— Я упала. — Элоизе не хотелось, чтобы голос ее звучал жалобно, но на иную интонацию она сейчас была не способна.

С нежностью, неожиданной для такого крупного мужчины, Филипп отнял ее руку от щеки.

— Вам нужно приложить кусок сырого мяса, — авторитетно заявил он.

Элоиза посмотрела на него сквозь застилавшую глаза влажную пелену. Не то чтобы она плакала, жалея себя, — слезы выступили на глазах от удара.

— У меня синяк? — спросила она.

— Пока еще нет — он, как правило, образуется позже. Но появиться он может, и пребольшой.

Элоиза попыталась улыбнуться, но у нее получилась лишь жалкая ухмылка.

— Очень больно? — сочувственно спросил Филипп.

Элоиза кивнула. От нежной заботы Филиппа ей еще сильнее захотелось расплакаться. Она вспомнила, как однажды в детстве умудрилась свалиться и подвернуть щиколотку. Тогда она не проронила ни слезинки, пока доковыляла домой. Но стоило ее матери пожалеть ее, как у Элоизы тут же слезы хлынули в три ручья.

Филипп осторожно дотронулся до поврежденной щеки. Это прикосновение заставило Элоизу поморщиться, и лицо Филиппа стало суровым.

— Ничего страшного, — уверила она его.

“И в самом деле, — усмехнулась Элоиза про себя, — ничего страшного! Дня через три заживет”.

— Как это случилось? — спросил Филипп.

Картина произошедшего была весьма проста: Элоиза налетела на веревку, натянутую на ее пути. Чьих это рук дело, ей было абсолютно ясно.

Элоизе, однако, не хотелось рассказывать об этом Филиппу. Сейчас он в таком состоянии, что, узнав правду, накажет детей так жестоко, что Элоиза потом никогда не простит этого себе. Оставить без наказания близнецов, конечно, нельзя, но наказание не должно быть чрезмерным.

Однако Филипп уже заметил веревку, натянутую между ножками двух столиков, — очевидно, близнецы притащили ее сюда специально ради этого трюка.

Филипп опустился на колени, дотронулся до веревки, а затем задумчиво повертел эту веревку в руках. И обернулся к Элоизе. Во взгляде его не было вопроса — все было предельно ясно.

— Я не заметила ее, — попыталась оправдаться Элоиза, хотя это, пожалуй, тоже было излишним.

Филипп пристально смотрел на нее, словно не в силах был отвести взгляд. Пальцы его по-прежнему машинально теребили веревку, пока та не лопнула.

У Элоизы перехватило дыхание. В том, что Филипп порвал веревку, даже не осознавая силы своих рук, было что-то страшное. Впрочем, может быть, силы его удвоила злость, как это иногда бывает.

— Сэр Филипп! — прошептала она, но сейчас он ничего не слышал.

— Оливер! — гаркнул он. — Аманда!

— Я уверена, что они не хотели причинить мне серьезных травм. — Элоиза, сама не зная почему, вдруг стала защищать близнецов.

— Меня не волнует, чего они там хотели! — Филипп был мрачнее тучи. — Посмотрите сами: вы приземлились совсем недалеко от лестницы! Еще пара шагов — и вы бы упали лицом на ступеньки!

Элоиза огляделась вокруг. Лестница действительно была близко, но все же не настолько, чтобы она смогла бы оказаться там.

— Они за это ответят! — Голос Филиппа был спокоен, но это спокойствие было пострашнее любого крика.

— Со мной все в порядке! — пыталась заверить его Элоиза. Острая боль действительно уже прошла, но сказать, что с ней все в порядке, было со стороны Элоизы все-таки некоторым преувеличением. Она еще раз убедилась в этом, когда Филипп стал ее приподнимать. Элоиза невольно вскрикнула.

Это разозлило Филиппа еще больше.

— Я отнесу вас в постель, — заявил он. Возражать Элоиза не стала.

На лестнице появилась служанка, очевидно, прибежавшая на шум. Увидев разбитое лицо Элоизы, женщина охнула.

— Принесите кусок сырого мяса или что-нибудь еще, что можно приложить к синяку! — скомандовал Филипп.

