И он отлично знал, что ему делать.

— Закройте дверь, Элоиза, — повторил Филипп в третий раз, уже спокойнее.

Глаза Элоизы округлились.

— Филипп… вы хотите сказать, что… — сбивчиво залепетала она.

— Да закройте же, наконец, эту чертову дверь!

Но Элоиза словно приросла к месту, она как будто не понимала его слов. Впрочем, в этот момент Филипп сам себя не понимал.

— Филипп, вы… я…

Шагнув к двери, Филипп громко щелкнул замком.

— Что вы делаете? — В голосе Элоизы звучал испуг.

— Вы сомневались, подходим ли мы друг другу… — произнес он.

От изумления глаза Элоизы расширились еще больше. Филипп решительно шагнул вперед:

— Я собираюсь проверить это прямо сейчас.

Не успела Элоиза опомниться, как губы Филиппа слились с ее губами. Судя по его напору, поцелуй обещал продлиться никак не меньше целого века.

Но вот поцелуй, наконец, закончился. Отойдя от Элоизы на шаг, Филипп пристально посмотрел на нее.

Просто посмотрел на нее… .

Но от этого взгляда Элоизе стало не по себе. Элоиза знала, что она в общем-то недурна собой, но отнюдь не ослепительная красавица. Филипп же сейчас рассматривал ее так, словно хотел запечатлеть в своем сознании все мельчайшие черточки ее лица.

— Что вы делаете? — прошептала она.

— Пытаюсь рассмотреть тебя. — Палец Филиппа коснулся ее щеки и провел линию до подбородка. — Ты все время в движении, мне не удается тебя даже как следует рассмотреть.

Элоиза почувствовала, что ноги, став словно ватными, перестают держать ее. Она была не в состоянии даже шевельнуться — только смотрела в темные, глубокие, как омуты, глаза Филиппа.

— Ты очень красивая! Знаешь, что я подумал, когда увидел тебя в первый раз?

Не в силах произнести ни слова, Элоиза лишь помотала головой.

Филипп придвинулся к ней ближе.

— Мне показалось, что я тону в твоих глазах, — выдохнул он почти без голоса.

Элоиза почувствовала, что ее против воли тянет в объятия Филиппа.

Филипп нежно дотронулся кончиком пальца до ее губ. От этого простого прикосновения у Элоизы закружилась голова. В ней словно рождалось что-то новое, проникая в тайники ее души, неведомые до сих пор ей самой.

Впервые Элоиза почувствовала всю силу плотского желания и лишь теперь, чувствуя ее, начала понимать, что это желание не было только плотским. Оно затрагивало все ее существо — тело, мысли, душу… и что там еще есть у человека…

— Поцелуй меня, — прошептал Филипп.

— Это приказ? — улыбнулась она.

— Поцелуй меня.

— Вы… ты уверен, что хочешь этого? Если я поцелую тебя, я уже не смогу остановиться!

Притянув к себе голову Филиппа, Элоиза коснулась губами его губ.

Руки Филиппа обвились вокруг нее с неожиданной силой. Элоиза раздвинула губы, вбирая в себя горячий, влажный язык Филиппа. Его язык медленно двигался, словно желая исследовать все потаенные уголки ее рта, и от этих движений жар разливался по всему телу Элоизы. Тепло рук Филиппа, обнимавших ее, словно прожигало ее одежду.

Вдруг Элоиза замерла. В свои двадцать восемь лет, оставаясь девственницей, она, разумеется, кое-что знала — знала, что происходит с мужчиной, когда он обнимает и целует женщину. Ошибки быть не могло — Филипп сейчас был возбужден до крайней степени.

Элоиза попыталась было вырваться из объятий, но руки Филиппа крепко держали ее.

— Я хочу тебя, — прошептал он.

Элоиза почувствовала, что ноги ее подгибаются. Она рухнула бы на пол, если бы Филипп не держал ее так крепко. Легко подхватив девушку на руки, он понес ее к дивану. Бережно уложив на подушки, Филипп склонился над ней, коснувшись губами ложбинки на ее шее. Элоиза покорно запрокинула голову.

