минуту назад они с Филиппом просто разговаривали — ладно, пусть спорили, — но в довольно спокойной манере, и вдруг он ни с того ни с сего взбесился! Какая муха его укусила?

А затем Филипп и вовсе выскочил из оранжереи — ушел на самой середине спора, наорав на нее неизвестно за что и оставив с уязвленным самолюбием и открытым от удивления ртом.

По сути дела, Филипп ушел от спора. Это удивляло Элоизу. Сама она никогда бы так не поступила. Для нее уйти от спора было равносильно признанию своего поражения в нем.

Да, обсуждение — ну ладно, спор, — начала она, Элоиза, но, кажется, не сказала ничего обидного для Филиппа. С чего, собственно, он вдруг взорвался?

И что самое неприятное во всем этом — Элоиза просто не знала, что ей теперь делать. А неизвестность Элоиза просто ненавидела.

Сколько она себя помнила, ей всегда была необходима уверенность во всем. Элоиза должна была знать, чего она хочет и что ей надо делать для достижения своей цели. Она и сейчас чувствовала острую потребность что-либо сделать — пусть даже неправильное, — но только не сидеть, рыдая, на верстаке Филиппа.

Тем более, что в голове ее непрерывно звучали слова матери: “Не торопи события, Элоиза. Не спеши”.

Бог свидетель, разве она спешила? Что она, собственно говоря, сделала? Всего лишь пришла к мужу и пыталась с ним поговорить! Неужели в медовый месяц супруги должны заниматься только любовью? Но ведь любовью они с Филиппом занимались не далее как утром! И в этом плане у Элоизы к Филиппу претензий не было. Но…

Элоиза горестно вздохнула. Никогда еще она не чувствовала себя так одиноко. Черт побери, она выходила замуж, чтобы не быть одинокой! Неужели действительно прав был кто-то, сказавший, что никогда человек так не одинок, как рядом с самыми близкими людьми?

Элоизе вдруг захотелось, чтобы с ней оказалась ее мать.

“Нет, — подумала она через минуту, — лучше все-таки не надо”. Да, Вайолет — мудрая, проницательная женщина и наверняка смогла бы сейчас утешить дочь и дать ей дельный совет, но сколько можно держаться за мамину юбку? Элоиза уже взрослая, замужняя женщина и жить должна своим умом.