Служанка кивнула и кинулась исполнять приказание. Филипп на руках отнес Элоизу в ее комнату.

— Вы повредили еще что-нибудь, кроме лица? — спросил он, укладывая ее на кровать поверх покрывала.

— Я ушибла бедро, — призналась она, — и локоть.

— Надеюсь, — нахмурился Филипп, — вы ничего не сломали?

— Нет.

— Точно? — забеспокоился он.

— Ей-богу же, сэр!

— Вам нет нужды называть меня “сэр” после того, как мои дети вас едва не убили. Позвольте мне посмотреть, действительно ли вам не причинено вреда. — Несмотря на протест Элоизы, он ощупал ушибленную руку, касаясь ее при этом очень бережно.

— Слава Богу, кажется, все в порядке. — Филипп резко выпрямился и решительно направился к дверям. — Близнецов сюда, ко мне, немедленно! — приказал он, обращаясь, должно быть, к кому-то из слуг, кто был неподалеку. Элоиза знала, что до этого Филипп уже звал детей, но стоило ли удивляться, что те не спешили явиться?

— Филипп, — громко и не менее решительно, чем он сам, произнесла Элоиза. — Пострадала я, поэтому предоставьте мне право наказать их!

— С какой стати? — фыркнул Филипп, явно не собираясь ей уступать. — Это мои дети, и наказывать их — моя обязанность. Сказать по правде, давно пора!

Элоиза смотрела на Филиппа с нескрываемым ужасом. Лицо его исказилось до неузнаваемости, он с трудом сдерживал себя. Да, отшлепать детей не мешало бы, но казалось, что Филипп сейчас готов был их убить.

— Вы готовы простить им это? — спросил он.

— Не стоит так все драматизировать! Через пару дней у меня все заживет, я даже и не вспомню…

— Дело не в этом, — так же резко бросил Филипп. — Если бы я… если бы я не… — Он запнулся, сам не зная, что хочет сказать. Взгляд его был устремлен в потолок, словно Филипп пытался прочитать там ответ на какой-то мучивший его вопрос.

Потом он посмотрел на Элоизу. В глазах его было нечто, чего она уж никак не ожидала в них увидеть.

И в этот момент Элоиза поняла, что означает его сердитый тон, его с трудом сдерживаемая злость…

Филипп злился не на детей — или, по крайней мере, не только на детей. Его гнев и презрение были направлены на самого себя.

Близнецы, наконец, явились, сопровождаемые служанкой. Увидев их, Филипп отошел, почти отшатнулся к противоположной стене, опасаясь, что если будет стоять к ним близко, то не удержится и пустит в ход кулаки.

Но, пожалуй, еще больше боялся он того, что потом будет об этом жалеть.

Поэтому Филипп просто стоял, скрестив на груди руки, и пристально смотрел на детей. Казалось, он добился своего: под суровым взглядом отца дети явно чувствовали себя неуютно, гадая, что у него на уме.

Наконец, Оливер не выдержал этого напряжения.

— Папа! — дрожащим голосом проговорил он.

Глядя на детей, Филипп произнес то, что в данный момент казалось ему самым важным:

— Вы видите, что вы сделали с мисс Бриджертон?

Близнецы кивнули, хотя почти не смотрели на Элоизу.

Под глазом у той уже начал наливаться синяк.

— По-вашему, — Филипп был мрачен, словно грозовая туча, — то, что вы сделали, ничего не значит?

Дети молчали. Эта тишина казалась Филиппу невыносимой. Но тут она была нарушена служанкой — той самой, которую он посылал за куском мяса.

— Сэр, — проговорила она, появляясь на пороге с тарелкой, на которой лежал довольно большой кусок.

Кивнув, Филипп взял у нее мясо и показал его детям.

— Вы, случайно, не голодны? — Дети молчали. — Благодарите Бога, что я не заставил вас его съесть!

Он подошел к Элоизе и осторожно присел на краешек кровати. Девушка хотела взять мясо, но Филипп мягко, но настойчиво отстранил ее руку и, положив мясо ей на щеку, привязал его бинтом, чтобы Элоизе не пришлось пачкать руки, поправляя его.