— Филипп! — прошептала она, словно его имя осталось для нее единственным из всех известных ей слов.

— Да, Элоиза, да…

Она не понимала, что значит это “да”, но знала одно: чего бы Филипп ни хотел, она хотела того же. В этот момент Элоиза была готова на все.

На все — возможное и невозможное. Та деловая, рациональная женщина, которой Элоиза до сих пор считала себя, словно умерла. Разум молчал — в этот момент всем существом Элоизы властно правило одно желание.

Извечный, рассчитанный по часам и минутам ход времени словно прекратился. Не было ни вчера, ни завтра. Было только одно — здесь и сейчас. Все непременно должно было свершиться — здесь и сейчас.

Элоиза чувствовала, как рука Филиппа скользит по ее ноге. Филипп уже достиг того места, где кончался чулок, но не остановился. Он не спрашивал разрешения, но Элоиза давала его своим молчанием. В прикосновении Филиппа парадоксальным образом сочетались напористость и нежность.

Элоиза раздвинула ноги, чтобы обеспечить руке Филиппа лучший доступ.

Рука Филиппа двигалась медленно, все время останавливаясь, чтобы сжать ее плоть. Но это не казалось Элоизе грубым — или, по крайней мере, это была такая грубость, которая ей нравилась. Элоиза вся горела, ей казалось, что еще минута этой сладкой пытки — и она умрет от желания, взорвется, словно лопнувший воздушный шар…

И в тот момент, когда ей казалось, что ощущения уже достигли пика, выше которого ничего быть не может, пальцы Филиппа, наконец, коснулись самых сокровенных уголков ее тела, и прежние ощущения поблекли перед ни с чем не сравнимыми новыми.

Филипп касался ее тела в тех местах, где никто никогда не касался его, где сама Элоиза не осмеливалась касаться собственного тела. Его прикосновения были такими нежными, что Элоиза закусила губу, чтобы не застонать.

Палец Филиппа скользнул внутрь.

Элоиза знала, что в этот момент она принадлежит только Филиппу.

Когда-нибудь, вечность спустя, Элоиза, может быть, и станет прежней, разумной, знающей, чего она хочет от жизни; возможно, к ней снова вернутся ее прежние заботы и желания… Но сейчас Элоиза желала только одного — Филиппа.

— Филипп… — прошептала она.

Это слово звучало как просьба, как заклинание, как мольба — мольба о том, чтобы он, ради всего святого, не останавливался. Элоиза не знала, куда это приведет, что будет дальше, но знала только, что остановиться она уже не может. Обратного пути не было.

Элоиза выгнулась на диване дугой, сама не ожидая от себя такой силы. Руки ее оплели Филиппа. Ей хотелось прижать его к себе как можно крепче, быть к нему как можно ближе.

Палец Филиппа продолжал свое мерное движение. Все чувства Элоизы напряглись до предела. Затем вдруг резко, неожиданно наступило облегчение.

Элоиза лежала на диване, не в силах пошевельнуть даже мизинцем — ей казалось, что она уже никогда не найдет в себе силы двигаться. Губы ее онемели, она словно забыла все слова.

— Господи! — наконец, прошептала она. Упоминание о Боге прозвучало для нее самой как богохульство, но иных слов она подобрать не могла. Элоиза словно касалась в этот момент чего-то грешного и святого одновременно.

Рука Филиппа поднялась выше, медленно, осторожно лаская жесткие, курчавые волосы. Потом он отстранился от нее и осторожно, стыдливо оправил ее юбки. Этот истинно джентльменский жест особенно тронул Элоизу.

Она улыбнулась, хотя и понимала, что улыбка в такой момент выглядит ужасно глупо.

— Филипп! — восхищенно прошептала Элоиза.

— Здесь есть ванная? — вдруг спросил он.

Элоиза заморгала, не сразу поняв, о чем он спрашивает.

— Ванная? — уточнила она. Филипп кивнул.

— В коридор и направо, — указала она на дверь. Элоиза не понимала, что еще было нужно Филиппу — сама она была более чем удовлетворена, но много ли она, в конце концов, могла знать о нуждах мужского тела?